Для всего контекста ср. Енох IX, X.
Для перечисления дел добрых ср. Завещание Иосифа 1, 5;
«Я был в плену, и Его крепкая рука поддержала меня; я был в голоде, и Сам Господь напитал меня; я был один, и Господь утешил меня; я был болен, и Господь посетил меня; я был в темнице, и Господь был милостив ко мне».
(C. W. Emmet: The Bible and Hell — в сборнике Immortality, p. 197, I). «Сомнительно (прибавляет автор), чтобы Мф. XXV, 31 имело действительно всеобщее значение», а не относилось бы лишь ко «всем народам, входившим в прямое или косвенное соприкосновение с Христом» (ib. 198, 1).
526
муки» соответственными правде и любви Божией, невместимость в сознание человека самой этой идеи. Средства педагогии изменчивы и относительны, но педагогия св. Григория Нисского и его последователей, не осужденная и, во всяком случае, попущенная Церковью, и ныне является соответственное и убедительнее, чем педагогия устрашения. Конечно, «страх Божий есть начало премудрости» (Пс. СХ, 10; Пр. 1, 7), однако не ее конец, ибо «в любви нет страха, и совершенная любовь изгоняет страх» (1 Ио. IV, 18), и «любовь до того совершенства достигает в нас, что мы имеем дерзновение в день суда» (17). Из любви, a не из страха рождается первохристианская молитва: «ей, гряди, Господи Иисусе», которая ныне замерла в сердцах, пораженных страхом, но она должна снова зазвучать светлым зовом к Его пришествию. В течение долгих веков умолкала и ныне почти вовсе умолкла эта первохристианская молитва, причем место ее литургически постепенно занимали те образы устрашения, которые выражали только одну сторону Парусии, но совершенно умалчивали о другой, «восклонитесь и поднимите главы ваши, потому что приближается избавление ваше» (Лк. XXI, 28). Из двух сторон Парусии, — страха и радости, — оставалась только первая. Приходит время выявления второй, которая была свойственна первохристианству.
Если вечность вечных мук не исключает, но предполагает неопределенную продолжительность времени, пусть даже и бесконечного, то тем самым она подразумевает и столь же неопределенную и немеющую границы изменчивость, которая делает каждое частное изживание вечных мук, как и вечного блаженства, иным самого себя, т. е. изменяющимся во времени. Иначе оно вообще не может быть понято, как происходящее во времени. Все ожесточение защитников вечности мук связано с признанием их неизменности, которая, однако, недопустима, как противоречащая актуальной природе тварного духа. Если же устранить эту неизменность, свойственную лишь вечности божественной, то неизбежно следует прийти к признанию непрерывного изменения в состоянии мучащихся. Об этом изменении молчит откровение, что, однако, не означает его отрицания. Впрочем, есть одно определенное указание на качественные пороги времени и, притом, на их множественный характер. Оно состоит в том, что в Слове Божием говорится не только о веке, прошедшем, настоящем и будущем, но о веках или даже о веках веков, т. е. многочисленных, бесчисленных ступенях времени. Видеть в этом лишь гиперболический epitheton ornans (за исключением отдельных случаев, когда такое именно значение ясно вытекает из контекста) является не-
527
допустимым экзегетическим насилием. Оно во всяком отдельном случае должно быть особо оправдано, но в известных случаях и совершенно недопустимо (1).
Итак, жизнь будущего века, Христово «царствие, ему же не будет конца», не только представляет собой неопределенную длительность времени, но и включает разные периоды или циклы, «века», отмеченные возрастанием жизни. При том ложном понимании вечности, которое превращает ее в пассивную неподвижность, «вечная жизнь» получает значение какого-то замирания человеческой активности: как будто человек теряет то, что ему присуще по сотворению и раскрывалось в его земной жизни, именно творческое ее начало. Но, очевидно, это умаление человека не соответствует полноте того Божия образа, который в нем воссиявает. Жизнь человеческого духа есть творчество, и каждое его самоопределение и состояние есть свободный творческий акт, даже и во аде. Человеческое естество, прославленное и нетленное, не теряет этой своей человечности и присущего ей творческого возрастания. Даже восприятие райского блаженства, радость богообщения есть и со стороны человеческой творческий акт восхождения от славы в славу. Догмат двух согласных воль в Богочеловеке находит раскрытие и в «вечной жизни», именно в синергическом, свободно-творческом обожении человека. Свобода, которая превосходится в будущем веке в качестве удобопревратности при выборе и осуществлении разных возможностей, остается во всей силе, как стихия творчества, свободного восприятия благодатных божественных даров. Человек не пассивно, но творчески восприемлет их. Райское блаженство включает и человеческое творчество, — в познании и делании, причем, конечно, в нем будут явлены не только личные дары («таланты»), но и вселенская соборная человечность, Церковь. «Се скиния Бога с человеками», и Он будет обитать с ними, они будут Ею народом, и Сам Бог с ними будет Богом их... И сказал Сидящий на престоле: «...жаждущему дам даром от источника воды живой; побеждающий наследует все, и буду ему Богом, и будет Мне Сыном» (Откр. XXI, 3, 5, 6-7). В «субботстве» народа Божьего «отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже» (XXI, 4), «и ничего уже не будет проклятого, но престол Бога и Агнца будет в нем, и рабы Его будут
(1) Так, Иуд. 25: «слава и величие, сила и власть прежде всех веков, ныне и во все веки»; Еф. II, 7 «дабы явить в грядущих веках ?? ???? ?????? ???? ????????????? богатство благодати Своей в благости к нам во Христе Иисусе». Евр. ХIII 8 «И. Христос вчера и сегодня и во веки ??? ???? ?????? тот же». В словоупотребленииОткровения мы имеем сплошь: «во веки веков».
528
служить Ему, и узрят лице Его, и имя Его будет на челах их» XXII, 3-4). «И Дух, и Невеста говорят: прииди. Жаждущий пусть приходит и желающий пусть берет воду даром» (17) В таких образах выражается синергический характер блаженства будущего века, в котором жаждущий призывается не только принимать, но и брать (благодатным) «даром» от «источника воды живой» Это обетование скрыто содержит в себе и еще одну черту. Оправданность и осужденность, рай и ад, не могут рассматриваться, как совершенно раздельные и взаимно исключающие друг друга состояния, поскольку нет и совершенно безгрешных людей. Оправданные несут в себе приражения греха и скорбную о нем память даже и в воскресении, постольку и они получают оп источника воды живой даром, милосердием Божиим. В состоянии оправданности и спасенности они, тем не менее, изживают эту свою ушербленность, и страдание от него упраздняется лишь особым действием благодати Божией: «и отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже, ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло» (XXI, 4). Однако и этот дар Божественного милосердия предполагает активное его принятие, т. е. соответственное творческое усилие духа человеческого навстречу дару Божию. Не допустима мысль об автоматическом или механическом его принятии с полной пассивностью духа, без его соответственной напряженности. И то, что в пророческом образе символизуется, как единовременное свершение, как бы единократный акт, распространяется на «веки веков».
Но с этой возможностью и даже неизбежностью изживания темных отблесков ада даже и в райском состоянии, в граде Божием, связан и более общий и принципиальный вопрос об изведении душ из ада через внутреннее его изживание. «Выведи из темницы душу мою, чтобы мне славить Имя Твое. Вокруг меня соберутся праведные, когда Ты явишь мне благодеяние» (Пс. CXLI, 7). То, что возможно в малом, — именно изживание ада даже и в райских обителях, то возможно и в большем, т е. в состоянии преобладающих адских мучений. Если нет совершенных праведников, то нет и совершенных грешников, т. е. таких, в которых до конца была бы упразднена сила софийного образа Божия, в них явленного, и которые оказались бы совершенно неспособны к добру. В связи с этим возникает и более общий вопрос: доступно ли состояние ада воздействию благодати Божией, проходимы ли для нее затворы ада? По крайней мере, до Страшного Суда, согласно свидетельству Слова Божия, это было возможно, и проповедь Христа в шеоле относилась не только к праведникам, но даже и к «непо-
