Падение великого фетишизма / Вера и наука

Та же первичная неопределенность значений сделала возможным распространение речи и мышления на все области, на все содержание опыта. Символы для различных явлений внешней природы возникли путем того преобразования, которое Макс Мюллер называет «основной метафорой». Состояло оно в том, что первоначальные корни, которые были естественным обозначением человеческих трудовых действий, применяются затем к движениям животных, растений и неорганизованных тел природы.

Эта «метафора» не заключала в себе ничего умышленного; она имела совершенно рефлекторный характер. Если, положим, слово mard было связано с трудовым актом раздробления, размельчения чего-либо, то оно, как мы видели, могло и должно было произноситься не только при самом таком акте, но также и во всех тех случаях, когда человек сталкивается с какими-либо условиями, порождающими в нем достаточно яркое представление об этом акте или стремление воспроизвести его; напр., он видит предмет, который ему кажется полезным раздробить, — хотя бы кокосовый орех, — и говорит «mard»; или находит орудие дробления, — положим, каменный молот; или ему попадаются материальные результаты того же действия — осколки раздробленных предметов. И когда его взгляд поражает движение оторвавшегося, положим, от скалы камня, который дробит на своем пути разные предметы в такие же осколки, — у человека звук также вырывается не менее естественно и автоматично, чем во всех предыдущих случаях. А это уже и есть «основная метафора»: движения вещей обозначаются и, следовательно, мыслятся в тех же символах, как действия людей.[8]

Таким образом, «мир действий» расширился для человека и охватил, вслед за его социально- трудовой природой, также и природу вне-социальную, ее стихийную активность.

Основная метафора есть начальное единство речи и поэзии. Антропоморфизм основной метафоры, конечно, не был сознательным уподоблением внешних явлений фактам человеческой жизни, какое применяется позднее поэтами; но уподобление бессознательное составляло ее сущность, и проникало собою все мышление людей о природе, и было исходной точкой так наказываемого «поэтического» воззрения на мир всех племен и народов на заре культуры. На той же основе возникла в дальнейшем и обратная тенденция поэтической мысли народов — уподобление действий и переживаний человека процессам внешней природы: оно стало возможно именно потому, что всеобщая первоначальная метафора создала однородность между жизнью природы и людей.

XII

Первичные корни — трудовые крики — еще не представляли из себя того, что принято называть познанием. Взятые в отдельности, они служили для призыва и собирания работников, для их ободрения в работе, для регулирования ритма работы, — но лишь в минимальной степени были пригодны для передачи накопленного трудового опыта от человека к человеку и от поколения к поколению.

Потребность в такой передаче породила техническое правило — элементарную форму собственно познания.

Это произошло тогда, когда производство стало усложняться, и отдельные его процессы утратили свою первобытно-элементарную простоту, при которой каждый из них мог выражаться всего одним словом-понятием. Они распадаются на целые ряды различных последовательных действий, ряды более или менее длинные.

Если в таком ряду всякое действие обозначается отдельным словом, то цепь этих слов, взятых в той же самой последовательности, образует познавательную схему трудовой операции или техническое правило. Схема запоминается, заучивается от одного к другому, и становится организующей формой для дальнейшей практики. Напр., техническое правило о добывании огня должно было в первобытной группе сохраняться в виде ряда слов-понятий, обозначающих следующие действия (которые в современном языке могут быть выражены лишь довольно сложными словесными комбинациями): взять куски дерева, тереть их один о другой, подложить сухих листьев, получить огонь, раздувать его, прибавить сухих ветвей, и т. под. Разумеется, такая идеологическая форма могла получиться только уже тогда, когда значительно усложнилось самое производство, и соответственно этому возросла численность словесных знаков, и их детализация.

Основная метафора чрезвычайно обогатила и усовершенствовала подобные зародышевые схемы, так как она ввела в цепь их последовательности также действия, происходящие вне человека — изменения в материале его труда при самом производстве, изменения в среде, с которыми должны быть связаны различные фазы работы, и т. д. То же самое правило добывания огня может тогда включить указание на то, что от трения дерево задымится, и вслед за этим надо прибавить сухих листьев и раздувать, а затем разгорится огонь, после чего надо подкладывать уже сухих ветвей и большие куски дерева. Для земледелия, даже самого примитивного, необходимо знать, что, положим, начинать посев следует лишь тогда, когда в движении солнца на небе происходят такие-то изменения, а в состоянии атмосферы — такие-то… Если же вся запоминаемая цепь слов выражает действия, протекающие во внешнем мире, то перед нами, очевидно, будет зародышевое описание природы.

Но и дойдя до этой ступени, познание по-прежнему имеет насквозь практический характер. Даже в форме описания природы, коллективный опыт сохраняет лишь то, что жизненно важно для людей, для их трудовой деятельности. Обыкновенно, и в самой цепи примитивного «описания» последнее звено, к которому тяготеют остальные звенья, это указание на какие-нибудь человеческие действия, т. е. в сущности практически-руководящее правило или совет. Напр.: солнце заходит, наступает мрак, хищники выходят на добычу, люди собираются в пещерах и зажигают костры у входов. Подобные сочетания образов окружающей среды с завершающими их связь указаниями на человеческую практику — все равно в форме ли делового совета, или повествовательного сообщения о поступках какого-нибудь героя — являются самой обычной составной частью народной поэзии[9]. А народная поэзия была повсюду складом примитивного познания, из всех сохранившихся идеологий она всего ближе стоит к его доисторическим истокам.

XIII

Цель всякого социально-трудового процесса есть удовлетворение той или иной потребности коллектива. Цель эта и составляет объединяющий момент различных действий, перечисляемых в техническом правиле. На своей зародышевой стадии техническое правило могло не заключать в себе ее особого, формального обозначения: заключительные действия в цепи перечисления достаточно сами по себе указывают на их общую цель, а ее отношение к интересам коллектива вовсе не нуждается в обозначении, потому что оно является постоянным для всех технических правил: в жизни первобытной родовой коммуны нет таких интересов и потребностей, которые были бы «индивидуальными», вся она в своей практике и в мышлении выступает как единый организм.

Но когда производственный процесс усложняется, и в выполнении одной и той же трудовой задачи отдельные операции выполняются различными членами группы, тогда естественно и необходимо цель труда дифференцируется в мышлении людей, обособляется от обозначения частичных актов труда, к ней направленных, и техническое правило принимает более развитую, более полную формулировку. Его схема становится именно той, какая и для нас остается наиболее обычна: «чтобы достигнуть таких-то и таких-то результатов, надо делать то-то и то-то». На этой схеме и основывается с тех пор все усвоение людьми коллективного технического опыта, и из нее исходит все развитие науки. При достаточном анализе ее можно открыть под оболочкой любого, хотя бы самого абстрактного научного закона.

Действительно, все содержание науки, весь смысл ее законов сводится, в конечном счете, к тому, чтобы создавать возможность предвидения и планомерного вмешательства в ход явлений, — т. е., опять- таки устанавливать связь между целями — и практическими средствами. В так называемый «чистой» науке целью становится самое «предвидение», самое знание связи фактов: тогда любая формула закономерности представляется в таком виде: чтобы точно предусматривать ход процессов определенного типа, надо прежде всего осуществить — на деле или только мысленно — такую-то комбинацию условий, с такими-то получающимися при ней результатами; и эту, упрощенную комбинацию надо брать за основу дальнейших расчетов.

Напр., если дело идет о превращении механического движения в теплоту, то для правильного предвидения надо сначала мысленно реализовать такие условия, при которых вся энергия движения двух сталкивающихся тел переходила бы целиком в их нагревание, не растрачиваясь ни на изменение их