Последние поэты империи

Лес да лес... А за лесом что?

Море ли? Горы ли?

Грусть да грусть... А за грустью что?

Радость ли? Горе ли?

Верно, радость — ведь ты придешь,

Пусть мы с тобой и спорили.

Дум беспокойных уймешь галдеж-

Скоро ли? Скоро ли?

Снова стихи о тебе пишу —

В меру ль они? В пору ли?

Жить бы как люди... А я ищу.

Славы ль ищу? Позора ли?

(«Лес да лес... А за лесом что?..», 1956)

Неоднозначность заявляется сразу. Друг ли? Вор ли? Счастье ли? Горе ли?

Ольге еще нет двадцати лет, но выбор уже сделан в глав­ном, в творчестве. А в жизни? «Самый лучший, самый ми­лый. / Обладатель хитрых пут». Но где он?

Уж дрожу: не тот ли голос?

Не встречать ли он идет?

(«В дороге», 1957)

Жизнь идет, ожидание затягивается. Любовная лирика уже в завершении самой любви обрела конкретное имя. Алеша, Алешенька, так хорошо чередующееся с Аленуш­кой, Оленушкой.

«Ау!» — у рта ладошеньки,

Из-за, из-под сосенушки...

«Ау, ау, Алешенька!» —

«Иду, иду, Аленушка!»

Стоскнулось и покликала...

«Сгоню!» — и губы встретились,

«Сглотну!» — «А не подавишься?» —

Ее — ему — ответили...

Топор, не глядя — за пояс,

Мелькнул между березами,

За ветками, за лапами

Пропал, как капля, в озере.

(«Ау!» — у рта ладошеньки...», 1969)

Вот так и «канул и минул» для молодой поэтессы люби­мый и аленький к лету 1969 года.

И минуло... да кануло ль?

Утишь себя, прислушайся!

Услышишь необманное,

В глуши души живущее.

Давно не молодешеньки,

Давно — по двум сторонушкам.

«Але-Але-Алешенька»,

«Ау, ау, Аленушка...»

(Там же)

Так и звучала с конца пятидесятых из года в год «ал-ал- алая, алено-алешенькая любовь».

«Скрипы, скрипы!» — в гости к Аленьке.

Где-то там, в средине волока,

Ходит-мерзнет возле елок он,

Терпеливо дожидается,

Ожиданием согревается.

(«Свидание», 1967)

Заманивает, втягивает в себя песенно-сказовая мело­дия Ольги Фокиной, но, увы, не ходит и не мерзнет и нет его опять — Аленьки. Вот уж верно, «зря я маму не послу­шала»...

И еще в ранние годы, в стихах на другие, казалось бы, речные мотивы встречаем мы долгожданного, необретенного Аленьку (так она зовет милого — Аленька, от Але­шеньки).

Здравствуй, речка Паленьга,

Золотое донышко!

Под мосточком-бревнышком

Не таись.

От тебя мы с Аленькой

В разные сторонушки,

В разные сторонушки

Разошлись.

(«Здравствуй, речка Паленьга...», 1963)

Очаровывает и завораживает слово, вязь прямо распис­ная по буквам, понимаешь, почему великий русский пе­сенник Михаил Исаковский так нежно отнесся к стихам Ольги Фокиной, увидел «какое-то своеобразное родство» с ее поэзией. А по-человечески, по-читательски жалеешь ли­рическую ли героиню или саму поэтессу.

Думала доверчиво:

Время — переменчиво...

Что меж нами реченек

Протекло!

Только с того вечера —

Каюсь, делать нечего,

Мне ни с кем из встреченных

Не тепло.

(Там же)

Замечательная, земная женская любовь. Не смываемая ни речкой Паленьгой, ни временем, ни стихами. Так и идут годы. Много стихов о любви неназванных, и все то река разделяет, то берега, и вдруг опять знакомое:

Я хожу сюда неспроста —

Здесь Аленушкины места:

И Аленушкин бережок,

И Аленушкин камешок...

Но колдун на бессрочный срок в волчью шкуру люби­мого облек. И ищет уже Аленушка волчьи следы, и уходит сама с горя на дно...

В шею врезался ленты жгут,

И давно по мне свечи жгут

Во родительском во дому...

Что же нет тебя? Почему?

(«Я хожу сюда неспроста...», 1965)

Можно все свести к известным фольклорным мотивам, но не перепевы сказок, не иллюстрация