них.
Пока мы говорили, до нас донеслось негромкое жужжание. Подняв голову, я увидел в углу высокого сводчатого потолка чью-то отвратительную морду, глядящую на нас черными узкими глазками. Сознаюсь, при виде этого существа я оторопел, но ненадолго. Через мгновение я понял, что это всего-навсего летучая мышь. Существо висело вниз головой, растопырив свои большие крылья, и глядело на нас, как на непрошеных гостей. Оно спокойно выдержало мой взгляд и даже не шевельнулось. Тогда я громко крикнул и ударил в ладоши. Летучая мышь лениво захлопала крыльями и переместилась в дальний, более темный угол, где сходились балки. Миссис Бэтти была искренне удивлена и недоумевала, как животное сумело сюда проникнуть и так долго прятаться.
— Ничего удивительного, — ответил я. — Летучие мыши живут в расщелинах скал, в нишах. Возможно, где-то есть брешь в кладке, через нее она и пробралась.
Я успокаивал миссис Бэтти, а у самого по спине ползли мурашки.
Да, пребывание в аббатстве Марвин не оправдывало моих ожиданий. Несколько раз у меня появлялась мысль собрать вещи и уехать, но я беспокоился за Уоррингтона. Моя тревога усугубилась, когда он вернулся из Сент-Фарамонда в скверном расположении духа, отнюдь не свойственном его доброй, отходчивой натуре. Скорее всего, они с мисс Босанкет сильно поссорились, но это было лишь моим предположением. Сам Уоррингтон молчал, а я не смел расспрашивать его о подобных вещах. Чувствовалось, что внутри него до сих пор бушует пламя, хотя он и сдерживался. Обед наш прошел в молчании. Судя по раздраженным репликам, мой друг не был настроен говорить и вместо этого налегал на выпивку.
После обеда Уоррингтон позвал меня в библиотеку, довольно грубо напомнив, что я обещал ему вечернюю игру и что он намерен взять реванш за вчерашнее поражение.
— Хорошо, сегодня я сыграю с тобой, но больше за карты не сяду, как бы ты ни просил. По правде говоря, я уже подумываю завтра вернуться в Лондон.
Он выразительно на меня посмотрел, но ничего не сказал. Игра началась. С первой партии Уоррингтон проигрывал, но не желал останавливаться и только повышал ставки. За короткое время я выиграл у него несколько сот фунтов. Уоррингтон тяжело сопел и сердито хмыкал. Потом он вдруг стал сомневаться в честности моей игры и принялся бормотать проклятия. Я решил игнорировать выплески его гнева и заставить приятеля осознать, что он не умеет ни играть, ни держать себя в руках. Я вел игру молча и сосредоточенно. По мере роста моих выигрышей лицо Уоррингтона делалось все краснее, а его глаза недоверчиво следили за каждым моим движением. И вдруг он вскочил на ноги и, перегнувшись через стол, схватил мою руку с зажатыми в ней двумя картами.
— Черт тебя побери, Хейвуд! Я видел твои проделки! — в каком-то исступлении закричал он. — А ну, разожми руку! Разожми руку, иначе…
Он не договорил, ибо я тоже встал, вырвал свою руку из его хватки и стал надвигаться на него. Я словно забыл обо всем, кроме желания отомстить за оскорбление. И тут слова застыли у меня в горле. Его лицо! Оно приобрело синюшный оттенок, глаза налились кровью. В довершение к этому, воспаление на шее, которое я приписал тугому воротнику и пуговице, стало крупнее и ярче.
— Уоррингтон, что это у тебя? — испуганно закричал я, указывая на зловещее пятно. — Ты только посмотри!
— Не твое дело, — огрызнулся он. — Пытаешься отвлечь мое внимание от своих шулерских трюков? Не выйдет.
Я молча бросил на стол его долговые расписки и покинул библиотеку. Я был изрядно зол на Уоррингтона и решил утром же покинуть аббатство Марвин. Поднявшись к себе, я запер дверь и прошел на балкон, пытаясь взять себя в руки.
Но мысли продолжали вертеться вокруг более чем странного поведения Уоррингтона — его как будто подменили. Насколько я помнил, он всегда вел себя учтиво и отличался уступчивостью. Лезть на рожон было не в его натуре. И вдруг — это дикарское поведение. Ну не мог же его характер беспричинно измениться за каких-то два дня. Тогда что явилось причиной? Болезнь? Сумасшествие? Мой гнев утих, сменившись искренней жалостью. Казалось бы, такие блистательные перспективы на будущее и вдруг — стремительная деградация. Возможно, он действительно серьезно болен, и болезнь, до поры до времени таившаяся внутри, теперь вырвалась наружу. А я посчитал это грубостью и рассердился. Мне стало стыдно. Я решил спуститься и поговорить с ним; ведь всего лишь вчера он умолял о помощи. Может, он инстинктивно цеплялся за меня, как за последнюю надежду?
Друга я нашел в библиотеке, где он сидел, уронив голову на стол. Графин с виски был почти пуст. Я взял приятеля за плечи и принялся энергично трясти, пока он не открыл глаза.
— Уоррингтон, тебе пора ложиться спать, — сказал я.
Он улыбнулся и наградил меня искренним благодарным взглядом — видимо, был не настолько пьян, как мне казалось.
— Нед, который теперь час? — спросил он.
Я ответил, что второй час ночи, и он резко встал.
— Должно быть, я заснул. Помоги мне добраться до спальни. Ноги что-то не держат. А ты куда исчез?
Я довел его до кровати. Уоррингтон кое-как разделся. Глядя на него, поддавшись нахлынувшему чувству, я вдруг сказал:
— Уоррингтон, не надо здесь спать. Идем в мою комнату.
— Дорогой друг, твоя комната — не единственная, — возразил он, глуповато хихикая. — В этом доме найдется еще с полдюжины спален.
— Ну так ложись в какой-нибудь из них.
Он покачал головой.
— Я буду спать здесь, — упрямо заявил Уоррингтон.
Я не стал его уговаривать: в конце концов, он здесь хозяин, — а тихо вышел и закрыл за собой дверь. Уже в коридоре, намереваясь вернуться к себе, я вдруг услышал., жалобный крик. Тихий, сдавленный, но очень отчетливый. Сразу же я вновь открыл дверь — мой приятель лежал в постели, а его тяжелое дыхание доказывало, что он спит и никак не мог издать этот странный крик. На столике возле кровати горел ночник, достаточно ярко освещая постель и отбрасывая причудливые тени на стены. Когда я повернулся, чтобы уйти, у меня за спиной захлопали крылья, и комната погрузилась во тьму. Гнусное создание, жившее под крышей, загасило свечу в ночнике. Уоррингтон перестал шумно дышать. В спальне угасли все звуки. И вновь тишина стала звенящей, а воздух — тяжелым. Я вдруг почувствовал, что какая-то неведомая сила овладевает мной. Какая и зачем — разумеется, об этом я не имел ни малейшего представления. Вокруг меня сжималось невидимое, но ощутимое кольцо. Мне стало жутко. Я выбежал в коридор, громко хлопнув дверью. Там я немного постоял. И вновь мне показалось, что я слышу тихий, печальный крик.
Я проснулся до рассвета, вынырнув из тяжелого, кошмарного сна. Птицы еще не ознаменовали своим щебетаньем новый день, и в садах вокруг аббатства стояла тишина. Выглянув из окна, я заметил темную фигуру, осторожно пробиравшуюся к развалинам часовни. Походка и силуэт немало меня удивили. Я наспех оделся и бросился вниз. Добежав до часовни, я замер: это был Уоррингтон. Он стоял, опустив голову, и как будто вглядывался в темную росистую траву. Я подошел и тихо опустил ему руку на плечо.
— Что ты здесь делаешь? — спросил я.
Он очумело посмотрел на меня. Сонные глаза заморгали.
— Это ты? — вялым голосом спросил он. — А я думал…
Он умолк, но потом заговорил снова:
— Почему ты здесь?
— Мне не спалось. Я выглянул в окно и увидел тебя. Подумал, может, ты преследуешь какого-то незваного гостя.
Уоррингтон избегал смотреть мне в глаза.
— Мне показалось, что я услышал крик. Отсюда. Крик о помощи.
