Снегоход выскочил из снежных вихрей, как чертик из табакерки. Гумилев, уже всерьез задумывавшийся о том, в правильном ли направлении он всех ведет, увидел в белесой мгле расплывчатый желтый свет фар и предостерегающе поднял руку.
— А ну-ка, тихо!
Все замерли. Снегоход пролетел совсем близко от них, но его водитель не заметил беглецов. Машина остановилась у огромной ледяной глыбы, водитель соскочил с седла и начал шарить вокруг лучом фонаря. Лицо водителя скрывали большие темные очки, без которых в Арктике можно ослепнуть за несколько дней.
— По-моему, он ищет то же, что и мы, — прошептал Гумилев.
— Значит, мы на верном пути, — тоже шепотом ответил ему Свиридов.
— И вообще, это не он, а она, — добавила Марго. — Фигура женская.
В этот момент водитель неожиданно повернулся, и луч его фонаря скользнул по беглецам.
— Кто здесь? — раздался приглушенный завываниями метели голос. — Назовите себя!
— Что делать будем? — спросил Гумилев генерала. — По-хорошему, надо бы его — или ее — брать за шкирку и трясти на предмет того, где у них тут линза.
— Не бойтесь, — крикнул генерал по-немецки. — Мы — друзья. Мы не причиним вам вреда…
Он сделал шаг вперед и остановился. Клубящаяся тьма перед ним расцвела алым огнем выстрела.
— Черт, — сказал генерал Свиридов. — Черт, как больно…
Пошатнулся и упал лицом в снег.
Гумилев не помнил, как сорвал с плеча автомат, как бросился на убийцу, стреляя на бегу длинными очередями. Метель била по глазам, и пули почему-то уходили вверх. Водитель с обезьяньей ловкостью прыгнул в седло снегохода и, пригнувшись к рулю, ударил по газам. Вслед ему сухо хлопнул последний выстрел — на этот раз стрелял Иванов.
Снегоход закрутило на месте, он подскочил и тяжело завалился набок, придавив водителя.
Андрей, проваливаясь в снег, подбежал к машине. Водитель барахтался под массивным снегоходом, пытаясь дотянуться до лежавшего в полуметре «парабеллума». Гумилев ударом ноги отшвырнул оружие в сторону.
— Встать, тварь!
Водитель, цепляясь за раму машины и скрипя зубами от боли, высвободил зажатые широкой лыжей снегохода ноги и выпрямился во весь рост. Темные очки свалились при падении, открыв хорошо знакомое Гумилеву лицо.
— Жаль, что я попала не в тебя, — сказала Катарина.
Андрей опустил нацеленный ей в голову ствол автомата. Он не мог выстрелить в нее. Не мог.
«Если бы я убил ее час назад, генерал был бы жив. — подумал он, чувствуя странную опустошенность внутри. — Я пожалел ее, потому что не захотел брать на душу еще один грех, но смерть Свиридова все равно на моей совести».
— Ты, — сказал он и понял, что не может найти слов, — ты…
— Ну, — презрительно усмехнулась она, — стреляй, Андрей. Что же ты не стреляешь?
Не поворачивая головы, Андрей крикнул:
— Иван!
— Здесь я, Андрей Львович.
Иванов подошел совсем неслышно — а может быть, Гумилев просто перестал слышать звуки окружающего мира.
— Заставь ее показать дорогу к линзе.
— Я ее грохну, Андрей Львович. За генерала…
— Нет, — на лице Гумилева заиграли желваки. — Это было бы слишком просто. Ее будут судить. Как в Нюрнберге.
Он резко повернулся и подошел к Свиридову, лежавшему в рыхлом, красном от крови снегу. За его спиной вскрикнула от боли Катарина. Но он не обернулся.
Он стоял над телом генерала и глядел в снежную тьму, сжимая в руках автомат.
Он стоял так, даже когда Иванов и Марго нашли вход в расщелину.
Ход, словно прогрызенный в скалах гигантским червем, вел глубоко к самым корням горы. Здесь, к счастью, было не так холодно, как на поверхности, — из глубины поднимался воздух, нагретый сердцем древнего вулкана. Беглецы, промерзшие до костей, потихоньку согревались. Ковалев громко стучал зубами, Гордеев ожесточенно растирал окоченевшие руки. Андрей, который нес Марусю на руках, дышал ей на красные замерзшие ушки. Девочка прижалась к нему, уткнувшись лицом в меховой воротник парки. Дыхание ее было прерывистым и жарким, и Гумилев никак не мог понять, уснула она или провалилась в болезненное беспамятство.
«Два года, — думал он с ненавистью, — два года они держали в этой ледяной дыре мою дочь… То, что случилось с этой проклятой базой, — ничтожная плата за то, что они сделали с Маруськой и Марго…»
Иванов, шедший впереди с фонарем, вдруг остановился.
— Андрей Львович, впереди завал.
Удар, стерший с лица земли базу «Туле», задел и западный склон вулкана. Коридор не замуровало наглухо, но идти вперед было невозможно — груда камней и песка поднималась почти до уровня глаз.
— Разбираем, — велел Гумилев. — Быстро! Марго, возьми у Ивана оружие и держи на прицеле Катарину. Боря, Арсений — помогайте!
Вчетвером они принялись растаскивать завал.
Степан Бунин пришел в себя после страшного удара, уничтожившего базу «Туле», и с удивлением обнаружил, что все еще жив. Стена карцера, в котором он провел два года после своей бесславной вылазки к Черной башне, была срезана словно огромной бритвой. Профессор, держась за стену, поднялся и на дрожащих ногах вышел в коридор.
В конце коридора лежала одна из надзирательниц, которую он про себя называл Безобразной Эльзой. Толстые ноги Эльзы придавило упавшим сверху куском скалы, но она была еще жива.
— На помощь! — хрипло взывала надзирательница. — Кто-нибудь, на помощь!
Бунин присел рядом с ней на корточки.
— Что, больно? — сочувственно спросил он. — Я, пожалуй, позвоню в службу спасения.
Ему хотелось хохотать. Он наконец был свободен, а все его мучители были мертвы или обречены на скорую смерть. То, что он и сам может погибнуть на руинах уничтоженной базы, как-то не приходило Бунину в голову.
— Нужно довести дело до конца, — сказал он сам себе. Привычку разговаривать сам с собой он приобрел за два года одиночного заключения в пропахшем рыбой карцере. — Где-то здесь хранятся предметы. Много, много предметов. И все они ждут меня. В конце концов, мне же обещали!
Он побрел по разрушенному туннелю, не обращая внимания на стоны Безобразной Эльзы.
За завалом была пещера — та самая, в которую вела линза с острова Пасхи.
Из пещеры был еще один выход — широкий коридор, по которому Катарина под конвоем отвела их со Свиридовым на базу «Туле». Тогда этот коридор был ярко освещен. Теперь лампы были разбиты, и вход в него казался черной дырой.
В самой пещере было не так темно из-за слабого голубоватого мерцания, которое, как уже знал Гумилев, было характерно для линзы. Но источников этого мерцания было два.
Гумилев, откровенно говоря, не мог вспомнить, видел ли он вторую линзу в пещере, когда, подгоняемый автоматом Катарины, вышел из пространственно-временного портала. Но сейчас сомнений не было: линз было две. И какая из них вела на остров Пасхи, Андрей не знал.
— Что делать будем, Андрей Львович? — тихо спросил Иванов. Луч его фонаря перепрыгивал с одной линзы на другую. — У фашистки спросим?
— Разбирайтесь сами, — презрительно бросила Катарина. — Можете поэкспериментировать. А я посмотрю.
Иван замахнулся, но Гумилев остановил его руку.
