— Господи, это свершилось! — Гуго сполз с Мистраля, пошатываясь от усталости, и обнял Годфруа:
— Наконец-то это свершилось!
Он стянул с себя шлем, встряхнул отросшими вихрами темных волос и протяжно глубоко вдохнул воздух. Ветерок, бивший в лицо, принес легкий запах ладана.
Вопреки гневным рассказам Пьера Пустынника и капелланов, приукрашенных чудовищными подробностями, Анастасис — Церковь Воскресения Господня была цела. Величественный храм-мавзолей все также гордо нес крест к небесам. Под его куполом находилась главная святыня христианского мира — место погребения и непостижимого уму таинственного воскрешения Иисуса. Стены были украшены мрамором и мозаикой, опорой им служили мощные древние колонны. Сотню лет назад стараниями императора Константина VIII, в обмен на строительство мечети в византийской столице, повреждения были устранены, храм украсился и обновился. А вот базилика за храмом, на месте обретения Креста, действительно не устояла.
Подъехал архиепископ Даймбер, и площадь перед храмом вновь огласилась восторженными криками.
Гуго с трудом освободился от щита — крепежные ремни словно срослись с кожей, с облегчением стянул с себя хауберг и сапоги. Годфруа помогал ему, словно вновь стал юношей-оруженосцем.
— Ты, как мон даумазо! Спасибо, сеньор Годфруа!
— Рад служить тебе, брат мой.
Отекшие и запревшие в горячих сапогах ноги ощутили прохладу мостовой, а ветерок нежно холодил кожу, распаренную под кольчугой. Гуго стоял босой и раздетый, словно последний бедняк, со смирением, «нищий духом». Чувство запредельной радости, от которого перехватывало дух, мешалось с не менее ярким чувством собственной неловкости и ничтожности перед лицом Бога. Сама Вечность была перед ним. Библейские события, о которых он с детства слышал от богобоязненной матери, которые уже тогда волновали его душу, обретали осязаемые черты. Все это произошло здесь, рядом. Больше тысячи лет назад — так давно, что страшно представить. И великая жертва Христа, и Его страдания, и возможность искупленной человеческой душе вновь возвращаться в свое Отечество, на Небеса. Где-то здесь лежал прах праотца Адама. Где-то здесь была Голгофа — холм, похожий на человеческий череп. Омега и Альфа, Тейс и Алеф переплелись между собой. Эти камни вокруг были свидетелями Христовых страданий. Эта земля под ногами освящена Его божественной кровью.
В этот раз красноречивая речь архиепископа Даймбера лилась полноводной рекой. Прибывали новые рыцари, епископы, капелланы. Появление графа Готфрида Тулузского вызвало новый взрыв восторга. Запредельная радость пьянила, и с трудом верилось, что творящееся вокруг — не сон.
Раздетые, безоружные, босиком, монахи и бароны, хозяева и слуги, рыцари и оруженосцы, плечом к плечу — пошли крестным ходом. С горячими молитвами и искренними слезами. Счастливые рыдания и пение псалмов перекрывали стоны и плач побежденных.
Удивительное, странное время.
Глава восьмая. Фрески
Гуго проснулся, когда солнце уже стояло в зените, и полуденная жара снова плавила все вокруг. Но теперь он был защищен от зноя. Сквозь незапертое ставнями окно на лицо лился горячий солнечный свет. Было хорошо и спокойно. Слышалось, как воркуют горлицы за окном и редкие голоса на улице звучат на родном французском. Поздним вечером, уже в темноте, они с оруженосцем Роже с трудом отыскали дорогу к дому.
Гуго сел на кровати и опустил стертые ступни на пол, прохладный и чистый. Все тело болело и ныло, шея и спина затекли, руки, долго не выпускавшие щит и меч, все еще слегка дрожали.
Что-то восторженное клокотало в груди, и он с наслаждением вспомнил, как целовал и прижимался лбом к натертым благовониями камням Гроба Господня. Все что хотелось — это бежать к храму вновь. И радоваться, и молиться.
Соседняя кровать была пуста — они свалились спать вчера на первом этаже дома. Роже он встретил у храма Гроба Господня. Теперь оруженосец куда-то ушел, остальных слуг Гуго со вчерашнего дня не видел.
Сильно захотелось есть. Рыцарь встал и сделал несколько шагов. После двух дней тяжелого боя силы еще не вернулись к нему. Натруженные ноги плохо слушались и казались совершенно чужими, а правое плечо остро болело. Похоже, жестко работая мечом, он растянул связки.
После короткой, но страстной молитвы, Гуго начал свой день. Нужно было отыскать еду, переодеться и помыться, осмотреть дом, найти своего сюзерена и отчитаться перед ним. И хотелось вновь поскорее предстать перед Иерусалимской святыней. Начиналась будничная, спокойная жизнь.
Хлопнула дверь, и в снопе солнечного света в дом вошел Роже.
— Господин, Вы проснулись? В городе несколько рынков, но нигде не торгуют.
— Здравствуй, мон даумазо. А есть, кому торговать?
— Говорят, этой ночью на Храмовой горе и в мечети наши зарезали несколько десятков тысяч людей. Сеньор Танкред сильно рассержен. Он обещал им жизнь.
— Гнев крестоносцев велик. Это христианский город.
Почему-то в собственных словах Гуго уловил нотки фальши. Он вспомнил иудейку с ребенком и женщину-христианку с верхнего этажа. Радость куда-то улетучилась, а на душе вновь заскребли кошки. Вспомнился и провансалец, затоптанный вчера конем.
— Ты не убирал трупы?
Роже мотнул головой:
— Извините, монсеньор. Я накрою Вам стол и исправлюсь.
Гуго наблюдал за оруженосцем, пытаясь выяснить — видел ли он случившееся вчера в иудейском квартале? Но лицо сквайра был непроницаемо. Если он что и знал, то не подавал вида.
— Не винись. Сделаем это вместе. Интересно, где наш Сильвен?
— Если живой, то найдется.
Они пообедали сыром, хлебом с оливковым маслом и вином, которое Роже отыскал в подвале.
— В подвале три козьих бурдюка с вином и два огромных кувшина с маслом. Есть пшеница и бобы нового урожая. Представляете, монсеньор, они едят новые бобы уже где-то в апреле. Благословенная земля! На заднем дворе курятник. Хлев очень мал, там стоит ослик… Мистраля я загнал, но второй лошади места мало…
Гуго молча слушал, рассматривал комнату и пережевывал хлеб — смоченный маслом и присыпанный крупной солью, местный хлеб был несравненно вкусней тех черствых ячменных лепешек, что пришлось есть за голодное время осады.
Глаза метр за метром изучали помещение. Сегодня оно казалось совсем другим. Важнее всего был сундук, возможно, хозяева не успели его очистить. Но почему-то желание обыскивать закрома и рыться в хозяйских вещах совершенно угасло. Гуго перевел взгляд на фреску. Выцветшие неяркие тона: охра, умбра, сиена. Неизвестный художник изобразил какой-то библейский праздник. Мужчины и женщины в длинных нарядных одеждах окружали золотой трон.
…носильный одр сделал себе царь Соломон из дерев Ливанских; столпцы его сделал из серебра, локотники его из золота, седалище его из пурпуровой ткани; внутренность его убрана с любовью дщерями Иерусалимскими…
Подумалось, что сидящий на нем человек в короне и с длинной окладистой бородой — именно царь- пророк Соломон. Кто-то нес дары или свитки. Красивые женщины танцевали, изгибая стан, а одна, гибкая и юная, в правом нижнем углу, чуть в стороне от всех, уронила лилию и тянулась за ней рукой. Быть может, это сама Суламифь? Песнь песней царя Соломона? Плети красно-рыжих кос, завиток волос на мраморно- белом лбу, тонкие руки в гроздях золотых браслетов.
…живот твой — круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино;
