почти сто фунтов наличными, несколько фотографий — родители, сестры, он сам, — а также часы, кольцо и золотая цепочка. Карточкой пользоваться опасно. Банк, разумеется, уже оповещен. Лучшее, что можно придумать, — продать кольцо с цепочкой и рвануть на север. У него есть неплохие друзья в Абердине, они могут его на время приютить.
Но сначала — Рейнольдс.
Гевину потребовался час, чтобы найти дом Кеннета Рейнольдса. Он не ел уже почти сутки, и желудок все настойчивее давал о себе знать. Гевин вошел в здание. При дневном свете лестница выглядела гораздо скромнее. Ковер на ступенях оказался рваным, а краска на балюстраде — потемневшей от тысяч прикосновений.
Он быстро преодолел подъем и постучал в дверь Рейнольдса. Никто не ответил. Изнутри не доносилось ни звука. Впрочем, Кеннет предупреждал, что его здесь не будет. Догадывался ли он о том, что произойдет, когда выпустил это чудовище в мир?
Гевин постучал еще. Теперь он явно различал чье-то дыхание за дверью.
— Рейнольдс! — Он пнул дверь ногой. — Я слышу тебя!
Ответа не последовало, но Гевин готов был поклясться, что внутри кто-то есть.
— Открой немедленно, сволочь!
После короткой паузы приглушенный голос сказал:
— Убирайся.
— Мне нужно с тобой поговорить.
— Убирайся, тебе говорят. Мне не о чем с тобой разговаривать.
— Ты должен мне все объяснить, ради всего святого! Если ты не откроешь, я сломаю чертову дверь.
Пустая угроза, но Рейнольдс отреагировал:
— Нет. Подожди.
Послышался звон ключей, потом — звук отрывающегося замка, и дверь открылась. Прихожая была погружена во тьму. Гевин увидел перед собой неухоженное лицо Кеннета. Он выглядел очень усталым. Небритый, в грязной рубахе, изношенных штанах, подвязанных веревкой.
— Я не в силах тебе что-либо объяснять! Убирайся!
— Ты просто обязан рассказать… — Гевин переступил порог.
Рейнольдс был либо слишком пьян, либо слишком слаб, чтобы воспрепятствовать этому. Он отступил в сумрак прихожей.
— Что за чертовщина творится?
В квартире стоял тяжелый дух гнили. Кеннет позволил Гевину закрыть за собой дверь и вдруг вытащил из кармана своих засаленных штанов нож.
— Брось дурачить меня, — прохрипел он. — Я знаю, что ты натворил. Очень славно. Очень умно.
— Ты говоришь об убийствах? Я их не совершал.
Рейнольдс выставил свой нож вперед.
— Скольких ты прикончил, убийца? — На его глазах показались слезы. — Шестерых? Десятерых?
— Я никого не убивал!
— Чудовище!
Кеннет держал в руках тот самый нож для бумаги. Он приблизился. Не оставалось сомнений в том, что он намеревается сделать. Гевин вздрогнул, и это, казалось, воодушевило Рейнольдса.
— Забыл уже, наверное, каково это — чувствовать плоть и кровь?
Он, очевидно, окончательно сошел с ума.
— Послушай… я пришел всего лишь поговорить.
— Ты пришел убить меня, я знаю. Ты пришел меня убить.
— Ты что, не узнаешь меня? — испуганно спросил Гевин.
Рейнольдс криво усмехнулся.
— Ты не мальчишка. Ты похож на него, но ты — не он.
— Ради бога, я — Гевин!.. Гевин! — Он никак не мог сообразить, что сказать безумцу, чтобы остановить приближающийся к груди нож. — Гевин, помнишь?
Рейнольдс вдруг застыл, пристально глядя ему в лицо.
— Ты потеешь, — растерянно произнес он.
У Гевина пересохло во рту, и он лишь утвердительно кивнул.
— Да, — произнес Рейнольдс. — Ты действительно потеешь. — Он опустил нож. — Он никогда не потеет. И никогда не будет. Значит, ты мальчишка. Мальчишка.
— Мне нужна помощь. — От волнения Гевин охрип. — Объясни мне, что происходит.
— Ты хочешь объяснений? Я постараюсь тебе их предоставить.
Они прошли в комнату. Шторы были опущены, но даже в темноте Гевин заметил, что коллекция разорена. Глиняные черепки превратились в пыль, каменные барельефы разбиты, а от надгробия Флавина-знаменосца осталась груда камней.
— Кто это сделал?
— Я, — ответил Рейнольдс.
— Почему?
Рейнольдс медленно подошел к окну и заглянул в щель между бархатными шторами.
— Я вернулся, ты видишь, — сказал он, игнорируя вопрос.
— Почему ты разбил все? — настаивал Гевин.
— Жить в прошлом — это болезнь, — ответил Кен. Он отвернулся от окна. — Я крал эти вещи долгие годы. Мне доверяли, а я злоупотреблял доверием. — Он пнул внушительный осколок ногой. Поднялась пыль. — Флавин жил и умер. Больше о нем сказать, пожалуй, нечего. Или почти нечего. Его имя не имеет никакого значения: он мертв… и счастлив.
— А статуя в ванной?
Рейнольдс замер, словно представил ее нарисованное лицо.
— Ты принял меня за него? Когда я пришел.
— Да, я думал, он уже закончил свои дела.
— Он изображает меня.
Рейнольдс кивнул.
— Да, насколько я понял его природу, он всегда кого-нибудь имитирует.
— Где ты нашел его?
— Возле Карлайла. Мне поручили произвести там раскопки. Мы нашли его в термах: статуя, свернувшаяся калачиком, и останки взрослого мужчины. Не спрашивай, что привлекло меня к ней. Я не знаю. Возможно, ему самому так захотелось. Я украл статую и принес сюда.
— И ты кормил его.
Рейнольдс побледнел.
— Не спрашивай.
— Я спрашиваю. Ты кормил его?
— Да.
— Ты хотел убить меня? Ты для этого привел меня сюда? Убить меня и умыть его моей кровью!
Гевин вспомнил стук кулаков чудовища о края ванны — нетерпеливое требование еды. Так ребенок стучит по колыбельке. Гевина чуть не скормили этой твари.
— Почему он не напал на меня, как на тебя? Почему не выскочил из ванны и не сожрал?
Рейнольдс вытер пот со лба.
— Он увидел твое лицо.
Конечно, он увидел лицо Гевина и захотел сделать его своим. Он не мог украсть лицо мертвого человека, поэтому оставил его в живых. Рационализм статуи невольно восхищал.
— Человек, чьи останки вы нашли в термах…
