Первое и очевидное — это резкое несоответствие оценок по названным вопросам в выступлениях Мао Цзэдуна, с одной стороны, и Лю Шаоци, Дэн Сяопина и других руководящих деятелей ЦК КПК — с другой.
В своей вступительной речи Мао Цзэдун дал очень сдержанную и, по сути дела, двусмысленную оценку решений XX съезда КПСС. Он даже не упомянул о борьбе с культом личности и его последствиями. Вот те несколько слов, которые были посвящены этому вопросу в его выступлении: «На состоявшемся недавно XX съезде КПСС были также выработаны многие правильные политические установки, подвергнуты осуждению недостатки в партии». Мао явно фиксировал свое особое мнение, хотя вместе с другими членами ЦК КПК поддержал политический отчет, в котором была изложена иная позиция.
Сопоставим эту более чем лаконичную оценку с характеристиками, которые содержатся в выступлениях других китайских руководителей. «Состоявшийся в феврале текущею года XX съезд Коммунистической партии Советского Союза, — говорил Лю Шаоци, — является важнейшим политическим событием, имеющим мировое значение. Съезд не только разработал грандиозный план шестой пятилетки и целый ряд важнейших политических установок, направленных на дальнейшее развитие дела социализма, и осудил культ личности, который привел внутри партии к серьезным последствиям, но также выдвинул предложения по дальнейшему развитию мирного сосуществования и международного сотрудничества, внес выдающийся вклад в дело разрядки международной напряженности»7.
В этой связи Лю Шаоци отметил, что и в китайской Компартии происходит борьба между правильными и ошибочными линиями. Лю решительно осудил субъективизм в политике. Он говорил, что это является отражением влияния мелкой буржуазии. Однако субъективистские ошибки имеют, по его мнению, не только социальные, но. и гносеологические корни. «Кто не понимает, что правильным мнением может быть только объективное и всестороннее отражение действительности, и упорно отстаивает в работе свои субъективистские и одностороннее взгляды, тот может допустить большие или малые ошибки, несмотря на его доброжелательные побуждения»8. Не правда ли, это предупреждение, если учесть последующие события, выглядит весьма своевременным?
Лю Шаоци подчеркнул, что КПК приходится решать более сложные, чем прежде, вопросы, и призвал к глубокому изучению марксизма-ленинизма и реальной обстановки в стране. Особенно настойчиво он говорил о принципах коллективного руководства и о расширении внутрипартийной демократии.
Этим вопросам был посвящен, в сущности, и весь доклад Дэн Сяопина. В нем указывалось на то, что «обожествление» личности может привести к серьезным отрицательным последствиям. «Конечно, культ личности как общественное явление, — говорил Дэн Сяопин, — имел длительную историю, и он не мог не найти некоторого отражения в нашей партийной и общественной жизни. Наша задача состоит в том, чтобы решительно продолжать проводить в жизнь курс ЦК, направленный против выпячивания личности, против ее прославления, и по-настоящему укреплять связи руководителей с массами, с тем чтобы во всех областях полностью осуществить линию масс и демократические принципы партии». Можно только подивиться смелости этого призыва!
Тема коллективности руководства, развития внутрипартийной демократии и борьбы с проявлениями культа личности сильно прозвучала и в выступлениях Пэн Дэхуая и Чжу Дэ.
Результатом этой борьбы явилась новая формулировка, внесенная в устав КПК, по вопросу об идеологических основах партии. Напомним, что в уставе, принятом на VII съезде КПК, говорилось, что идейно-теоретической основой партии являются «идеи Мао Цзэдуна». В новом уставе это положение было опущено. В нем сказано, что единственным руководством КПК в строительстве социализма и коммунизма является марксизм-ленинизм. VIII съезд КПК особо подчеркнул необходимость строгого соблюдения периодичности созыва съездов, пленумов ЦК и широкого внедрения системы коллективного руководства партией.
Все это — наглядное свидетельство борьбы различных направлений внутри руководства КПК и очередных маневров Мао Цзэдуна. В период VIII съезда ему пришлось временно отступить от своих планов дальнейшего насаждения режима личной власти. Эта уступка была явно вынужденной и носила тактический характер: Мао не собирался складывать оружие.
Мы подошли к поворотному пункту в биографии Мао и в целом в истории КПК. С 1957 года по инициативе Мао начался резкий пересмотр всей прежней экономической, социальной, культурной и внешней политики Китая. Борьба против «правых» элементов, политика под лозунгом «пусть расцветают все цветы», «большой скачок» и «коммуны», а затем после некоторой передышки «культурная революция» — все это звенья одной цепи, одной линии, которая стала развертываться вскоре после VIII съезда КПК.
Каковы причины этого поворота? Имел ли он объективную почву? Каковы психологические побуждения Мао как инициатора новой политики?
Выскажем сразу свое мнение. Несомненно, причины были разные, в том числе такие, которые отражали объективные трудности индустриализации и социалистического строительства в чрезвычайно отсталой стране. В самой Компартии Китая к этому времени, в сущности, сложились по меньшей мере две мощные группировки, которые то скрытно, то явно противостояли друг другу. И не по каким-нибудь частным, а по коренным проблемам внутренней и внешней политики.
Одна группа выступала за планомерное строительство социализма с использованием помощи и опыта других социалистических стран. Именно такая линия восторжествовала на VIII съезде КПК. Другая группа — «леваков» и экстремистов — отвергала путь постепенных социальных преобразований. Ставя превыше всего возрождение Китая, понимаемое в националистическом духе, она вынашивала реакционные утопии о «военно-коммунистическом» скачке, об опережении других социалистических стран с помощью политического и идеологического насилия.
Какова была позиция Мао? Его приверженность «левацкой» и националистической идеологии нам уже хорошо известна. Мы еще не раз будем иметь случай познакомиться с ее проявлениями. Именно он (как мы увидим ниже) выступал с подобными установками. Но дело не только в его максимализме, его торопливости и склонности к военным методам, к идеологическим «взбадриваниям» энтузиазма масс.
На наш взгляд, психологические причины коренного пересмотра линии VIII съезда были связаны, с одной стороны, с комплексом страха Мао, с его опасением за собственный личный престиж и влияние в КПК и среди всего народа, а с другой стороны, с синдромом величия — национального и личного.
Мы убеждены, что именно тогда в его сознание глубоко проник страх перед возможностью полного торжества политики «анти-Мао» — либо при его жизни, либо после его кончины. Об этом наглядно свидетельствуют два обстоятельства. Во-первых, тот факт, что Мао чрезвычайно обеспокоили решения и весь ход дискуссии на VIII съезде КПК. И, во-вторых, тот факт, что сразу же после съезда Мао организовал новую крупную кампанию против интеллигенции, очередной этап «чжэнфына» — еще до того, как была намечена новая «генеральная линия», «большой скачок» и «коммунизация».
Кампания против «правых элементов», которая вскоре переросла в скрытую критику «советского ревизионизма», предшествовала пересмотру экономической политики — мы хотим привлечь внимание читателей к этому важному обстоятельству. Именно это свидетельствует о подлинных психологических мотивах поворота, совершенного Мао в 1957–1958 годах.
Не появление новой программы экономического развития («скачок», «коммуны») стимулировало борьбу Мао против «правых», а борьба против «правых» создала условия для торжества экстремистского курса и во внутренней, и во внешней политике. Платой за страх перед «анти-Мао» должна была стать демонстрация величия страны, достигаемого, разумеется, под его руководством, или хотя бы новых величественных целей, выдвигаемых именно им. Подавить противников и одновременно возбудить новую волну поклонения в партии и в народе, адресованного лично Мао как руководителю, который обещал коммунизм не в далеком будущем, а сегодня, завтра, через несколько лет, — таков был его замысел.
В самом деле, почему сразу же после VIII съезда КПК понадобилась столь грандиозная акция, как разгром «правых элементов»? Послесъездовская обстановка не давала никаких поводов для новой идеологической атаки. Тогда в чем дело? Остается предположить только одно: Мао встревожил и сам съезд, и обстановка, которая вкладывалась в партии — складывалась явно не в его пользу. Он понял, что дальнейшее развитие страны в этом направлении будет укреплять позиции интернационалистов, сторонников реалистического курса в КПК.
