И колдун закричал. Ветер, медленно набиравший силу все это время, вдруг превратился в настоящую бурю, задул яростно и жестоко. Со всех сторон полетел густой снег, мир сжался в маленький клубок. Колдун снова закричал, так, чтобы мельник на крыльце услышал и понял его. Старик взглянул перед собой, глаза его широко раскрылись — он увидел девочку возле замка, побежал к ней, но, запнувшись за первую же кочку, упал и разбил о камень голову.
Крылья мельницы скрипнули, подались, зашевелились.
Колдун, собрав последние силы, пополз по снегу к девочке. Та молчала и смотрела все так же серьезно, отступая назад шаг за шагом. Глаза колдуна закрывались, он уже не слышал рева метели и жуткого смеха совы в лесу.
Мельница крутилась, скрипя и грохоча.
Где-то далеко, в городе, на операционном столе, в больнице, пациент умер, не приходя в сознание.
Колдун уронил голову на руки и закрыл глаза. Боль отступила, а холодное тело начало коченеть. Тогда он встал, уже окончательно мертвый, и подошел к девочке. Снял с себя шляпу и одел ей на голову.
Они стояли и смотрели друг другу в глаза. Ветер швырял в лицо снег, из леса вылетел филин и уселся черту на плечо; ангел допил бутылку, протрезвел и сотворил еще одну. Разваливался на части замок, грохотала и тряслась бутафорская мельница, а колдун все пытался поймать в призрачных глазах смутно знакомый сероватый отсвет. Метель бушевала…
И была одна секунда — длинная, как вечность, неизменная, как бессмертный белый понедельник, горькая, как холодная река времени на границе бытия. Он знал в эту секунду, что на него смотрят глаза мельника, глаза девочки, его собственные, всепонимающие и всепрощающие глаза. Знал, что время несется по пустым заснеженным полям стремительным зайцем — скачет зигзагами, оставляя на искрящемся голубом пространстве запутанные и невнятные следы; мышью скребется под столом в жарко натопленной кухне; висит в застывшем воздухе душным запахом земляники; горит, не сгорая в потухшем камине. У человека на операционном столе снова заработало и тут же остановилось сердце. Забилось. Замерло. Забилось. Замерло…И еще он слышал песню, смутно знакомую, но очень далекую, почти неразличимую за гулом метели:
Идея вечного возвращения загадочна, и Ницше поверг ею в замешательство прочих философов: представить только, что когда-нибудь повторится все пережитое нами и что само повторение станет повторяться до бесконечности! Что хочет поведать нам этот безумный миф?
'Колдовская книга' или 'Гримуар'(Grimoire) Евгения Боушева — книга, написанная прежде всего для самого себя. Каждому из нас знакомо ощущение спутанности мыслей, когда множество идей одновременно пребывает в одной точке разума и кажется, что еще мгновение — и наступит долгожданный миг понимания. Е. Боушев, с его обостренным чувством так называемой 'бытовой мистики' и превосходным даром рассказчика не мог не выразить на бумаге обуревавшие его мысли. Но просветления нет, и оттого книга не имеет четкой концовки. Это, да еще плавающий стиль и большое количество недосказанности — главные аргументы противников произведения.
Но давайте разберемся по порядку. Во-первых, в аннотации к книге автор прямо указывает на параллель между контекстом и текстами средневековых гримуаров, которые были намеренно запутаны и непонятны. Во-вторых, стоит вспомнить неопубликованные и оттого неизвестные широкой публике дневники Евгения Михайловича, в которых встречается фраза 'Самокопание, равно как и самотрепанация и всякое самопрепарирование СЕБЯ — вещь болезненная и в высшей степени интимная — получившийся в результате скелет мы с ужасом запихиваем в самый глубокий шкаф и запираем дверцы на ключ.' 'Колдовская книга' (будем все-таки называть ее так) — не автобиографическое произведение, но произведение межтекстовое. В нем присутствуют намеки разной степени прозрачности на все предыдущие тексты автора. Значит, в какой-то степени это произведение отображает весь накопленный жизненный опыт автора, его нынешнее творческое 'я'. Если сравнить первые страницы книги с подготовкой операционного поля, а кульминацию — с первым разрезом, становится ясно, почему автор в финале отступает в тень и предоставляет делать выводы нам самим. Да и то — лишь тем из нас, кто понял иносказательность книги.
В третьих, намеки в книге расположены по нарастающей и становятся понятны только в следующей главе. В итоге, окончательное понимание текста наступает после второго-третьего прочтения. Текст воспринимается весь одновременно, и сюжет, как древний змей Уроборос, свивается в кольцо, вцепившись в собственный хвост. Потому что — откроем вам тайну — все описанные в книге события происходят в течение часа.
Итак, спросит непонимающий читатель, о чем же книга? И почему книгой называются три рассказика по страничке каждый? Начинаем отвечать по порядку.
В соавторстве с Е. Боушевым нам удалось вскрыть следующие смысловые слои, или темы, в контексте:
Тема творчества
Тема вечного невозвращения
Тема любви
Тема свободы
Далее мы попытаемся проанализировать текст книги в соответствии с выбранными темами.
Первая глава вначале выглядит совершенно обычной — волшебный лес, волшебная мельница, колдун в замке. Несмотря на нетрадиционные сказочные приемы — невозможность выйти из леса, застывшее время и прочее, текст выглядит как старая детская сказка. С одним отличием — здесь нет разгадок и морали — одни загадки и слабая, едва различимая горечь. Да еще несколько мест, от которых у читателя пробегает холодок по спине — так неожиданно его выдергивают из сказочной атмосферы в пугающую неизвестность.
Эти загадки оставляют нас в недоумении, и ответы на них начинают появляться лишь в других главах. Вернемся к ним позже.
Вот, наконец, ситуация становится более ясной — именно колдун виновен в том, что из леса нет выхода и время стоит. Почему он сделал так?