парка вдоль берегов речушки. Словно головки плотных боровичков на опушке леса, они радуют взор, при каждом взгляде из окна комнатки.
А завтра, нет уже сегодня, мы с ней увидим волшебство Цвингера. Как это будет на русском? Ах да, вечером они с Лялей читали об этом: «в средневековье цвингером называли часть крепости между наружной и внутренней крепостными стенами. Первое здание Дрезденского цвингера было построено между крепостными стенами города».
Влад на секунду прикрыл глаза и увидел ее лицо. Утомленное сборами и волнениями предстоящего путешествия, оно светилось радостью не только в карих глазах на снежном фоне их белков, но в лице, движениях суетливых рук и летающей походке, которой она словно большая птица стремительно носилась по комнате, собирая и раскладывая вещи.
Спящая Венера, Джорджоне или Сикстинская Мадонна, Рафаэля в галерее мастеров Дрездена безусловно прекрасны и их стоит увидеть, пусть не поспав ночь перед дорогой. Кто возьмется спорить об этом? Но его мадонна рядом, и кроме ее рук ему больше на свете ничего не надо, разве вот только веселые глазки проснувшейся дочурки. Нет, все ж ее дыхание на своем лице перед поцелуем желаннее всего на свете.
Ну вот, опять неудача. И этот рецепт вернул в ту же ячейку памяти, из которой без конца исходит эта боль, которую никак не унять. Влад раздраженно встал и начал ходить вдоль балкона, пытаясь совладать с волнением и печалью. Нет, это не поможет. Может, спасет маленький сын, что спит с сестренкой в комнате номера за балконной дверью? Ладно, делать нечего. Еще одна попытка успокоить себя перед сном, чтобы избежать новой бессонной ночи в бушующем раю развлечений и радости отдыха.
Уже вновь сидя в шезлонге, он видел маленькую головку сына, такого лохматого, всего в черном пуху, плотно спеленатого пеленкой в огромной кованной детской кроватке. Влад склонился над спящем младенцем, пытаясь разглядеть свои черты в красном, сморщенном, личике ребенка.
- Любимый не нравится? Прости, так получилось. Я очень старалась, но не додержала до конца срока. Было очень тяжело без тебя! Прости меня, если сможешь. Он быстро нагонит свое и будет краше нашей дочурки, вот увидишь. Главное не расстраивайся, ладно? – он не выдержал, и обернувшись к ней лицом, нежно взял в руки ее голову, нашел губы и крепко прижался к ним в поцелуе, чтобы не показать ей слез, внезапно градом покатившиеся по его щекам.
- Лялечка, любимая, что ты говоришь? Как можешь ты такое даже думать! Это я виноват перед тобой навеки! Это я со своей травмой оставил тебя здесь носить его без денег и работы! А ты… Ты… Комок застрял в его горле, не давая ему ничего сказать. Он вновь нежно обнял ее, свою мадонну, и, сглотнув слезы, сказал, - Ты самая мужественная женщина на свете. Другой такой больше не будет для меня. И твой подарок – самый дорогой из тех, что может сделать женщина своему любимому. Я знаю, знаю, каково тебе было здесь без меня и дочери. Но ты все выстояла! У меня нет просто слов… И слезы опять выдали ей его чувства.
Тогда коварный Лабиринт загнал их в тупик. Долго им пришлось искать выход, но месяцы испытаний лишь сблизили их, наделив их поток Нежности новой мощью, способной разнести в клочья любое препятствие на пути. Вот и сейчас, как тогда, Влад в тупике. Где найти силы, чтобы без нее найти выход. Нет не для себя, для них, что тихо сопят в той комнате за спиной? Ради нее, ради них нужно найти силы, чтобы вновь искать выход в этой путанице ходов и пещер.
Вот только где искать их, эти силы, если все они ушли на борьбу там, во вратах Лабиринта, где смыкаются уже не кольца магии - где смыкаются миры. Борьбу за нее забрала все его силы. Он изо всех сил хотел ее вернуть. Вернуть в свой, нет, в их мир. Но Смерть оказалась сильнее. Теперь и у него не осталось сил, чтобы жить дальше без нее. Его сил хватило лишь на то, чтобы увести себя и детей от врат между мирами, вернувшись опять в Лабиринт под зловещий грохот, смыкающего свои концы, очередного магического кольца. А где взять новые силы? Где взять?
Пальмы злорадно раскачивали лохматыми шевелюрами листьев-перьев, сверху похожие, для него, на индейцев на тропе войны. И, словно на клоуны на ходулях снизу, заигрывая своими тенями от верхушек с шумным разноцветным людом в свете фонарей на аллеях парка. Мир, не ведая печали, продолжал веселье на Южном берегу единственного в мире Черного моря.
Сон покинул его и в эту ночь. Рецепты для терапии памяти не спасли. Нужно искать новый способ побороть свою память. Нужно искать новый источник для новых сил. Как тогда…
Борт проводник Аерофлота вышла к толпе пассажиров. Утро только начиналось, а людей возле турникенов для посадки на самолет было непривычно много. Влад должен, во что бы то ни стало, улететь ближайшим рейсом в Херсон. Командировки стали для него обычным делом, после возвращения в гражданскую жизнь, в которой все, поначалу, казалось чужим и непривычным.
Травма ноги еще давала о себе знать, но самое сложное уже было позади. Сейчас он уже не знал, как смог выдержать, не вставая с кровати, девять месяцев подряд. Если бы не совет бывалого полковника, хирурга-травматолога из окружного госпиталя, сознание бы не выдержало, а помутнев, отправило бы наверняка своего хозяина совсем в иную лечебницу, где все время царит веселье, но возврата в реальную жизнь нет. Связанный им тогда по самоучителю, полувер спас его, и как память лежит где-то в шкафу.
С выходом девушки в голубой летной форме, люди оживились, окружив кольцом, замерли.
-Дорогие товарищи. На рейс до Херсона номер 286, есть четыре места после снятой брони. Мое предложение такое. У нас есть женщина из Чернобыля с двумя маленькими детьми: младший грудной шесть месяцев, и старший три года. И еще одна женщина с ребенком двух месяцев от роду. Я предлагаю свободные места предоставить им. Возражения есть?
Толпа вокруг загудела с одобрением. Возражений не было. Женщины с детьми прошли сквозь расступившуюся толпу и направились на посадку в самолет.
Влад оторопело огляделся по сторонам. Только сейчас он заметил, что второстепенный по своему значению, местный аэропорт был непривычно наполнен людьми. В основном это были женщины и дети, словно здесь расквартировали пионерский лагерь с детсадом. Все они были серьезны и чем-то озабочены. Лица и открытые части кожи детей были покрашены зеленкой в пятнышки, словно все внезапно заболели ветрянкой.
Что происходит? Какой Чернобыль? И при чем он здесь, в аеропорту, где самолеты не вылетают за пределы Украины? И тут он вспомнил своего рыжего шефа, который и отправил его в очередную командировку.
- Толик? Привет. Я тут в аеропорту, пытаюсь вылететь в Херсон, но ничего не могу понять, что здесь происходит? Ты не знаешь? Тут говорят о каком-то Чернобыле?
- А ты ничего не знаешь, в самом деле? Никаких командировок! Пулей дуй домой и вывози из Киева жену с детьми! Ночью взорвалась атомная станция. В городе радиация. Никто не знает, чем это все закончится. Спасай Лялю! Спасай детей! Чем дальше увезешь, тем лучше. Хоть в Сибирь! Понял? Действуй.
По голосу шефа, Влад понял, что он не шутит. Он с ним учился на одном факультете. Но сокурсник распределился в Атомную энергетику. Он успел достроить Чернобыльскую и начал Ровенскую АЭС, но поссорившись с руководством, ушел. Ему можно верить, у него остались его друзья, которые дали ему достоверную и правдивую информацию.
Уже потом, когда удалось детей отправить через три дня вначале на Донбасс, потом в Краснодар, а после в Гелинджик (с тюркского - 'белая невеста'), он успокоился. Вот только Ляля. Ее не отпустили на работе. Сейчас это смешно, ставить на чашу весов жизнь и работу, но в то момент было указание сверху и увольнение расценивали как злостный саботаж со всеми вытекающими последствиями. И она, испугавшись, осталась с ним в Киеве. А может, не испугавшись, а наоборот?
Лунная дорожка внезапно затуманилась, и начала превращаться в солнечную. Рябь на дорожке осталась, но отблески стали ослепительно яркими, отражая жаркое июльское солнце в бледно голубом безоблачном небе над Днепром. Кому и чем было обязано это волшебное превращение, Влад не понял. Но это было не так важно, как картина, которая предстала перед его взором. Дежавю. Опять. Который раз за эту ночь. Который раз за все ночи без нее.
Влад уже с трудом отличал реальность от воспоминаний. Вот и сейчас, это он бежит на перегонки, с ней и с ветерком по песчаному пляжу за волейбольным мячом, тем, что отлетев от ее умелой руки, еще раз
