— Правильно поступаешь, парень, что не теряешь время понапрасну, — учись. Все может пригодиться.
Да, хорошо, если бы разобрался: все доброе бы осталось в памяти и пригодилось. И как бы хотелось узнать, каким станешь ты, Курт?
Возвращалась я однажды с несколькими порожними подводами из эвакогоспиталя, куда сопровождала раненых. Слышу, кто-то стонет в кустах, у дороги. Заглянула, а там человек лежит в немецкой военной форме. Вначале напугалась — не пальнул бы. Отошла. Потом позвала санитара. Смотрит тот на нас умоляюще и просит застрелить. Да что было объясняться. Подхватили его — и в телегу. Он лопочет что-то и показывает на кусты. Подумала, что оружие у него там или вещи забрать просит. Подошла, а кусты зашевелились, и оттуда выползает еще один голубчик. Уложили их в повозку. Разутые и почти раздетые. Окровавленные. Тошно смотреть. У одного из них по локоть оторвана рука, у другого нет стопы. Кроме того, у обоих множественные ранения лица, рук и всего туловища. Мелкие раны и стопа не перевязаны, а культя верхней конечности кое-как прикрыта разорванной нижней рубахой. Вместо жгута использованы связанные и скрученные рукава.
Удивительно, как они выжили. Ведь бои прошли здесь более двух недель назад. Было похоже на то, что поблизости от них разорвались снаряд или мина, осколки которых сыпались на них градом. Возможно, что после ранения они лежали в шоке, а их сочли погибшими и оставили без помощи. А вот от гибели спасла их, определенно, низкая температура воздуха. Осенние ночи были холодными, Временами пролетал снег. А в жаркую погоду, да без обработки ран, давно бы погибли от заражения крови.
Для них во дворе развернули маленькую палатку, чтобы отогреть, поставили железную печку. Врачи, осмотрев, назначили лечение, как и всем раненым, потерявшим много крови. А лечить их приказано было мне.
Мне «везло» на уход за такими ранеными. Приходилось ухаживать и за власовцами, и за бендеровцами. И какую бы неприязнь они ни вызывали, надо было соблюдать тактичность и милосердие. Потом они из рук медиков переходили в распоряжение сотрудников Особого отдела, и дальнейшая судьба их нам не была известна. Да и не очень-то интересовала.
Госпитальные же отделения заполнялись сотнями героических воинов, таких родных и уважаемых, и весь личный состав старался поскорей их вылечить. Они же лежали и со вздохом вспоминали боевых друзей, которые находились в окопах. Вроде бы считали себя виноватыми перед ними в том, что залежались вот тут, в теплом местечке.
Итак, лечим и подлечиваем, встречаем и провожаем своих пациентов. Передовая отошла уже далеко, а мы все продолжаем работать в Киеве.
— Сколько еще здесь будем загорать? — с нетерпением спрашиваем начальника.
— А здесь вам не война?!
Это верно — тоже война. Вражеские самолеты каждую ночь беспокоили жителей города. Порой зенитки не смолкали с вечера и до утра. Город охранялся от нападения с воздуха тысячами зенитных батарей, установленных на чердаках и крышах домов по всему городу и в несколько кольцевых зенитных заграждений вокруг. На помощь им приходили мощные прожекторы, которые с окраин к центру рассекали ночное небо, нащупывая незваного гостя. Попадался он в фокус и начинал метаться, ослепленный. А зенитки спешили сделать свое дело. С окраин и из центра работали так, что от их дружного треска раскалывался воздух.
Особенно в новогоднюю ночь вражеские самолеты старались во что бы то ни стало прорваться к городу, но защита была надежной, и ни один не прошел. А тревожные фейерверки войны не помешали горожанам в относительно спокойной обстановке встретить новый, 1944 год.
Раненые эвакуированы. Мы готовы к отъезду, назначенному на первое января. А пока у нас вечер, тридцать первое декабря 1943 года.
Полночь. Весь личный состав сидит за праздничным столом, небогато накрытым. Произносятся речи, тосты:
— За победу в этом году!
— За Родину! За Сталина!
Выступили участники художественной самодеятельности. Потом танцевали.
Торжество проходило в просторном помещении спортзала школы, где развернуться места было предостаточно.
Несколько дней назад к начальнику обратился молодой человек, житель города Киева, назвавший себя учителем пения.
— Умоляю, возьмите с собой, — просил он. — Что угодно буду делать. Не могу дома сидеть. На фронт не берут из-за слабого зрения.
Это был Юрий Иванович Павленко. Его приняли на должность руководителя художественной самодеятельности. Миля Бойкова постоянно была занята как операционная сестра и просила освободить ее от этого поручения.
Юрий Иванович оказался симпатичным веселым парнем с приятным голосом и мог играть на нескольких музыкальных инструментах. Был рад тому, что нашел место, где может приносить посильную пользу. В Новый год он попеременно играл то на пианино, то на баяне, чтобы дать возможность потанцевать желающим.
Активно помогал ему в организации и проведении праздника еще один молодой человек. Это Николай Дунаевский. Лейтенант. В госпиталь прибыл несколько месяцев назад после окончания Омского военно-медицинского училища. Занимался эвакуацией раненых.
Политработник лейтенант Н. Е. Дунаевский
На новенького лейтенанта поглядывали девчата, да вскоре поняли, что избранницей его стала Оксана Драченко.
Николай оказался активным участником художественной самодеятельности. Правда, солистом по пению и пляскам не был, а в скетчах и сценках играл превосходно. Он был артистом на сцене и в жизни. Большой чудак, у которого не всегда поймешь, где шутка, а где правда.
Новогодний бал продолжался до утра, несмотря на возражения начальника. За стенами дома грохотали зенитки. Не выдерживая вибрации, вылетали из окон стекла, и ветер заносил новогодние снежинки, осыпая танцующих.
С наступлением часа подъема майор Темкин, поздравив личный состав с первым днем нового года и пожелав счастья, напомнил, что эшелон для погрузки хозяйства подан и ждет нас на станции.
— Кончай танцевать, девчата! Пора в путь-дорогу! — произнесла Шура Гладких.
ЭХ, ДОРОГИ, ДОРОГИ…
Фронтовые дороги ведут нас все дальше. Колонна машин проходит по городам и селам, в большинстве своем значительно пострадавшим от войны. Всюду встречается огромное количество брошенной при отступлении противника боевой техники, автоматов, винтовок, воткнутых штыком в землю.
По полям на многие километры тянутся вражеские кладбища со свежими деревянными крестами, сколоченными наскоро. Десятки тысяч пленных, понурив головы, плетутся навстречу. Оборванные, обовшивленные.
В освободившиеся от оккупации родные края возвращается население. Чаще встречаем людей в штатской одежде с красными нашивками на головных уборах, с автоматами за спиной и гранатами за поясом. Это партизаны. Среди них есть молодые и пожилые. Есть женщины и совсем юные девушки. А есть и ребята лет двенадцати. Окружающие относятся к ним с почтением. И я смотрю на них и думаю: «Вот вы какие — люди легендарной судьбы!»
