домами. Братия осталась ни с чем.
Брат Дьедоне перекрестился, поставил сапог на первую перекладину и посмотрел вверх. До желанного верха было недалеко — стена в этом месте была высотой не более двадцати футов. Он приставил вторую ногу и быстро пополз вверх, стараясь не цепляться за лестницу пристегнутым к левой руке щитом и не путаться ногами в робе. Следом за ним тут же пристроился брат Сезар, отставая всего на два фута. Перекладины, сделанные из свежих жердей, пружинили и прогибались. Лестница неприятно шаталась.
Брат Дьедоне преодолел большую часть пути, как встретился глазами с сарацином. Мгновение они смотрели друг на друга — почти в упор. У мавра были ослепительно белые белки глаз и выбритые до синевы щеки. Сарацин поднял лук, но потом опустил и отступил от бойницы. Дьедоне мысленно перекрестился и возблагодарил Небесные силы за отсрочку. Стрелять из этой позиции вниз было неудобно, пришлось бы высовываться по пояс, и рисковать фатимидский воин не стал. Вместо него в бойнице показался другой — гораздо старше, в красном халате поверх кольчуги, с крючковатым носом и тоже в чалме. Он быстро и цепко глянул в лицо брату Дьедоне, потом вдаль, скомандовал что-то и тоже скрылся. Монах интуитивно потянулся к эфесу меча, но тут же отпустил и схватился за лестницу. Оставалось не более ярда. Сверху что-то зашуршало.
Последнее, что увидел брат Дьедоне, это было поднимающееся в прорезе бойницы ведро, которое кто-то с обнаженным торсом держал в войлочных рукавицах. Ведро опрокинулось, и в лицо монаху полетела прозрачная, зеленовато-желтая струя кипящего оливкового масла. Шлепок. Монах попытался увернуться, но все произошло слишком быстро. Глаза пронзила дикая боль, и они перестали видеть, кожу обожгло и стянуло, плечи и руки задергались сами собой, кисти разжались. Брат Дьедоне полетел вниз, на спину, громко хрустнув о землю. Задергался и затих, устремив невидящий взгляд в голубое небо. Брызги масла долетели и до брата Сезара, обожгли руки, просочились через кольчугу к спине, но, главное, он успел наклонить голову и спрятать лицо.
Через бойницу высунулась рогатина, уперлась в верхнюю перекладину, и чьи-то сильные руки рывком оттолкнули лестницу от стены. Лестница накренилась, потеряла упор и рухнула вбок на землю. Вместе с ней на землю полетел брат Сезар, стукнулся и потерял сознание. Конец боя прошел без него.
Куда успешнее шла борьба у ворот святого Стефана. Рыцарь Годфруа де Сент-Омер с оруженосцем и еще десятка три человек работали на таране. Мощное ударное бревно совсем недавно было мачтой галеры. Боевой конец его, именуемый в просторечье «бараном», загодя оббили железом.
— И!
Крестоносцы изо всех сил оттягивали подвешенное на канатах бревно назад. Поперечная балка, к которой крепились канаты, натужно скрипела.
— Е!
Бревно отпускали, и оно, как гигантские качели, летело навстречу стене, усиленное людскими руками.
— Ру!
Железный наконечник ударялся в каменную кладку. Брызгали в сторону обломки камней, сыпался песок, ползли и ветвились ощутимые трещины.
— Са!
От каждого удара содрогалась не только стена, но и все вокруг. Казалось, земля качается, как при землетрясении.
— Лим!!!
Вокруг Иерусалимской стены работало с полдюжины таранов. Особенно хорошо ломать стену получалось у отряда Танкреда.
От усталости, ритмичного раскачивания и грохота ударов у Годфруа кружилась и гудела голова. Казалось, что все вокруг кружится в неистовом хороводе. Он чувствовал себя щепкой, которую вертят и швыряют волны о камни.
— Господин Годфруа!
Рыцарь едва успел отпрянуть в сторону, как сверху брызнуло горящей смолой. В этот момент им двигала скорее обостренная за время войны интуиция, чем испуганное предупреждение слуги. По бокам таран был хорошо защищен от стрел и камней бревнами и жердями. Сверху его прикрывал навес, обшитый сырыми шкурами. Но под лившейся с крепостной стены рекой «греческого огня» не выдерживали даже они. Крыша навеса вместе со шкурами медленно тлела, грозя загореться и вспыхнуть от ветра. Через зазоры в навесе то и дело капала горящая смола. Внутри становилось жарко, как в бане.
Графу Готфриду Бульонскому с верхней площадки берфруа хорошо было видно, как продвигается сражение по всем фронтам.
До стены оставалось совсем немного. С наспех наращенной смотровой башни на стене прицельно стреляли мусульманские лучники. Граф уже хорошо различал выражения лиц и различия в снаряжении у защитников на стене. Здесь были не только сарацинские воины-фатимиды, но и множество горожан, помогавших оборонять свой город.
Особенно внимание Готфрида привлекли две седые старухи, внезапно появившиеся на стене. Они гортанно пели на незнакомом языке и подсыпали что-то в принесенную наверх кадильню. Во все стороны от жертвенника потянулись щупальца белого дыма. Одна из весталок протягивала руки к небу и кружилась, притопывая ногой. До Готфрида донесся сладковатый запах сжигаемых благовоний.
— Проклятые ведьмы! — воскликнул граф.
— Ведьмы, они позвали ведьм! — тут же донеслось со всех углов площадки.
— Чертовы твари, отправляйтесь в ад! — со второго этажа по лестнице поднялось еще несколько человек. Все до глубины души были оскорблены этим обращением старух к неведомым силам и нечистым духам.
— Арбалеты к бою, готовсь!
Возмущенный граф Готфрид — покажи ему что-нибудь непристойное на стене, он был бы менее взбешен — приказал стрелять прицельно в старух. Одновременно штук пятнадцать болтов вылетели из арбалетов. Колдуньи упали. К ним подбежало несколько горожан, и принялись трепать их за руки, открывать им глаза. Под ведьмами растекались темные лужицы крови.
— Эти твари надумали ворожить там, где Господь попрал сатану. Гореть в аду всем неверным!
Мешки с хлопком и тюки соломы, прикрывавшие мусульманские бойницы, кое-где тлели. Ветер сносил струйки дыма в сторону мусульман.
— Вот мы их и поджарим! Стрелы с огнем!
Готфрид протянул руку и вырвал из бревна мусульманскую стрелу с намотанной у наконечника горящей паклей.
— Цельтесь в мешки с соломой!
Рыцари и лучники забегали по площадке, собирая стрелы с огнем — до этого их затаптывали. Кто-то бойко оторвал полоску от своего сюрко, намотал на наконечник стрелы и обмакнул в «греческий огонь» горящего на обшивке снаряда. Его примеру последовали остальные.
Стрелы, посылаемые с осадной башни Готфрида, просвистели и впились то тут, то там, в мешки с соломой, шерстью и сеном. Прожаренные под палестинским солнцем тюки мгновенно запылали. Дым и жар повалил в сторону города, не давая сарацинам подойти к бойницам. Вскоре вся стена укуталась клубами едкого дыма, от которого сарацины не могли ни дышать, ни открыть глаз. Со стены отовсюду слышался надрывный кашель. Чтобы не задохнуться, сарацинам пришлось отступить.
Осадная башня преодолела последние метры.
— Опускаем помост! — скомандовал Готфрид и подошел к люку, чтобы спуститься на второй этаж.
Отовсюду к башне бросились люди, на ходу вынимая мечи. Путь был открыт. Подъемный мост, до этого как огромный щит, закрывавший отряд второго этажа, стал медленно, с натужным скрипом опускаться на стену. Глухой гулкий удар.
Момент, которого ждали со времени Клермонского собора. Миг, ради которого десятки, а может быть, сотни тысяч крестоносцев заплатили своей кровью. Граф Готфрид и рыцари, кто был с ним, с обнаженными мечами в руках сделали первые шаги по помосту…
