Политическая направленность исследований была очевидной. Когда Гиммлер ставил перед Аненербе научные задачи, то подразумевал, что их выполнение должно было способствовать созданию нового германского мира, причем СС рассматривались как краеугольный камень этой цивилизации. Мифологические выдержки, увязанные с утилитарной идеологией, должны были вылиться в специальные эсэсовские поселения, своего рода питомник для новой германской расы, Мифология между тем начала выходить
Именно из этой «гремучей смеси» наивной интуиции и поверхностных знаний начали возникать новые, более конкретные задачи Аненербе. Например, Гиммлер обратил свой взгляд на античность. В конце 1937 года, находясь в Италии, рейхсфюрер прислал Вюсту большое письмо, которое повлекло за собой значительное расширение деятельности «Наследия предков». Музеи Италии содержали множество экспонатов, которые привлекли внимание рейхсфюрера с точки зрения арийства. Не без оттенка высокомерия Гиммлер писал в этом письме, что сами итальянцы не уделяли им никакого внимания. Он захотел устранить этот недостаток и поручил Вюсту создать в Аненербе подразделение, задачей которого являлся поиск индогерманских корней в Италии и Греции (!). Эта задача была очень важна для Гиммлера, так как по сути обозначала пересмотр всех имеющихся археологических сведений. Двумя месяцами позже в «Наследии предков» была создана новая структура — отдел классической филологии и древнего мира. Во главе ее встал берлинский антиковед, доцент-латинист Рудольф Тилль. Его задачей было показать влияние (причем не просто значительное, а определяющее) германского нордического компонента на Средиземноморье и античный мир.
Самое парадоксальное, что многие ученые в Аненербе хотели сохранить свободу академических взглядов даже при таком жутком политическом давлении. Непонятно, как это могло произойти, если четко регламентированными оказались не только сферы деятельности (как правило, идентичные интересам рейхсфюрера), но и сами методы проведения исследований. Так, например, предписывалось, чтобы германоведческие публикации «Наследия предков» были простыми и соответствовали духу и пониманию обыкновенного немца. Пример Хайнара Шиллига показывал весьма шаткое положение ученого «при дворе» шефа СС. Близкому к СС и лично к Гиммлеру исследователю рун запретили публиковать его работу, так как его взгляды не совпадали с взглядами рейхсфюрера. Мнения дилетанта было вполне достаточно, чтобы наложить запрет на работу специалиста! Все исследователи оказались перед серьезным выбором. Было нереально заявить о нелепости исследований, если к ним проявил интерес Гиммлер. Более того, сотрудничество с Аненербе должно было означать отказ от собственных научных взглядов. Один из сотрудников Аненербе, Отто Хут, должен был даже выбирать между работой и своим учителем — философом и графологом Людвигом Клаге. Поводом для этого стало то, что мировоззрение Клаге не соответствовало эсэсовским нормам.
В действительности оказалось, что ученые Аненербе находились не только под прессом служебных обязанностей эсэсовца, но и под гнетом четко идеологически выверенных научных предписаний. В мае 1937 года Зиверс взял на вооружение концепции рейхсфюрера, согласно которой Аненербе являлось жесткой организацией, члены которой спаяны и в контексте науки, и в контексте политики. Внутри занимавшегося «политической наукой» «Наследия предков» должна была преобладать
Послевоенные заявления сотрудников Аненербе о том, что они являлись свободными в собственных действиях, выглядели парадоксально, если принимать во внимание такое колоссальное политическое давление. Так как же на самом деле обстояли дела?
В целом в «Наследии предков» существовало три уровня работы. На первом, высшем, уровне Гиммлер ставил задачи (нередко совершенно абсурдные) перед руководством исследовательского общества. Здесь требовался особый талант, чтобы придать им научно обоснованную форму. Первые лица делали все возможное, чтобы наклонности главы СС окончательно не дискредитировали Аненербе как научно- исследовательское общество. Йозеф Отто Плассманн, редактор издания Аненербе «Германия», глава исследовательского отдела германской культуры и местного фольклора, вспоминал после войны: «Если Гиммлер ставил совершенно глупые задачи, то мы пытались предельно тактично дать негативный ответ либо вообще затягивали с ним». Как следует из документов, второе случалось намного чаще, нежели первый, более рискованный вариант. Ориентируясь на дилетантские задания рейхсфюрера, Аненербе рисковало скатиться до уровня организации, занимавшейся псевдонаучными изысканиями. Таковым фактически с самого начала был «магический» отдел метеорологии и астрономии, к которому Зиверс и Вюст относились с изрядным скепсисом. Надо понимать, это не мешало Гиммлеру возлагать на него значительные надежды.
На втором уровне происходила идеологическая обработка научных знаний. Именно здесь сухим научным фактам придавалось политическое значение. В этом неблагодарном деле участвовали почти все исследователи общества. Даже самые талантливые ученые были вынуждены отказываться от собственных научных взглядов, превращаясь в обычных политических агитаторов. И здесь очень трудно провести грань между обычной наивностью и банальным оппортунизмом. У каждого исследователя были самые различные устремления и собственные мотивации. Еще сложнее ответить на вопрос: кто конкретно из ученых нес ответственность за узурпацию науки политикой? Или в этом виноваты все вместе? Неким оправданием могло стать то, что Гиммлер принимал все мыслимые меры, чтобы склонить ученых к согласию с идеологическими требованиями режима. С функциональной точки зрения этот компромисс был бесполезен для тоталитарного режима («В нашем рейхе все люди в политике...»). Но для главы СС он имел особое, личное значение.
Этот шаг позволял ему повысить свой авторитет в среде ученых, так как его покровительство служило своего рода защитой от доктринерства отдельных партийных деятелей, которые требовали немедленной унификации и перекройки традиционной науки. В качестве примера можно привести хотя бы того же А. Розенберга. Не стоило забывать, что учеными мог двигать обыкновенный карьеризм. Рискуя лишиться своих рабочих мест, подвергаясь нападкам догматиков, они выбирали из двух зол наименьшее. По крайней мере, им тогда казалось, что это — Гиммлер. Пойдя на компромисс, они надеялись, что смогут свободно проводить в Аненербе свои исследования, хотя бы в той области, где они совпадали с интересами рейхсфюрера. Полуофициальное учреждение, находившееся под покровительством Гиммлера, не контролировалось ни Немецким исследовательским обществом, ни Имперским министерством воспитания, ни какими-либо другими партийными и государственными структурами. Только Аненербе могло найти деньги для исследователей, предоставить защиту от не в меру рьяных сторонников нового режима.
Возьмем хотя бы пример Нобелевского лауреата Вернера Гейзенберга. После 1933 года четверть физиков, начиная с самого Альберта Эйншгейна, лишилась работы, потому что они были евреями или не принимали национал-социализм. В это время сторонник «арийской» физики Йоханнес Штарк начал борьбу с «белыми евреями», теми, кто не разделял его взглядов. В качестве такового он рассматривал Гейзенберга. В лучшем стиле политических доносов Штарк написал статью для «Черного корпуса»: «В 1933 году Гейзенберг одновременно с учениками Эйнштейна — Шредингером и Дирактом — получил Нобелевскую премию. Это была демонстрация находящегося под еврейским влиянием Нобелевского комитета против национал-социалистической Германии. Эту ситуацию можно приравнять к награждению
