эшелона, ни резервов) не позволило бы создать плотности войск, достаточные для наступления. Более того, такую плотность не обеспечило бы и выдвижение к границе 77 дивизий второго стратегического эшелона.
Как Резун ищет признаки подготовки к агрессии?
Догадываясь, что его аргументы при пристальном рассмотрении легко рассыпаются, Резун пытается найти признаки, которые бы свидетельствовали, что Сталин вот-вот двинет Красную Армию на Германию. Например, он говорит о том, что в мае 1941 года нашими войсками было начато разминирование приграничной полосы (175). Что же, Сталин, который собирается внезапно напасть на Германию в июле, в мае отдает приказ о разминировании? Для чего? Чтобы лучше сохранить в тайне приготовления к первому удару?
То же самое можно сказать и о рекогносцировке нашими военачальниками приграничной полосы. По заявлению самого Резуна, такие рекогносцировки начались еще с сентября и даже с июля 1940 года (282, 283, 285). Опять для того, чтобы не привлечь внимание немцев к подготовке внезапного удара?
Резун утверждает, что наши войска, выдвигавшиеся в июне 1941 года к границе, не имели в назначенных им местах дислокации ни условий для зимовки, ни базы для ведения боевой подготовки. «Зачем это Сталин вывел почти всю Красную Армию в такие места, где ни для зимовки, ни для обучения войск никаких условий нет?» – вопрошает Резун. «Да очень просто, – отвечает он – этим войскам там недолго надлежало оставаться. Они должны были вот-вот двинуться в наступление» (258–259).
Во-первых, почти всю Красную Армию никто в такие места не выдвигал. Это очередное вранье. В такие условия попали лишь те соединения, которые были дополнительно выдвинуты непосредственно в приграничную полосу. Во-вторых, если Сталин не намеревался занимать эти войска боевой подготовкой, а собирался их почти тут же бросить в бой, почему же тогда война застала 22 июня артиллерийские части – на артиллерийских полигонах, связистов и саперов – на своих учебных полигонах, танковые части (по крайней мере, некоторые) – на танковых полигонах, зенитные дивизионы – на сборах отдельно от тех соединений, которые они должны были прикрывать? Что это за армии вторжения, у которых артиллерия, зенитчики, танки, саперы, связисты, – все разбросаны по своим «ведомственным» учебным базам?
Нет уж! Либо Сталин – гений коварства, собиравшийся внезапно воткнуть нож в спину Гитлеру, – и тогда эти факты никак не объяснимы. Либо для объяснения этих фактов надо пожертвовать выдумкой Резуна.
Еще один аргумент Резуна ни в какие ворота вообще, собственно, не лезет. Он говорит, что ежели Сталин провел мобилизацию, забрал мужиков из колхозов, двинул всю эту массу к границам, то ее надо было – волей-неволей – бросать в бой. А то к весне 1942 года эту толпу нечем было бы кормить (291–292). Интересно! А
Верил ли Сталин в войну?
Почему Сталин сомневался в донесениях разведки и в подсказках англичан – это Резун объяснил очень даже хорошо. А вот почему Сталин так и не получил от военной разведки ясного ответа на вопрос – собирается ли Германия напасть на СССР?
Известно, что советской военной разведке удалось добыть данные, отчасти отражающие этапы последовательной разработки плана «Барбаросса». Было известно немало конкретных деталей о сосредоточении немецких войск у наших границ. И тем не менее, как утверждает Резун, глава военной разведки Ф. И. Голиков докладывал Сталину, что Германия к вторжению не готовится (314). Этот факт давно известен военным историкам, одни из которых объясняют позицию Голикова боязнью делать выводы, находящиеся в прямом противоречии с мнением Сталина, другие – наличием значительных сомнений в близости германских приготовлений к завершению. Резун, однако, предлагает свою версию.
Резун объясняет: для Голикова неопровержимыми свидетельствами подготовки Германии к войне против СССР должны были стать два факта – массовая заготовка бараньих тулупов и переход на зимнюю ружейную смазку. По приказу Голикова велось тщательное наблюдение, которое должно было немедленно засечь эти события. Но они все не происходили. Гитлер оказался таким глупцом, что ринулся в войну без подготовки, обманув тем самым генерал-лейтенанта Голикова, а заодно и Сталина (311–314).
Такое объяснение выставляет в очень неприглядном свете и Голикова, и Сталина, а заодно – и самого Резуна. Если предположить, что данные по плану «Барбаросса» были хотя бы в самых общих чертах известны, то должно было быть известно и то, что вся кампания планируется на три месяца. А в таком случае Гитлеру не нужны ни тулупы, ни зимняя смазка. И зачем тогда все эти разведмероприятия по отслеживанию поголовья баранов?
Предположим, однако, что данных о сроках кампании по плану «Барбаросса» разведка не имела. Но и тогда и Сталину, и Голикову должно было быть ясно, что Гитлер ни в коем случае не будет обнаруживать приготовления к зимней кампании в России до момента вторжения. До ноября 1941 года у Гитлера было еще 4 месяца, чтобы проделать все эти необходимые мероприятия, не обнаруживая их до начала войны.
Резун пишет, что Голиков вскрыл концентрацию у границ огромных масс германских войск, но вполне справедливо счел, что это еще не признак подготовки вторжения (правда, только что Резун долго и старательно пытался нас уверить, что если большие массы войск движутся к границе, то за этим неизбежно должна следовать агрессия). Но даже если Голиков был прав, и на границе происходила только концентрация войск, но не подготовка вторжения, то тогда, зная это, для Сталина намерение напасть на Гитлера в июле 1941 года было бы еще большей глупостью, чем желание встретить агрессора наступательным порывом, позабыв об организации обороны.
Если Сталин знал, что у границ СССР сосредоточивается крупная группировка германских войск, но не верил, что они собираются немедленно напасть, то, значит, из этого следовал единственный вывод – эта группировка готовится к нападению в более поздние сроки, а в данный момент решает оборонительные задачи. И Сталин намеревался пустить в наступление на изготовившегося к обороне противника свои не готовые к наступлению, не сосредоточенные еще войска, состоящие из наспех созданных соединений, не успевших получить штатное вооружение и технику, обучить и переподготовить кадры? Это было бы самоубийством. Да и Резун уверяет нас, что Сталин намеревался напасть, когда гитлеровские войска увязнут в операциях против Англии, чтобы ударить в спину. Но Сталину-то было известно, что не менее половины из них сосредоточено у советской границы и к 6 июля (по Резуну – якобы день советского нападения) никаким чудом вся эта группировка в Англию попасть не сможет.
Как совместить одно с другим? Кто такой Сталин – гений военного коварства, столкнувшийся с самоубийственным упрямством Гитлера, или ослепленный – пусть на время – собственным величием самодур, проглядевший очевидные вещи и навязавший свою слепоту командному составу Красной Армии?
Просчет Сталина коренился в его военной доктрине, предполагавшей отражение агрессии путем перехода к наступательным операциям без оперативной паузы. Сталин готовился встретить грядущую германскую агрессию именно таким ответным ударом, но не имел еще достаточных военных сил для этого. Однако вполне понятное стремление оттянуть германское нападение, чтобы успеть подготовиться к отражению агрессии, переросло в условиях насаждения культа непогрешимости Сталина в отрицание возможности такого нападения до 1942 года, а насаждение наступательной доктрины привело в условиях огульной борьбы с «паникерством» и «отступательными настроениями» к торможению проведения необходимых мер по подготовке обороны. Даже начавшиеся в июне, ввиду очевидной возможности германского вторжения, переброска войск в приграничные округа, и мероприятия по повышению боевой готовности войск, очевидным образом запоздали, были подчинены все той же нереалистической доктрине и поэтому не обеспечили должного эффекта.
Как свидетельствуют факты и как видно из всего предшествующего анализа, летом 1941 года Сталин не мог готовить агрессию ни по военно-стратегическим, ни по военно-техническим соображениям. Гитлеровские войска не были заняты операциями в Западной Европе, а с февраля 1941 года стягивались к
