имелся садик, утопающий в цветущем кустарнике, а позади открывался вид на кусочек лужайки и кусты роз. Дом стоял на красивой зеленой улице. Роджер, следуя инструкциям Рональда, без труда его нашел. Рональда он попросил подвезти его только до уэстерфордского перекрестка, чтобы оставшийся путь до дома Митчелла проделать пешком. Потому что Рональду явно незачем там засвечиваться — судя по всему, он вполне может находиться в зоне особого внимания полиции, и не надо, чтобы выглядело так, будто он пытается повлиять на результаты медицинского освидетельствования.
Правда, то же можно отнести и к самому Роджеру, но в Уэстерфорде его не знают так, как Рональда и Рональдову машину.
Ждать доктора Митчелла ему пришлось в несколько аскетически обставленной комнате с казенного вида столом в одном углу и довольно неуместным тут пианино в другом.
— Ба, Шерингэм, вот так сюрприз! Рад видеть! Пойдемте в другую комнату, выпьем чаю.
Доктор Митчелл, больше не Джек Потрошитель, но в высшей степени респектабельный врач общей практики в пиджачной паре, явно обрадовался.
Однако от чая пришлось пока что отказаться — времени не было, хоть Роджер и ощутил легкий укол совести, что оторвал доктора от юной женщины, которая ожидает его в соседней комнате и в ближайшие пятнадцать минут наверняка будет в претензии.
— Спасибо огромное, но я некоторым образом тороплюсь. Вы не уделите мне пару минуток — или я правда вырвал вас из-за чайного стола?
— Вовсе нет. Садитесь. Вы ведь ко мне не по медицинской части? — доктор Митчелл уселся за казенный стол, а Роджер устроился в поместительном кресле.
— Нет. Вернее сказать, не совсем. Я просто хотел задать вам парочку вопросов насчет Ины Стреттон.
— Да? — откликнулся доктор Митчелл любезно, но как-то уклончиво.
— Возможно, вам известно, — начал Роджер, — что я неоднократно проводил расследования в сотрудничестве с полицией?
— Разумеется. Но вы же не хотите сказать, что смерть миссис Стреттон интересует вас именно с этой точки зрения?
— Нет-нет. Я хотел сказать другое — что проработав столько времени бок о бок с полицейскими, я научился распознавать некие признаки; и строго между нами, я совершенно убежден, — заверил Роджер, — что у них нет полной уверенности насчет обстоятельств смерти миссис Стреттон. — Он загодя тщательно подготовился к беседе с доктором Митчеллом.
Лицо собеседника выразило некоторую обеспокоенность.
— Сказать по правде, Шерингэм, я и сам этого немножко опасаюсь. Не знаю, что у них на уме, но назначить освидетельствование и все такое…
— Думаю, что знаю, что у них на уме, — с доверительным видом сообщил Роджер. — Вот что. Они подозревают, что от них скрывают нечто, что коронеру, вообще говоря, положено знать. Им это кажется очень странным — и то, что миссис Стреттон вдруг кончает с собой на вечеринке, где по идее все радуются и веселятся, и…
— Алкогольная депрессия, — вставил доктор Митчелл.
— Хорошая мысль, — оценил Роджер.
— Я собирался привести это в моем отчете в качестве одной из косвенных причин. Полагаю, — несколько напряженно произнес доктор, — все это строго между нами?
— О, целиком и полностью. И думаю, нам следует быть совершенно откровенными — почему, сейчас поймете. Так вот, я говорил и о другой странной вещи, удивившей полицию, инспектор сам говорил мне, — тут Роджер позволил себе некоторую неточность, — будто Дэвид Стреттон очень своевременно предупредил их о самоубийстве — еще до того, как оно произошло, — притом что прежде он никогда ничего подобного не делал. Вы знали об этом?
— Да, слышал вчера ночью. Но не понимаю, что тут такого.
— Как же, — Роджер извлек на свет божий домашнюю заготовку, — они подозревают, что у миссис Стреттон была вполне конкретная причина для самоубийства, помимо общей депрессии и меланхолии, и что мы все сговорились об этой причине помалкивать.
— Но что за причина?
— О, некая чудовищная ссора с кем-то, по-видимому с мужем. Или какой-то скандал. В общем, что-то в этом духе.
— Но мы можем засвидетельствовать, что ничего такого не было.
— Если бы у нас была такая возможность! — воскликнул Роджер. — Но сами знаете, как оно бывает, когда у полиции есть подозрения. Дознание откладывается до выяснения новых фактов — сразу после чисто формальной процедуры идентификации тела. Известно, что за этим следует: история попадает в прессу.
Доктор Митчелл кивнул:
— Кажется, я понял, в чем дело.
— Вот именно. Эта вечеринка не из тех, где гости нуждаются в рекламе ведь все кончилось реальной смертью человека. А в желающих вымазать их грязью, уверяю вас, недостатка не будет. И тут уж пощады не жди! Так что в наших общих интересах — чтобы завтрашнее дознание не было отложено и чтобы все прошло быстро и гладко. И, как я понимаю, это также и в ваших с Чалмерсом интересах.
Доктор Митчелл вздохнул.
— Дорогой мой Шерингэм, если бы вы знали, какого пустяка порой достаточно, чтобы обидеть врача! Да, пожалуй, это и в наших интересах.
— Вот и прекрасно. Я сам намерен заняться этим делом и развеять все сомнения полиции, и хотелось бы, чтобы и вы помогли мне всем, чем сможете.
— Конечно, всем, чем угодно, лишь бы это не слишком выходило за рамки профессиональной этики.
— Хорошо. Я собирался обговорить все это с Чалмерсом, а потом вспомнил, что с ним мы вчера ночью уже потолковали, а с вами — нет. К тому же мне известно, какие он готов дать показания по некоему очень важному вопросу, а вашего мнения я не знаю. Чалмерс полагает, что миссис Стреттон была личностью, склонной к суициду. А что думаете вы?
— Да, несомненно.
— Очень хорошо. И это несмотря на расхожую точку зрения, будто люди, много болтающие о самоубийстве, никогда его не совершают? — позволил себе заметить Роджер.
— Это, возможно, справедливо применительно к нормальной личности. Но миссис Стреттон нормальной не была. Кстати, я и сам собирался в этом поддержать Фила. Ведь это очевидная вещь. Нет, по-моему, эта, как вы сказали, расхожая точка зрения к миссис Стреттон не применима. Она была совершенно невменяема и могла совершить под влиянием внезапного порыва все что угодно.
— Что ж, неплохо. Теперь — вы согласны с Чалмерсом относительно времени смерти? Он вроде бы считает, что это произошло часа в два ночи — в течение получаса после того, как она покинула зал.
— Да. Это вообще очень непросто определить, особенно в случаях внезапной смерти, да еще холодная ночь осложняет дело; но с большой вероятностью, это случилось в течение часа после того, как она покинула зал, а скорее всего — в течение получаса.
— Чем раньше, — небрежно заметил Роджер, — тем лучше.
Доктор Митчелл посмотрел на него озадаченно.
— Вы видели, в каком состоянии она выскочила из зала. Не вдаваясь в детали, мы с уверенностью можем сообщить полиции, что она была в бешеной ярости, притом что сама себя накрутила, прицепившись к каким-то пустякам. Мало ли какой порыв мог охватить ее в тот момент?
Чем дальше отсрочивать время смерти, тем больше времени на раздумья и тем слабее порыв.
— Понимаю, о чем вы, — медленно проговорил Митчелл. — Да, пожалуй, час это некоторая натяжка. В конце концов, Чалмерс практикует куда дольше моего. Он, вероятно, прав, урезав промежуток времени до получаса.
— Это как максимум. Но ведь это могло произойти немедленно?
— О да, вполне.
