нам встретится буддийский монастырь.
— Вы совершенно правы, коллега, — Мессинг нисколько не был обижен за то, что я не дал ему рассказать полностью о роли оранжевых валенок в процессе аватаризации в здешнем буддизме. — Только есть еще один немаловажный нюанс, на который хочу брать ваше внимание.
Сказав это, Мишель кивнул на ноутбук.
— Какой нюанс? — удивленно спросил Петрович.
— Принципиальнейший! — воскликнул Мессинг. — Мы совсем забыли, коллеги, что помимо письма от Алексии с весьма поучительной сказкой про Ивана, сына крестьянского, нас ждет еще одно письмо — письмо от самого Александра Федоровича Белоусова. Возможно, коллеги, данное сообщение существенно откорректирует наши планы…
Еще одно свидетельство о правильности наших поисков
Когда Мессинг сказал это, Петрович прочел с экрана следующее:
— Попробуем подышать, как учит Белоусов? — спросил Петрович, когда письмо было дочитано до конца.
— Стоп! — строго сказал Мессинг и сделал рукой предостерегающий жест, словно испугался, что мы начнем дышать по методике южных кочевников допетровской Руси, двухсотлетних черепах и Александра Федоровича.
— А что тут такого? — удивилась Настя. — Ведь Александр Федорович нам написал, что сам попробовал и стал чувствовать себя лучше. Так почему бы нам не попробовать тоже?
— Хорошо, Настя, — успокаивающе произнес Мессинг, — попробовать можно. Но нужно ли? Точнее: нужно ли пробовать именно здесь и сейчас? Не забудьте: мы находимся у подножия Кайласа — той самой горы в форме креста, о которой говорилось в сказке про исцеление царя Филофея и о которой со всей очевидностью речь идет в лечебнике, обнаруженном Белоусовым. Коллеги, давайте все-таки начнем восхождение, доберемся до монастыря, который отмечен на карте не так далеко от подножья Кайласа. И только там, согласовав все с монахами, рискнем провести эксперимент над собой. Вы можете возражать и пытаться дышать по этой методике здесь и сейчас, но настоятельно рекомендую вам не делать этого до первых консультаций.
Значит, вперед… то есть — вверх!
Аргументы Мессинга вкупе с его авторитетом не могли не подействовать на всех нас. Конечно же мы согласились, что было бы опрометчиво сразу прибегать к предлагаемым средствам. Гораздо важнее было скорректировать маршрут, чем и занялись Мессинг, Петрович и я. А Настя и Леонид, о чем-то болтая, стали прогуливаться по полянке, залитой солнечным светом и покрытой фиолетовыми и розовыми цветами, уютно расположившейся у подножия крестообразного Кайласа и контрастирующей с унылой снежной шапкой Горы Свастики. Для меня и Петровича стало очевидно, что идти надо строго по той тропе, которая выведет к самому ближнему буддистскому монастырю часа за три неспешного хода. Однако Мессинг все пытался подыскать альтернативные варианты продвижения нашей группы по Кайласу.
— Мишель, не могу понять, — не выдержал я, — чем вас не устраивает этот маршрут?
— Действительно, почему вы все время пытаетесь подыскать для нас что-то более сложное, чем очевидное и просто? — поддержал меня Петрович.
— Коллеги, — спокойно отвечал Мессинг, даже не стремясь выдержать паузу, — я отнюдь не склонен подвергать критике тот путь, который не только вам, но и мне видится оптимальным. Вот только оптимальность его не может и не должна редуцировать хотя бы гипотетические возможности путей иного свойства, нежели предложенный. Тривиальность, я бы даже сказал банальность этого пути, меня, коллеги, и смущает. Словно кто-то наталкивает нас только на этот путь. Мы согласимся, а мышеловка и захлопнется.
— Мишель, — удивился я, — не преувеличиваете ли вы? Не кажется ли вам, что бояться тривиальности в данном случае непродуктивно?
— Прекрасно, Рушель, понимаю вас, однако поделать с собой ничего не могу. Так уж я устроен: пока не прокручу все возможные альтернативы, не соглашусь.
Признаться, эта черта характера моего друга была мне не только известна, но глубоко мне импонировала. В тех случаях, когда я готов был броситься в первую попавшуюся открытую дверь, Мессинг не спеша проверял все прочие двери, имеющиеся в наличии. Вот и сейчас он занимался «проверкой дверей», сознательно обходя ту, что призывно распахнулась перед нами. Я решил промолчать и стал наблюдать, как Настя и Леонид гуляют по прекрасной поляне. Петрович, не хуже меня знавший Мессинга, тоже присоединился ко мне. Вскоре к нам на свежую от утренней росы траву присел и Мишель. Несколько виновато он произнес:
— Простите, коллеги, что заставил вас ждать… Однако долг проверить все иные пути-дорожки был для меня превыше стремления успеть в ближайший монастырь к обеду.
— И теперь вашими стараниями, — скептически проворчал Петрович, — нам придется оставаться голодными в лучшем случае до ужина.
— А в худшем? — с опаской спросил подошедший Леонид.
— А в худшем, — голос Петровича окреп, — нам в этой жизни и вовсе не суждено будет когда-либо отведать пищи материальной.
Леонид на этих словах с опаской посмотрел на нас. Мы, сколько могли, сохраняли серьезность,