восхитительное ощущение власти над человеком. Статус победителя. Гуго мог безнаказанно убить свою пленницу — для крестоносца это было благим делом. Мог оставить жить, мог продать в рабство и хорошо заработать — за такую красотку не жалко десятка безантов. А мог… Рыцарь проглотил слюну. Сверху вниз по телу пробежала горячая волна, и голова закружилась. Улыбнувшись, Гуго протянул меч вперед и медленно приподнял острием подол хитона. Ноги женщины были стройными и длинными, а кожа, не знавшая солнечных лучей — шелковистой и белой.
— Охи! — спокойно и жестко ответила женщина, на разных языках подбирая слова. — Нельзя!
К тому, что случилось в следующий момент, Гуго был не готов. Пленница вдруг качнулась навстречу, обхватила тонкими пальцами лезвие меча и направила его в свой живот. Притупившийся за день меч с трудом проткнул кожу и скользко вошел под ребро. Толчок был столь неожиданным и резким, что Гуго потерял равновесие и отшатнулся назад. От падения его спасла только стена позади, и он так и остался стоять, опираясь о стенку плечами и изогнувшись назад под тяжестью кольчуги и сильного женского тела.
Лицо умирающей оказалось совсем близко. Из края рта потекла черно-красная струйка, а тело стали сотрясать судороги. Гуго хорошо стало слышно, как четко, со странным упрямством бледнеющие губы, раз за разом выговаривают слова:
— Кирие Ису Христе, элейсон мэ! Кирие Ису Христе элейсон мэ!
Сбоку у двери раздался шорох. Невыносимая усталость и тяжесть доспехов не давала Гуго вывернуться и среагировать быстро.
В комнату, пошатываясь как былинка под порывом ветра, вошел старик в покрасневшем хитоне. Левая рука была обрублена по локоть, и было странно, что человек еще не изошел кровью. От вида умирающей женщины лицо его исказилось болью, глаза на миг зажмурились — оставалось только догадываться, кем она ему приходилась — дочерью или внучкой, но потом старик сделал усилие над собой и, на сколько хватало силы духа, ровно произнес на латыни:
— Omnes enim qui acceperint gladium, gladio peribunt.
Услышав знакомые слова — латынь Гуго знал все же с натугой — рыцарь встрепенулся и удивленно посмотрел на говорящего. Удивительным было не то, что в палестинской глухомани звучала знакомые с детства латинские фразы. Нет, странным было другое. Хозяин дома мог бы прикончить его сейчас — краем глаза Гуго заметил рукоять ножа в складках хитона — но старик не пытался сделать этого ни в первый, ни во второй раз. Неприятная догадка проскользнула в голове крестоносца.
Старик же, закончив цитировать Евангельскую фразу, протянул Гуго в сжатой ладони какой-то предмет. Пальцы с посиневшими лунками ногтей распрямились, и рыцарь увидел небольшую фигурку ящерицы, лежавшей на ладони.
— Похоже, это все, что у него есть! — позади раздался глухой голос Роже. — Простите, монсеньор!
Оруженосец показался в дверном проеме. Короткий взмах меча — сверху вниз, с оттяжкой назад, и старик, словно его свернули дугой, изогнулся и упал на пол, беспомощно соскребая циновку ногой. Хлынувшая из его горла кровь забрызгала сюрко оруженосца.
— Помоги мне, Роже… — прохрипел Гуго:
— Вы не ранены?
— Нет. Я сильно устал. Все в порядке.
Роже, почтительно кивнул, протянул Гуго руку и выручил его из деликатного положения. Рыцарь смущенно оправил перекосившуюся кольчугу и потер пальцем взмокший лоб.
— Роже, этот неверный говорил по латыни.
— Да, монсеньор, я услышал.
— Ты понял, что он сказал?
— Да, монсеньор, это Святое Писание. «Взявший меч, тоже погибнет от меча».
Роже с усилием усмехнулся:
— Да уж, загадки. Скорее всего, еретик. Идемте, монсеньор. В городе еще полно мусульман.
Они спустились по лестнице. От усталости колени подкашивались сами собой.
— Монсеньор Гуго, в этой пристройке кухня. Есть еда и вода.
Давно Гуго не пил с таким наслаждением. В небольшой кухне с закопченным очагом, полками, столом и большими кувшинами было тяжело развернуться вдвоем. Вода была прохладной и чистой — и впервые за месяц не отдавала гнилью и бурдюком. На столе было широкое блюдо с причудливыми длинными стручками рожкового дерева — крестоносцы уже были знакомы с «иоановым хлебом», или «цареградским рожком». Но, перевернув корзины и полки, они нашли пищу важнее — настоящий, пшеничный хлеб и куриные яйца. Гуго проламывал пальцем скорлупу и пил их прямо сырыми. Сразу прибавилось сил.
— Эй, Роже, позови мон даумазо Эктора, пусть тоже поест. Пора и вам позаботиться о своем благе. Разрешаю вам выбрать дома.
— Спасибо, монсеньор, но я с Вами!
— Спасибо, мой друг!
Гуго протянул свой меч оруженосцу:
— Воткни в дверь, он все равно затупился. Мондмуазьо Эктор, второй меч!
Меч был воткнут в дверь дома — знак того, что рыцарь его застолбил.
Не без помощи оруженосцев Гуго де Пейен взобрался верхом на Мистраля. Жеребец тут же стал пританцовывать, просясь в бой.
Глава седьмая. Перелом
Солнце склонилось к западу, жара начинала спадать. Но резня в святом граде Иерусалиме только разгоралась. Искренне уверенные в своей правоте, распаляемые гневом и жаждой наживы, «пилигримы войска Христова» заполняли древние улицы, жгли, грабили и разоряли все на своем пути. Несчастные горожане, будь то греки, армяне, арабы, сирийцы или иудеи — все находили свой конец под мечами и секирами крестоносцев.
Какую веру не исповедал бы ты: ислам, иудейство, христианство — ничто тебя не спасало. Все, кто находился внутри городских стен, считались неверными или еретиками.
Что сказать? Крестоносцы фанатично любили Христа, но их любовь мало походила на любовь Христову…
Граф Раймунд Тулузский замешкался дольше всех. Его провансальцы все еще штурмовали цитадель города — башню Давида, а Танкред с Готфридом уже делили Иерусалим.
Харам-аш-Шериф был все-таки взят воинами Танкреда. Удивительно, но когда крестоносцы перелезли через стены и открыли изнутри ворота, ведущие на Храмовую гору, Танкред взял под свою защиту мусульман, прятавшихся в мечетях. Он отдал свои знамена в знак того, что дарует им жизни.
Сложно сказать, почему безжалостный фанатик и головорез оказался сентиментален. Может, близость святых мест разжалобила его сердце, а, может, сокровища Храмовой горы не позволяли ни на что отвлекаться. Но, скорее, думалось всем, Танкред просто хотел заработать на работорговле. Десятки тысяч безоружных мусульман легко превращались в безанты.
В башне Давида укрывался эмир Ифтикар эд-Даула с остатками своего гарнизона. Надо отдать должное, мусульмане сражались, как львы. Раненые львы, загнанные в угол клетки. Кровь лилась с обеих сторон. Когда же из бойниц и окон башни узрели страшные истязания, творимые повсюду, Ифтикар эд- Даула решил сдаться в обмен на свою жизнь. Рискованное решение для того, кто был знаком с вероломством франкского войска.
Но граф Раймунд согласился и не тронул отряд. Эмир в легких доспехах поверх роскошных одежд ехал впереди на белоснежном арабском жеребце. Позади — тяжелая конница и ряды пеших солдат. Бросалось в глаза то, что великолепные боевые кони были ничуть не хуже тех, которыми владели рыцари крестоносцев. Раймунд даже засомневался, за кем бы осталась победа, если бы холеная, сытая конница мусульман
