— Куда ведет вторая линза?
— Сходи, и узнаешь, — губы девушки искривила злая улыбка.
— А я знаю это место, — пробормотала полусонная Маруся.
— Я сейчас видела сон, и там были такие светящиеся облачка…
Лоб ее был горячим, как печка.
— Да? — попытался улыбнуться Андрей. — И что еще там было, в этом сне?
Маруся закашлялась.
— Еще там была тетя. Я стояла вот здесь, — она неуверенно показала рукой куда-то вбок, — и громко звала: «Мама! Мамочка!» А пришла хорошая тетя…
Гумилев посмотрел туда, куда указывали тоненькие пальцы Маруси, и увидел Еву.
Он не видел жену три года и уже свыкся с мыслью, что не увидит ее никогда. Но сейчас она стояла в десяти шагах от него, живая, ничуть не изменившаяся, все такая же красивая, как в их последний вечер в Москве. Ева смотрела в его сторону, но Андрей почувствовал, что она смотрит не на него, а на Марусю.
— Это еще кто? — Иванов навел на Еву автомат.
— Моя жена, — ответил Гумилев хрипло. — Ева… как ты тут оказалась?
— Здравствуй, Андрей, — она подошла к нему и протянула руки. — Дай мне Муську.
Поколебавшись, он протянул ей дочь. Ева осторожно взяла Марусю на руки и поцеловала в лобик.
— Тетя… — неуверенно проговорила девочка. — Какие у тебя холодные губы, тетя…
— Просто у тебя жар, — Ева подула Марусе на волосы, взметнув русую челку. — Сейчас тебе станет лучше, моя родная.
— Что ты здесь делаешь? — снова спросил Гумилев. — Я думал, ты умерла…
— Неправда, — губы Евы тронула легкая улыбка. — Если бы ты так думал, не искал бы меня повсюду.
— И все-таки!
— Андрей, ты думаешь не о том. Тебе нужно спасать свою дочь, спасать людей. А ты занимаешься выяснением отношений…
Ему хотелось броситься к ней, сжать в объятиях и не отпускать никогда. Хотелось крикнуть ей в лицо все, что он думал об ее исчезновении, о том, что она бросила его и Марусю. Хотелось целовать это милое родное лицо. Хотелось ударить.
Но Ева держала на руках их ребенка. А за его спиной стояли люди, за жизнь которых он был в ответе.
И Гумилев заставил себя успокоиться. Сжал челюсти так, что хрустнули мышцы. Сосчитал до десяти. А потом спросил:
— Ты поможешь нам вернуться домой?
— Да, — сказала она просто. — За этим я и пришла. Одна из этих линз ведет на остров Пасхи. Другая — далеко в прошлое. Эта линза односторонняя. Если вы пройдете через нее, обратной дороги уже не будет.
— Какая осведомленность, — фыркнула Катарина.
— Заткнись, — бросил ей Гумилев. — И в какую же линзу мы должны уйти?
Ева не успела ответить. В темном отверстии коридора, ведущего к базе, послышался какой-то шум. Повернувшись туда, Андрей увидел, что из темноты, неуверенно переставляя ноги, вышел грязный, оборванный, заросший неопрятной седой бородой человек. Выглядел он так, будто блуждал в подземных туннелях не один день.
— А, — проговорил он бесцветным голосом, — ты уже здесь, Гумилев. А ты, Ева, конечно, сразу же вышла к своему обожаемому муженьку. Когда я звал тебя, ты не соизволила меня впустить, хотя знала, что за мной гонятся эти звери… А к нему выскочила сразу.
Он быстро сунул руку за пазуху и вытащил маленький никелированный пистолет.
— Что, Андрюша, не ожидал? Здесь полно оружия, они тут помешались на оружии, эти бешеные бабы в эсэсовской форме… И я вот тоже выбрал себе хорошенький пистолетик, красивый и блестящий. Мне будет приятно застрелить тебя из такого красивого пистолетика…
«Он сошел с ума, — подумал Гумилев. — Это хуже всего. Будь он в здравом рассудке, я сумел бы убедить его положить пистолет. А так… придется стрелять первым».
Но «Вихрь» висел у него за плечом, и Андрей понимал, что не успеет даже снять его с предохранителя. Те же мысли, видно, пришли в голову Иванову — тот поймал взгляд Андрея и тихонько покачал головой.
Палец профессора задрожал на спусковом крючке. Андрей отчетливо понял, что еще секунда — и пуля, выпущенная из пистолета Бунина, разорвет его брюшные мышцы, превратит внутренности в кровавое месиво…
Но Бунин медлил. По лицу его катились крупные капли пота, глаза широко раскрылись. Видно было, что он из последних сил борется сам с собой.
— Не могу! — взвизгнул он тонким заячьим голосом. — Будь ты проклят, Гумилев, я не могу!..
Конвульсивным движением он отшвырнул пистолет.
Дальше все произошло очень быстро.
Пистолет ударился о каменный пол у ног Катарины фон Белов.
Иванов развернулся к ней — луч фонаря выхватил из темноты голубоватую поверхность линзы, молниеносно мелькнувшую на ее фоне руку, блеск никелированной поверхности.
Грохнул выстрел. Но за долю секунды до того, как Катарина нажала на спусковой крючок, на нее одновременно бросились Иванов и Марго.
Иванов врезался в оберлейтенанта, и они оба, мертвой хваткой вцепившись друг в друга, исчезли в мерцании линзы. А Марго замерла, как статуя, почему-то прижимая руки к груди.
— Андрей, — сказала она хриплым голосом, — Андрюша…
Он успел подхватить ее на руки. Под левой грудью Марго алело маленькое пятнышко крови.
— Мамочка, — заплакала Маруся, — мамочка, не умирай…
Гумилев перевел взгляд на Еву. Та по-прежнему держала Марусю на руках, лицо ее было каменным.
— Твоя мама не умрет, — сказала она дочери. — Не плачь, милая. Андрей, дай мне Орла.
— Зачем?
— Я хочу, чтобы вы забыли весь этот ужас. И прежде всего, конечно, Маруся. Два года в заложниках, эта катастрофа, гибель Марго… Орел поможет ей забыть обо всем этом. И вам всем тоже.
— А ты уверена, что получится? На меня Орел не действует.
— Не действует, если ты сопротивляешься ему. Подумай, хочешь ли ты жить с таким грузом.
Гумилев смотрел на Еву, с каждой секундой все больше понимая, что она права. Что сохранив память о последних двух годах своей жизни, он уже никогда не сможет оставаться прежним Андреем Гумилевым.
— Решение за тобой, — мягко сказала она.
Гумилев посмотрел на жену.
— Хорошо, — ответил он медленно. — Я согласен.
И протянул ей фигурку Орла.
Автор о себе
1. Какие добродетели вы цените больше всего?
