чистая победа оппозиции. Они победят в тот момент, когда он сдастся, смирится… Нет, они этого не дождутся! Он переждет здесь чуток и явится к ним в самое неподходящее время, когда они перестанут его ждать…
Размышляя, Мэр изучал взором ломаную линию предполагаемых гор – хоть какая-то зацепка за реальность, если оная здесь вообще может существовать. Темень под ногами и звездное безумие над головой создавали полное впечатление космической взвешенности, которая вовсе не была ему по душе. Мэр всегда считал себя сугубо земным человеком и не видел в этом никакой ущербности.
Чем больше он разглядывал эту ломаную, тем больше убеждался в правильности своей догадки – классическая линия гряды горных вершин. И, похоже, он держит направление к самой высокой из них – во всяком случае, острый угол мрака сходился в этом месте с острием треугольного неба, будто оно отбрасывало вниз свою треугольную тень. И еще ему показалось, что в точке, где встречаются два острия, что-то светится. То ли звезды сконцентрировались особенно густо, то ли еще что, но это свечение заинтриговало Мэра – хоть иллюзорная, но все же цель… А как без цели-то? Тоска… Бессмыслица… А цель, любая цель, дарит Путь. Не топтание на месте, не кружение, а Путь. И, в конце концов, Путь создает Цель, даже если вначале она всего лишь привиделась.
А вокруг стрекотало и звенело, слева из темноты слышался шум, напоминающий шум леса, потревоженного ветром. Звезды, как капли дождя по ветровому стеклу, стекали по небосводу… И тут Мэр ощутил, что страшно устал и хочет спать. Он присел на корточки и ощупал землю вокруг. На ощупь она была покрыта плотным слоем сухого лишайника – типа ягеля. Тогда он выщупал относительно ровную ложбинку между кочками, где бы могло разместиться его тело. Снял туфли и аккуратно поставил их рядом. Скинул пиджак и, сложив его изнанкой наружу, пристроил на кочку в качестве подушки. Было тепло, и он не опасался замерзнуть. Лег, с наслаждением вытянулся, поворочался, пристраиваясь, и затих, уставившись в небо.
И снизошел покой. Тревожные мысли растаяли в заполнившем тишину трезвоне. Откуда-то издалека доносились редкие выкрики ночных птиц. Взор, не торопясь, прогуливался от звезды к звезде, соединяя их то ли по своей прихоти, то ли прислушиваясь к безмолвным советам чувства красоты… Линия за линией, линия за линией. Мэр никогда не считал себя художником, но когда-то брал уроки рисования и карандашом владел довольно бойко. Набросать мгновенный портрет прекрасной собеседницы или дипломатического собеседника ему ничего не стоило, а частенько оказывалось полезным, делая обстановку менее официальной.
Сначала он плохо удерживал в памяти линии, которыми взор прихотливо соединял звезды, может быть потому, что никакого образа за ними еще не стояло. Но вдруг он ощутил, что эти линии не исчезают, а продолжают светиться там, где он приказал им быть. Это ощущение подхлестнуло его фантазию и любопытство – что же такое-этакое пытается изобразить его взор?..
Через некоторое время он обнаружил, что из хаоса звезд проступает силуэт женщины, запустившей пальцы в волосы, которые растекались звездным потоком в неоглядную даль…
«Ну, конечно, – усмехнулся Мэр своей резвости, – теперь ясно, откуда берутся созвездия “Дева” и “Волосы Вероники” – они первыми появляются на звездном небе, когда на него смотрит мужчина…»
Но взор не удовлетворился силуэтом, и долго ли, коротко ли, но, в конце концов, Мэр обнаружил среди звезд загадочно улыбающуюся свою юную прекрасную секретаршу. Ну, точь-в-точь, как живая, только вся из звездного света…
«Маньяк, – поставил себе диагноз Мэр. – Черт побери!.. Но почему не жена?.. Ведь она ничуть не хуже!.. Хуже-лучше – не те категории… Кого хранит в себе душа… А как с нее спросишь – почему?..»
Он закрыл глаза, снова открыл. Женщина все так же смотрела на него, загадочно улыбаясь.
«Знаем мы ваши загадочные улыбки… Джоконды…»
Он так и заснул с открытыми глазами, унеся в сон сияющий образ…
– … Это был не просто Мэр, – вдруг услышал он ее голос, – а Душа Города… Нет – Дух Города, потому что мы говорим о рыцаре, о защитнике, о Мужчине с большой буквы, который не боялся вступать в бой за то, что любил, и за тех, кого любил… За вас, дорогие сограждане… Вы не могли не почувствовать первых, может быть, еще не ошеломляющих, но реальных результатов его заботы о вашем благополучии…
«О ком это она? – удивился Мэр. – И где она?..»
Сияющий экран подернулся дымкой, потом стал черным, и на нем вместо звездной копии возникло живое лицо, обрамленное траурной вуалью…
«Однако, траур ей весьма к лицу», – восхитился Мэр, но тут же осадил свои восторги, стараясь соответствовать трагической торжественности момента. Это у него всегда получалось вполне профессионально.
Она стояла на небольшом возвышении на центральной площади, заполненной до отказа народом с мрачными траурными лицами. За ее спиной застыли члены Муниципального Совета и представители политических партий – стандартный набор.
Рядом с ней сгорбилась пожилая женщина с заплаканным и слегка знакомым лицом. Говорившая поддерживала эту женщину за талию, а та не спускала потерянного взгляда с двух тумб, на которых стояли две урны с прахом и два портрета – его, Мэра, и парнишки-водителя…
Он-то, бедняга, причем? – обиженно спросил Мэр в пустоту. – И поплакать о нем некому – сирота и в Городе недавно… Однако с такими снами надо кончать. На целый день из колеи может выбить. Интересно – я сплю и знаю, что сплю…
Вдруг он узнал вторую женщину в трауре – да ведь это же его жена! Не может быть!.. Где ее красота – предмет гордости и политический капитал Города?.. Или истинное горе не может быть красивым? Несчастье уродливо. Неужели сила любви проверяется смертью?.. Никогда не думал, что так много для нее значу… Нет, конечно, любовь, дружба, сотрудничество, единомыслие… Но чтобы так потерять себя?!.. Я плохо понимал ее… Черт побери! Почему в прошлом времени?! Нет, серьезно – пора этот сон кончать!.. Неужели нельзя показать что-нибудь поразвлекательней?..
А хорошо поставленный голос его прекрасной сотрудницы продолжал разноситься над притихшей площадью.
– …Его кончина безвременна, его кончина трагична, но мы, уважаемые сограждане, не имеем права допустить, чтобы она сделала бессмысленной его жизнь, тщетными – усилия, беспочвенными – надежды сделать родной Город счастливым и процветающим… Здесь, сейчас, перед его прахом, смешанным с прахом ни в чем неповинного парня из простого народа, мы должны поклясться, что его Дело не станет прахом, не будет похоронено под могильной плитой или пущено по ветру, а станет делом жизни каждого из нас. Тем более что Главным Делом Его Жизни было – сделать каждого из нас счастливым. Непосильная задача для одного… Но если все мы… – Она хорошо выдержала паузу и еле слышно, почти одними губами прошептала-выдохнула: – Клянусь… – Микрофон был очень чуткий, и ее «клянусь» трагическим выдохом пронеслось над толпой, вряд ли кого оставив равнодушным… Было видно, что у многих даже глаза заблестели от слез.
– Будьте счастливы!.. Это его завещание… – закончила она, и по прекрасному молодому лицу побежали слезинки, протранслированные телекамерами на весь мир.
«Отличный оратор, – оценил Мэр. – А ведь она вполне может стать мэром. Народу нужен символ преемственности, а оппозиции – красивая кукла, которую боготворит народ… Только я-то знаю, что она не кукла, совсем не кукла…»
Траурная процессия двинулась к месту захоронения… И когда плита прекратила доступ света к урне, Мэр открыл глаза.
Над ним сияло чистейшее голубое небо. Легкий свежий ветерок овевал лицо. Кузнечики затихли, зато щебетали птицы. Жизнь продолжалась. Но сон, уже слегка подернувшись дымкой забвения, все-таки омрачал оптимистичные утренние краски.
«Слишком похоже на правду, – мрачно констатировал Мэр. – Если не считать, что секретарю позволили выступить на митинге. Не тот ранг… Хотя «мисс Города»… А ведь я сам дал вчера такой прогноз развития событий… Вот услужливое подсознание и промоделировало мне все это в лицах и красках… Кстати, не худший вариант, если бы на самом деле все так и произошло… Только вот жену жалко. Что уж она так убивается?.. Не бог весть какая потеря… Тем более что я еще вернусь… Правда, ей-то откуда это известно?.. Просил же, как людей – дайте телефон!.. Нет, засунули черт знает куда…»
