Дэвида — первоначальный и последующий. Первоначальный состоял в оцепенении, несомненно вызванном сильным стрессом: возможно, от утраты, возможно, что и нет. Последующее его поведение совершенно иное. Когда Рональд позволял ему ответить инспектору, Дэвид буквально выкрикивал свои реплики. Они были резкими до неприличия.
Далее. В ходе допроса мне пришли в голову два любопытных соображения. Мне показалось, что Дэвид уже репетировал свои ответы инспектору, причем репетировал в спешке и очень небрежно; и еще мне показалось, что Дэвид пытается скрыть какие-то свои чувства. Оба эти допущения превосходно согласуются с виновностью Дэвида.
— Но черт тебя дери, слушай, это все так туманно! То ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет! Куча слов и ни единого факта! — горячо возразил Колин.
— Да, я знаю. До фактов мы еще не дошли. Это пока что цветочки. Переход к ягодкам состоится буквально через минуту. Итак, мы установили, что у Дэвида наличествовал весомый мотив до убийства и неестественное поведение после. А теперь, если тебе нужны факты, вот тебе факт, и немалый, и я бы хотел услышать, как ты сможешь его объяснить. Почему Дэвид позвонил в полицию по поводу пропажи жены прежде, чем стало известно, что с ней случилось?
— А, ладно тебе, Роджер. Ты сам знаешь, почему.
— Я знаю, как он сам это объясняет.
— Чтобы предупредить, что по округе бродит женщина в неадекватном состоянии.
— Да, он вроде как-то так и выразился, что возможно самоубийство. Притом что Дэвид Стреттон, как человек разумный, наверняка понимал: шансы, что его жена покончит с собой, крайне невысоки. Он наверняка знал, как и я, что те люди, что повсюду разглагольствуют насчет самоубийства — это не те люди, которые его совершают. Это первое, что вызвало у меня подозрения. Но разве не поразителен этот хитрый ход: допустим, миссис Стреттон мертва (а она на тот момент и в самом деле была мертва), инсценировано самоубийство, а наш Дэвид звонит в полицию и заранее выражает свои опасения, что жена может наложить на себя руки?
— Не такой уж и хитрый. Разве это не вызовет у полиции дополнительные подозрения?
— Не думаю — когда все улики за то, что это самоубийство, только подходи и собирай. Полицию, знаешь ли, психологический аспект мало беспокоит. Ей, как и тебе, подавай факты. А они таковы, что миссис Стреттон в тот вечер всем уши прожужжала, что намерена покончить с собой. Все прекрасно.
— А мне кажется, — сказал Колин, — что для Дэвида, если он и правда убийца, поступить так немыслимо; это как если бы в детективном романе преступник помчался прямиком к Великому Сыщику и умолял расследовать его дело, тем самым доказывая, что он не просто преступник, а еще и полоумный.
— В этом есть логика, — Роджер задумался, — но тут она не подходит. Видишь ли, полиция обязана расследовать любое дело, а Великий Сыщик — нет. Однако кое в чем ты прав, ведь даже инспектор немножко удивился, почему Дэвид позвонил в участок именно в тот вечер, притом что раньше этого никогда не делал. Рональд, кстати, оказался тут как тут и все объяснил. Еще одно подтверждение сговора между ним и братом.
Роджер машинально продолжал говорить, а сам думал о совсем другом человеке, выразившем ему свои опасения, будто полиция может заподозрить 'что-нибудь совершенно несуразное'. И было это еще прежде, чем он уверился, что это убийство. Однако он это подозревал и наверняка как-то проявил свои подозрения. Может, это был пробный шар? Нет ли тут, часом, и другого прокурора? Надо бы подстраховаться, сказав сегодня пару тактичных слов миссис Лефрой.
— Что-что? Ну-ка повтори, Колин. Прости, я задумался.
— Ни единому слову не верю, — отчеканил Колин. — Не вижу оснований, почему Дэвид, будучи неповинным в убийстве, не мог позвонить в полицию и сообщить, что по округе ходит полоумная баба. Решительно не вижу! И вижу кучу оснований, по которым он как раз мог это сделать!
— Что ж, я выражаю несогласие, и довольно об этом. Я считаю, как и инспектор, что это, мягко говоря, удивительно. Итак, что у нас еще имеется против Дэвида?
— Ух!
— Если он невиновен, тогда насколько это естественно выглядит вернуться в дом и устраивать поиски? — рассуждал Роджер. — Неужели он в самом деле мог подумать, что она прячется где-то в доме? Не знаю. Все это несколько странно. Куда более правдоподобно было бы предположить, что она кинулась отсюда к какой-нибудь подруге или спряталась где-то снаружи — во всяком случае, уж не в доме ненавистного Рональда. Тебе так не кажется?
— Ты постоянно все выворачиваешь!
— А вот и нет. Это весьма существенный момент. Как и следствие из него. Оно, пожалуй, еще более занятно.
— Ну?
— Как ты понять не можешь, что если бы Дэвид знал, что она мертва — и Рональд, соответственно, узнал сразу же или попозже, — то они должны были бы организовать поиски именно так, как это и было сделано — чтобы ни один из них не мог найти тело, точнее сказать, чтобы не нашел, пока на него не натолкнется кто-либо из нас. Правда занятно, а, Колин?
— Но слушай, это же пустяки, ей-богу, сущие пустяки.
— Нет, не пустяки. Согласен, это не бог весть какие важные детали, но они не лишены смысла; все это малюсенькие признаки, указывающие мне скорее на виновность, нежели на отсутствие таковой. По отдельности они, конечно, ничего не значат, но собранные вместе, выглядят внушительно, тебе не кажется? И еще — это стремление Дэвида заполучить тело в свое распоряжение в первый же удобный момент. Вполне естественное стремление, не спорю, — если он невиновен, но весьма много говорящее, ежели это не так.
Колин в очередной раз издал свой шотландский клич возмущения, но Роджер его проигнорировал.
— Между прочим, это тоже любопытно, — заметил он, — и показывает, что у полиции нет ни малейших подозрений. В противном случае, разумеется, тело отправили бы в морг. Что ж, не могу сказать, что сильно об этом жалею.
— Я тебе верю, — веско ответил Колин.
Роджер засмеялся.
— Стало быть, я до сих пор под подозрением?
— Во всяком случае, больше, чем крошка Дэвид, — проворчал Колин. — Как же, ведь ты сам вчера вроде бы говорил, что Дэвид и Чалмерс — единственные двое, кого можно полностью исключить из списка подозреваемых.
— Я так думал — но еще до того, как до меня дошло, что время смерти может отличаться от того, которое указал Чалмерс.
— Ты меня не путай, Роджер, — укорил Колин, — наоборот, только когда ты принялся доказывать, что убийца, — Чалмерс, ты как раз и решил, что смерть могла наступить на полчаса позже, чем указал доктор, поскольку он мог сознательно вводить всех нас в заблуждение. Ведь только в одном случае если виновен Чалмерс — время смерти сдвигается на более позднее время, так чтобы убийство мог совершить Дэвид; но ежели Чалмерс убийца, то им уже не может быть Дэвид. Если же Чалмерс невиновен, то время смерти не вызывает сомнений; а значит, у бедного крошки Дэвида опять-таки алиби. Все твои доводы развалились.
— Время смерти никогда не указывается настолько точно, — парировал Роджер. — Спустя два часа, как в этом случае, и с учетом холодной погоды, дополнительно осложняющей дело, врачи могли совершенно искренне ошибиться на полчаса. В общем, ты не согласен, что приведенные мною доводы против Дэвида заслуживают рассмотрения?
— Нет, — уперся Колин. — Я считаю, ты непомерно раздуваешь все, что свидетельствует против него, и не принимаешь ни одного довода, говорящего в его пользу.
— Совершенно верно. Не принимаю. Меня они мало заботят. Я просто хотел понять, сумею ли я возбудить против него серьезное обвинение?
— Э, да ты сумеешь возбудить такое же серьезное обвинение против каждого из нас.
— По крайней мере, не хуже того, что ты выставил против меня, — съязвил Роджер. — Не хочешь
