можно найти в тайниках и подвалах!
Видневшаяся из окна Куббат-ас-Сахра — мечеть «На скале» — по-прежнему сияла золотым куполом на солнце. Солдаты, ворвавшиеся в роковую ночь с оружием на её крышу, пробовали рубить купол. Кто-то пустил слух, что он полностью золотой. Но, увы, под ударами топоров оказалось, что это всего лишь свинец, покрытый листами позолоченной меди. Однако, то, что хранилось внутри, стало причиной раздора. Несметные богатства, находившиеся в сокровищницах мечетей Аль-Акса и «На скале» вскружили голову многим.
— Да, но все по военным кутюмам.
— Так вот, первое, о чем заговорил Арнульф, что Танкред захватил слишком много.
— В смысле?
— Арнульф претендует на серебро, как представитель папы.
— Я не берусь судить действия патриарха, но это не совсем по праву.
— Вот именно! Не думаю, что он себе что-то урвет, но уважение граждан к себе потеряет.
Граф Этьен оказался прав. После длительной тяжбы с Танкредом по поводу награбленного серебра, Арнульф смог выбить для себя не больше семисот марок. Это легло тенью на репутацию новоизбранного патриарха. Но это было только начало. Дележка власти разразилась очередным скандалом.
— Что с Раймундом? Все также сидит, запершись в башне Давида?
— Провансалец упрям, как черт, и не желает расставаться с цитаделью и башней.
— Правда на его стороне, право победителя у нас законно.
— Да, но без них Готфрид не сможет держать оборону. Король в ярости, Раймунд тоже взбешен.
— Благоразумнее было бы сдаться. Раймунд и так не раз заслуживал недовольство сограждан.
Недовольство действительно было. Никто не хотел оставаться незащищенным. Угроза со стороны движущегося свирепого войска не давала расслабиться никому.
Раймунду пришлось согласиться. Злой и до смерти обиженный провансальский барон собрал свое войско в Иорданской долине. Иерусалимское королевство теперь казалось ему лотарингской землей, и воевать за него не хотелось.
Предчувствуя скорые перемены, Гуго разбирал вещи. Большой сундук внизу, маленький — в комнате наверху и еще один в подсобке. Как и следовало ожидать, ни драгоценностей, ни золотых монет внутри не оказалось. Была пригоршня серебра — и то неизвестной чеканки. Гуго сменял её потом на монетном рынке всего лишь за восемь денье.
Наверное, сбежавшие хозяева были в числе тех христиан, кому Ифтикар приказал покинуть город перед осадой.
— Увезли все с собой, — Роже неохотно захлопнул крышку.
— Ну, если кто и жив, вряд ли сюда вернется.
— Господа, пожалуйте кушать, — в комнате с подносом показался слуга Сильвен. — Милостивый монсеньор, прикупили бы уж пухленькую армянку.
Роже с Гуго расхохотались.
— Сильвен, а как же жена?
— Ты не любишь худющих?
— Армянки хорошо кашеварят. Например, долму или хаш, — не обращая внимания на смеющихся господ, Сильвен с невозмутимым лицом поставил дымящийся котелок на стол и положил ложки. — Вам бы все зубоскалить, сеньоры, а баба в доме нужна. Ну, хотя бы готовить…
Помолившись, сели за стол. Повар из Сильвена и впрямь был ужасный. Отхлебнув суп, Роже от души рассмеялся:
— С такой стряпней Сильвен отравит нас быстрее сарацинских женщин.
— Согласен, служанка необходима.
Отобедав, опять занялись захваченными вещами.
В сундуке на кухне оказалось несколько серебряных блюд и покрытый позолотой кубок. Остальное — пряности в мешочках и пучках, огниво, нож и хороший топорик. В женском сундуке были ткани и льняное постельное бельё, веретено и душистые четки. Их Гуго прихватил на память с собой и после не расставался.
Гораздо занятнее оказался сундук внизу. Бывший хозяин дома был любителем книг, наверное, какой-то ученый. Свитки папируса, пергаменты, сшитые в кодекс или свернутые просто в рулон. Свитки из странной тонкой бумаги, желтоватой и полупрозрачной на свет. Удивлявшая своей непрочностью бумага была в диковинку франкам. На ней было даже страшно писать! Ну, разве что голубиную почту.
Гуго долго рассматривал и перекладывал свитки и книги. В массивном рулоне, перевязанном голубой шелковой лентой, оказалось несколько карт. Выполненные на хорошо выделанных пергаментах из козьих или овечьих шкур, карты поражали своей точностью и новизной. От того, что было изображено на них, Гуго покрылся холодным потом. С трудом опознав знакомые очертания Италии и Византии, отыскав Египет и Иерусалим, он увидел, что земли продолжаются дальше. За Аравию, Сирию и Египет — намного дальше, чем может себе представить человеческий рассудок. Разделенные океаном, словно два оторванных крыла лежали незнакомые континенты. От увиденного ум Гуго пришел в смятение. Острова, заливы, дальние берега. Все было выполнено изящно и четко. Надписи были сделаны на византийском и еще каких-то других, неизвестных языках, но были и такие, что написаны на знакомой латыни. На одной из карт, очень смешной, мир был изображен почему-то круглым.
Гуго просидел над картами до темноты. Когда стало от напряжения резать глаза, зажег масляный светильник. Мир казался ему совсем иным, чем в детстве обучали каноники из монастыря в Труа. Кто были эти народы на незнакомых материках? Хитрые карлики, богатыри-великаны, или древние праотцы, которых не настиг потоп? Что сулили они землям Христовым и ведали ли Христа?
Шевалье долго ходил по комнате, переводя дух, потом решил все снова спрятать — до тех пор, пока не осмыслит, как быть и что делать с картами дальше. Показывать баронам — даже Танкреду, мечтавшему ради имени Христова до горизонта завоевать мир — было бы бесполезно. Продать? Стало бы безумием… Оставалось только думать и ждать.
Из всех карт он оставил только одну, с планом Иерусалима. С крепостной стеной и двенадцатью башнями вокруг, воротами, церквями, домами. Во главе пышно и помпезно высился храм Соломона, окруженный высокой стеной. Хорошо был узнаваем и Гроб Господень. Не без труда Гуго отыскал дом графа Этьена, а потом и то место, где должен был находиться его собственный дом. Улыбнувшись, рыцарь, как булавку, воткнул в эту точку твердый акациевый шип — когда-нибудь потом, по этой карте он обязательно будет учить сына.
Пергамент с планом Святого города нашел себе место на стене напротив кровати. А умиленный и удивленный Гуго лег спать. Вместо привычных ужасов, сражений и искаженных лиц людей, которых он без числа лишил жизни, рыцарю снился замок Пейен с невысоким коренастым донжоном, снились жена и сын, близкие и родные.
Глава двенадцатая. Последний бой. Крах Аль-Афдала
Танкред лениво поигрывал подаренным кинжалом. Рукоять черненого серебра, с крупным рубином, а по клинку расходился вороненый узор. Оружие из дамасской стали, которое ковали сирийские и персидские кузнецы, быстро пришлось по вкусу крестоносцам.
— И как Вам, сеньор Танкред, титул короля Наблуса? — граф Евстафий Бульонский, родной брат Готфрида Бульонского, пригубил вина. — Местные христиане любят нас и во всем нам доверяют.
— Сеньор Евстафий, поживем — увидим… Действительно — великолепный клинок. — Танкред прищурился, разглядывая лезвие. — А ваш брат — хорош! Удивил тогда сарацинов! А как был удивлен верблюд!
Граф Евстафий улыбнулся. Речь шла о случае, когда сарацинские послы решили испытать силу Готфрида — действительно ли он дружен с мечом. Граф Готфрид, улыбнувшись, повелел привести верблюда — и — ух! Отсек ему голову одним взмахом меча. Словно срубил тростинку.
