— Давай-ка, красавица, спеленаем тебя для верности, — проговорил он, подходя к Катарине. Та сидела на камнях, прислонившись спиной к стене и закрыв глаза. Из уголка ее рта стекала тонкая струйка крови.
Гумилев почувствовал укол беспокойства.
— Осторожней! — крикнул он, увидев, как едва заметно дрогнули веки девушки. В ту же секунду Катарина резко рванула наклонившегося над ней генерала за руку и подсекла его ноги.
Она была на голову ниже Свиридова и на пятьдесят килограммов легче, но в дзюдо размеры противника не имеют принципиального значения. Генерал успел сгруппироваться в падении, но автомат, который висел у него за плечом, отлетел в сторону. Когда генерал тяжело поднялся на ноги, Катарина держала оружие так, чтобы в случае необходимости срезать одной очередью и его, и Гумилева.
— Руки на затылок, — скомандовала Катарина деловым тоном. — Оба, оба. Считать до трех не стану — как только вижу неподчинение, стреляю сразу.
Гумилев с тоской посмотрел на свой стоявший у стены автомат.
Свиридов выматерился и, кряхтя, спрятал руки за голову.
— Крутая она у тебя, — сказал он Гумилеву. — Ей бы на Колыме вертухаем работать… И я тоже идиот старый — совсем сноровку потерял…
— Это я виноват. — Андрей старался не смотреть в глаза генералу. — Нельзя было оружие оставлять…
— Все мы в ком-то ошибаемся. — Девушка повела стволом автомата. — Генерал, свяжите вашему приятелю руки. Той же веревкой, которую приготовили для меня. Да смотрите, без фокусов — я проверю узлы.
Пока Свиридов выполнял ее приказ, Гумилев огляделся по сторонам.
Единственный наш шанс, подумал он, это Иванов. Он не похож на человека, который позволит застать себя врасплох. Может быть, он успеет нас вытащить…
Но Иванов не успел.
Катарина неслышно подошла к Свиридову сзади и изо всех сил ударила его прикладом автомата в основание черепа.
— Вперед, — велела она Андрею, ткнув его стволом между лопаток. — Пришла пора играть по моим правилам.
Глава 20. Четвертый Рейх
Мария фон Белов подняла свою тонкую бессильную руку, обтянутую пергаментной сухой кожей и покрытую темными пигментными пятнами. Слабую руку с хрупкими костями, из которых безжалостное время вымыло весь кальций, руку, больше похожую на птичью лапку. Руку беспомощной.
И в большом зале, где собрались все оставшиеся на базе «Туле» граждане Четвертого Рейха, сразу стало очень тихо.
Здесь было человек двести — едва ли десятая часть некогда обширного поселения. Остальные трудились на благо Четвертого Рейха в немыслимой бездне времен — в стране, получившей название Пангея в честь праматерика, существование которого было доказано арийским гением Альфредом Вегенером.
Там, на Земле, еще не изуродованной цивилизацией, под небом, не отравленным дымом заводов и фабрик, среди девственных лесов расцветала новая колония Четвертого Рейха. И там, в отличие от базы «Туле», у женщин Рейха рождались сыновья. В перспективе именно на Пангее должны были набираться рекруты для элитных частей нового мирового порядка. Там, в оборудованных по последнему слову науки лабораториях, выращивали суперсолдат, чудовищ, противостоять которым не могли даже танки. Там лучшие умы Рейха работали над решением проблемы практического бессмертия. Там при помощи полученных от Чена и его друзей технологий создавали клонов людей и нелюдей.
Там был передний край, фронтир Четвертого Рейха, и именно туда Марии фон Белов хотелось убежать от опостылевших лавовых коридоров «Туле», от вечного холода Арктики, от высасывающей последние капли жизненной энергии паутины Spinngewebe.
Но ее место было здесь — по крайней мере, до наступления Рагнарёка. И она терпеливо ждала, когда придет время исполнить древнее пророчество.
— Камрады! — Голос Марии фон Белов, многократно усиленный аппаратурой, загудел под сводами большого зала. — Дочери и сыны Великой Германии! Решающий час настал. Возмездие, которого жаждали наши деды, отцы и матери, свершается в эти самые мгновения. Стремительными ударами захвачен Большой театр в Москве. Вот-вот в наших руках окажется Линкольн-центр в Нью-Йорке, и будут взорваны Эрмитаж и музей Метрополитен — малая плата за сожженный дотла Дрезден. Специальные команды смертников готовы взорвать две атомные электростанции — в США и в России. И самое главное, в наших руках — оружие, сопоставимое по мощи с молниями Индры. Час назад я получила подтверждение от наших коммандос на Аляске. То, чем кичилась еврейская плутократия Америки, — хваленый конструктор погоды HAARP — захвачен бойцами Четвертого Рейха и готов служить целям национал-социализма. Теперь, если враг попытается напасть на нас, мы уничтожим несколько мировых столиц или выжжем дотла какой-нибудь американский штат.
Она сделала небольшую паузу, отпив глоток талой воды из бокала. Люди в зале слушали, затаив дыхание.
— И вот пришло время для великого свершения, которое превратит нашу северную цитадель в сердце мира, в место, где воскреснет величайший из людей. Настал час пробуждения великого фюрера!
На этот раз зал зашумел. Все обитатели базы «Туле» знали, что фюрер спит в ледяном саркофаге, спрятанном у самых корней вулкана. В его воскрешение верили, потому что людям вообще свойственно во что-нибудь верить, но никто не думал, что это событие произойдет при их жизни и — более того — у них на глазах.
— Много лет назад, — продолжала фон Белов, — в горах Кавказа одна… мудрая женщина, обладавшая способностью видеть будущее, предсказала мне, что великий воин Гипербореи восстанет от вечного сна во льдах Севера, получив назад свою реликвию, отнятую у него низким обманом. Эта реликвия вернулась ко мне после долгих лет поисков, и сегодня я торжественно преподнесу ее фюреру.
Она умолчала о том, что Орел был в ее распоряжении еще два года назад. Строго говоря, Гитлера можно было будить уже тогда — все ключевые условия пророчества были выполнены. Но Мария тянула с воскрешением, и у нее были на то очень веские причины — причины, которых не поняли бы ни Лотар Эйзентрегер, ни господин Мао, ни, возможно, даже Чен.
Мария фон Белов преклонялась перед фюрером, будучи еще юной СС-хёльферин. А когда судьба преподнесла ей великолепный дар, позволив быть рядом с великим человеком почти все время, это преклонение переросло в любовь. Разумеется, Мария прекрасно видела все недостатки фюрера — она была не слепая, и обожание не застило ей глаза. Можно даже сказать, что в фюрере она любила не столько мужчину, сколько ту силу, которая порой вселялась в бренную человеческую плоть и для которой Адольф Гитлер был тем же, чем бывает надевающаяся на пальцы марионетка для опытного кукольника. Но, будучи женщиной, она не отделяла одно от другого, и ее любовь к фюреру была безграничной.
При мысли о том, что разбуженный ей фюрер увидит у своего ложа не молодую и красивую Марию, какой он ее наверняка запомнил, а раздавленную временем старуху, фон Белов делалось нехорошо. И это обстоятельство, не имеющее никакого значения для остальных членов заговора, отравляло ей жизнь и отодвигало воскрешение фюрера все дальше в неопределенное будущее.
Когда-то глава Аненербе Вольфрам Зиверс рассказывал Марии о древнем китайском императоре Цинь Ши-хуане, который настолько уверовал в возможность создания эликсира бессмертия, что много лет подряд посылал дорогостоящие исследовательские экспедиции на другой край света — добывать растения и минералы, из которых его мудрецы сварили бы такой эликсир. Она прекрасно понимала Цинь Ши-хуана,
