Дэн Сяопина.
Выдвинув Хуа на пост и. о. премьера, Мао Цзэдун создал условия для того, чтобы Дэн Сяопин сошел со сцены.
Возможно, что значение этого акта состояло не в том, чтобы возвысить Хуа, а в том, чтобы низложить Дэна. Вероятно, назначение Хуа было задумано как переходная мера, которая должна была расчистить дорогу «банде четырех». Иначе, почему Хуа Гофэн сразу же не был назначен премьером и не получил руководящего поста в ЦК КПК? В пользу таких выводов говорит и тот факт, что Цзян Цин в своем выступлении на «совещании провинций» основной упор делала на критике Дэн Сяопина и приветствовала решение о назначении Хуа Гофэна.
Приведенные в сборнике документы говорят как раз о том, что именно Мао начал кампанию против Дэна; показательно, что доклад был поручен не Ван Хунвэню и не Хуа Гофэну, а Цзян Цин. Также неубедительно выглядят и другие документы, которые должны свидетельствовать о недовольстве Мао группой Цзян Цин. Нет, эха группа была проводником его воли, и борьба против старых кадров, несомненно, исходила от самого Председателя КПК.
В статье газет «Жэньминь жибао» и «Цзефанцзюнь бао» от 27 апреля 1977 года сообщались данные о ходе расследования дела участников «группы четырех». Особое внимание уделяется здесь их «контрреволюционному прошлому»4.
Остановимся на некоторых из этих «сенсационных» разоблачений, которые интересны не сами по себе (их достоверность невозможно проверить), а с точки зрения преемственности методов политической борьбы.
В статье сообщается, что Чжан Чуньцяо — выходец из семьи богатого помещика — еще в начале 30 -х годов, обучаясь в средней школе, стал гоминьдановским агентом. Весной 1933 года, когда на его родине была создана первичная фашистская организация, Чжан Чуньцяо был одним из ее основателей. В 1938 году он проникает в Яньань будто бы по прямому указанию гоминьдановских разведчиков. Здесь он «скрыл свое контрреволюционное прошлое и пролез в партию».
Газеты сообщают, что Цзян Цин также происходит из помещиков. Она начала свою «контрреволюционную деятельность» в феврале 1933 года, когда вступила в КПК., однако вскоре утратила связь с партией. В то время Цзян Цин играла роли в пьесах и кинофильмах национального кино и старалась всячески выслужиться перед гоминьданом. В 1937 году она пробирается в Яньань и там «вновь проникает в партию».
Выясняется также, что отец Яо Вэньюаня — Яо Пэнцзю, будучи арестован в 1934 году, предал партию, а выйдя из тюрьмы, действовал под руководством главы контрольной службы гоминьдана, куда постепенно был втяну г и его сын Яо Вэньюань. В 1948 году Яо Вэньюань «скрыл, что знал об отце, о своей деятельности спецагента, о своем буржуазном происхождении и пролез в партию». Газета сообщает, что Ван Хунвэнь, хотя и писал, что он происходит из трудящихся и сам был рабочим, показал себя «с плохой стороны» на заводе. Выясняется, что он «не читал работ Мао Цзэдуна». Будучи в Шанхае, он пировал с самыми отъявленными элементами, братался с ними и проявлял ярко выраженные хулиганские манеры. В период «культурной революции» он сколотил в Шанхае шайку «маленькие братья», затем, пользуясь своим положением спецагента, сколачивал карьеристскую клику.
Нынешние китайские руководители продолжают упорно настаивать на том, что «четверка» — это «правые» элементы. Любопытно рассмотреть, какие доводы они используют для доказательства этих сомнительных утверждений. В этом отношении одну из самых пространных мотивировок высказал Ли Сяньнянь— заместитель премьера в интервью, которое он дал «Таймс ньюспейперс лимитед» весной 1977 года. «Некоторые люди на Западе, — говорил он, — были введены в заблуждение тем, что о „банде четырех“ говорили как об „ультраправой группировке“, а о ее действиях — как об „ультралевых“. Они опирались на поддержку таких людей, как феодалы и богатые крестьяне, контрреволюционеры и правые, так как же о них можно говорить, что они левые?»
Чувствуя шаткость подобного рода аргументов, поскольку хорошо известно, что «четверка» проводила самую экстремистскую, «левацкую» линию, Ли Сяньнянь попытался обосновать официальную оценку их действий методом «от противного».
«Иностранные друзья пришли к странному выводу, — говорил он, — будто они настоящие радикалы и левые, а премьер Государственного совета — умеренный прагматист!» Говоря это, Ли Сяньнянь ударил по ручке кресла: «Я знал Чжоу Эньлая более 20 лет. Если они говорят, что он был умеренным, то они также обвиняют в умеренности Председателя Мао. Председатель Мао и Чжоу Эньлай возглавили революцию, они изгнали капиталистов, выгнали Чан Кайши и феодалов. Как можно называть их умеренными?»
Но кого могут убедить такого рода доводы? Прежде всего известны определенные расхождения во взглядах Мао Цзэдуна и Чжоу Эньлая, особенно в последний период, когда Чжоу Эньлай делал упор на необходимость развития производства, а не на шумные политические кампании. Нетрудно также доказать, что и Мао, и Чжоу занимали левую позицию в сравнении с чанкайшистами. Ведь речь идет совершенно о другом: о соотношении политики нынешних руководителей с линией свергнутой «четверки». Речь идет о внутреннем размежевании сил в КПК в последние десятилетия.
Конечно, нынешним китайским руководителям не хочется примириться с тем, что кто-то «левее», чем они, поскольку «левизна» всегда была признаком хорошего тона в КПК, а «правизна» всегда означала прямое братание с буржуазией и помещиками. Но они напрасно хлопочут. В истории освободительного движения очень часто бывало, что крайние «леваки» выступали с самых реакционных позиций. Не случайно крупнейшая ленинская работа, написанная после победы Октябрьской революции, — «Детская болезнь „левизны“ в коммунизме» — была направлена не против правой, а против левацкой опасности.
Если представители «четверки» — это «правые», то кто же тогда «левые» в КПК? Нет, это группа «леваков», и критикуют ее за «левачество» и экстремизм.
Знамя «четверки» — «культурная революция» со всеми известными ее аксессуарами. В газете «Жэньминь жибао» из номера в номер публиковались материалы представителей различных партийных организаций, министерств, ведомств, университетов, школ, театров, больниц о «зловредных» вмешательствах «четверки» в деятельность этих учреждений.
В чем обвиняется «группа четырех»? Она обвиняется в том, что вела якобы скрытую борьбу против линии Мао и пыталась отравить Чжоу, что после смерти Мао выступила против назначения Хуа Гофэна и добивалась, чтобы преемником Мао стала Цзян Цин; систематически занималась избиением кадров, собирала «порочащие материалы», составляя досье на всех руководящих работников; стремилась захватить власть в народном ополчении и противопоставить его армии; отрицала первостепенное значение развития экономики и противопоставляла этому «углубление революции»; выработала теорию о «бесполезности знаний» и разрушала систему образования и научно-исследовательской деятельности; объявила многих представителей интеллигенции, особенно деятелей литературы и искусства, «ядовитыми травами» и подвергла их преследованиям.
Иными словами, на «четверку» возлагается вина за все неудачи и пороки политики прошедших лет. Но хотят или не хотят этого новые руководители КПК, тем самым заодно ставится под сомнение основное направление всей внутренней политики в прошлый период.
«Банде четырех» приписывается попытка изменить коренным образом самые основы КПК, ее идеологию и политику. Это одно из наиболее симптоматичных обвинений, поскольку оно косвенно отражает действительные установки «культурной революции», направленной на окончательное превращение марксистской партии в маоистскую.
В статье «Жэньминь жибао» (12 июля 1977 г.), озаглавленной «Какую партию хотела вновь создать „банда четырех“?», говорится, что, хотя «великая славная правильная Компартия Китая была лично создана и выпестована» Председателем Мао, «банда четырех» стремилась разрушить КПК. «На протяжении 10 лет они заявляли», что надо «реорганизовать и изменить характер нашей партии, разрушить организационную структуру партии». Эту работу оппозиция вела под лозунгом «смены династий».
Чжан Чуньцяо еще в 1967 году, если верить статье, заявил, что «на нынешние партийные организации нельзя положиться», «партию необходимо реорганизовать», «можно обойтись без парткомов провинций и городов». А в январе 1968 года он уже прямо поставил вопрос: «В конце концов, нужна или не нужна партия? Могут ли ее заменить массовые организации?» Когда началось восстановление партийных
