мне наш прошлогодний бросок через линию фронта и долгий путь в Логойский район. Вспомнились партизанские конференции, отчаянно смелые вожаки лесных воинов Долганов и Воронянский, гибель Вайдилевича и Воробьева, ранение Дуба, злоключения Ивана Розума… Умывшийся, чисто выбритый Гром нарушил мое лирическое настроение.
— Пора, Станислав Алексеевич, — сказал он. — Сани запряжены.
Хутор Альбине расположился в глубине партизанской зоны, куда оккупанты и носа не смели показать. Жизнь шла здесь нормальная, советская, и если бы не вооруженные люди на улице, можно было бы подумать, что никакой войны нет.
Первого секретаря обкома Василия Ивановича Козлова мы, к сожалению, не застали. Он улетел в Москву, очевидно, в связи с готовящимся в феврале 1943 года V пленумом ЦК Компартии Белоруссии, на котором должны были решаться актуальные проблемы партизанской и подпольной борьбы.
Нас представили второму секретарю Роману Наумовичу Мачульскому, высокому сильному человеку, в гимнастерке, с командирской портупеей. Он сидел за письменным столом в чисто выбеленной хате с белыми занавесками на окнах.
— Рад познакомиться, товарищ Градов, — сказал Мачульский. — Много наслышан о ваших боевых делах, а вижу вас впервые. Отчеты из вашего отряда получаем регулярно, гордимся успехами воинов- чекистов.
— Спасибо, — сказал я.
— Высокого мнения о вас наш уполномоченный Ясинович. И действительно, спецотряд «Непобедимый», как вы сейчас называетесь, сделал много полезного в организации партизанского движения Минской зоны. Буквально на днях собирались послать к вам наших представителей для налаживания более тесных контактов, а вы легки на помине и сами приехали.
С Громом второй секретарь поговорил о партийно-политической работе в отряде.
— Пятьдесят коммунистов, состоящие в вашей парторганизации, — сказал Мачульский замполиту, — могучая сила. Надо активнее распространять политическую информацию среди населения, помогать народу стойко переносить испытания военного времени.
— Нам бы печатный станок да минимум шрифтов, — произнес мечтательно замполит.
— Чуть-чуть опоздали, — ответил с сожалением секретарь обкома, — было шестьдесят типографий, прислал ЦК Компартии Белоруссии. Да все уже розданы подпольным райкомам и партизанским бригадам. Из новой партии обязательно выделим комплект типографского оборудования для вас.
— Надеемся, — сказал Гром.
— Как действует ваша подпольная сеть в Минске? — вновь обратился ко мне Мачульский. — В сводках вы о ней умалчиваете.
— Создано две диверсионные группы, — сказал я, — ведется саботаж, определены конкретные объекты диверсий. Карательная экспедиция прервала наши попытки доставить подпольщикам взрывчатку.
— Карательная акция выдохлась, — заметил Мачульский.
— Знаю. После разведки в Гресских лесах отряд возвращается в зимний лагерь и возобновляет работу на Минск.
Думаю, что в самое ближайшее время осуществим в городе несколько диверсий.
— Вот это дело! — похвалил Мачульский и спросил: — Кадры подпольщиков надежные?
— Отличные, — сказал я, нисколько не преувеличивая. — Настоящие советские патриоты, горят желанием навредить фашистам по-крупному. Саботаж налажен давно и ведется ежедневно, теперь настала пора взрывов.
— Одобряю, — сказал секретарь обкома. — На чекистов можно положиться. Кадры подбирать они умеют. А как планируете их сохранить? Весенний и осенний провалы подпольщиков в Минске должны нас всех многому научить.
— С вражеской контрразведкой бороться нелегко, товарищ секретарь обкома. Это жестокие, хитрые, изощренные палачи. Станем запутывать следы, совершать ложные маневры, глубже вести разведку в среде оккупантов. Если над подпольщиками нависнет прямая угроза — будем уводить их в леса вместе с семьями. Люди нам дороже всего. На место ушедших придут новые патриоты, ибо силы народа неиссякаемы.
— Правильно, товарищ Градов. Берегите людей. Потери и без того велики, мы лишились многих замечательных коммунистов и беспартийных большевиков. Правда, у нас говорят, нет незаменимых людей. Но это весьма относительная истина, как свидетельствует живая практика. Погиб человек — и другого такого больше не будет.
— Я тоже так считаю, товарищ секретарь обкома.
— В этой войне партия и народ принесли тяжелые жертвы. Обком знает о вашем бережном отношении к личному составу и считает вашу позицию принципиальной, партийной, человечной.
— Спасибо, — сказал я, взволнованный словами Мачульского. — Так, как есть.
Мы попрощались с Романом Наумовичем и зашли к секретарям обкома Иосифу Александровичу Бельскому и Ивану Денисовичу Варвашене. Бельский тоже говорил о необходимости беречь кадры партизан и подпольщиков.
— Понимаете, товарищи, на фронте разворачиваются знаменательные события. Зимнее наступление Красной Армии, «котел» под Сталинградом крайне нервируют фашистов. Действия партизан и подпольщиков — им острый нож в спину. Поэтому они из кожи лезут, чтобы разгромить их. По данным обкома, учащаются случаи засылки провокаторов в партизанские отряды и подпольные организации. Обком рекомендует усилить контрразведывательные меры против вражеской агентуры.
К нему присоединился Варвашеня:
— Важное средство для выявления вражеской агентуры — это теснейшая связь с населением. От народа ничто не укроется — ни готовящийся поход карателей, ни подозрительная личность, появившаяся в округе. Наши люди преданы Советской власти, Коммунистической партии и не прощают отщепенцам измены Отечеству. Все предатели у народа на учете, никто не уйдет от расплаты. Поэтому сеть ваших наблюдателей среди местных жителей должна стать еще шире. Помните миф об Антее? Ежедневно повторяйте его всем коммунистам, всем бойцам спецотряда и членам подпольных групп.
— За чекистов можете быть спокойны, — сказал я секретарям обкома. Агентурная работа у нас поставлена по всем правилам. Фашистских лазутчиков разоблачаем и уничтожаем без пощады. Подпольная сеть в Минске создается на началах строгой конспирации. Потери неминуемы, на то и война, но мы стараемся, чтобы их было как можно меньше.
— О вашем внимании к безопасности кадров знаем, — сказал Бельский, — и все же всегда исходите из общей обстановки. Наша судьба впрямую связана с боями на фронте.
— Все указания обкома доведем до сведения коммунистов отряда, — заверил Гром.
Он разговорился с секретарями о партийно-организационных вопросах, и когда закончил, мы попрощались и вышли во двор обкома. Здесь было людно, стояли запряженные в сани или оседланные лошади. Их заиндевелая шерсть свидетельствовала о том, что за ночь они покрыли не один десяток верст. В дом входили все новые и новые люди. Стоявшие у дверей автоматчики проверяли у приезжающих документы. Впечатление тихих мирных будней рассеялось, мы находились в партийном штабе, куда со всех сторон Минской области стекались командиры партизанских отрядов и бригад, работники подпольных райкомов, секретари первичных парторганизаций, разведчики, сотрудники особых отделов.
Среди сновавших по двору вооруженных парней я вдруг увидел знакомое лицо. Натренированная память тут же подсказала: Гейнц Карлович Линке. Отдельная мотострелковая бригада особого назначения НКВД, оборона Москвы.
Оказалось, Гейнц Линке был заброшен в Белоруссию с группой десантников-парашютистов, выполнил оперативное задание, а затем был прикомандирован к подпольному обкому. Меня он попросил:
— Возьмите к себе в отряд! Я все же оперативник, чекист, пригожусь, вот увидите.
— В Минск пойдешь? — спросил я Гейнца.
По национальности он был немец, и это обстоятельство могло помочь нам в реализации заветного плана. Гитлеровский гаулейтер Вильгельм Кубе был приговорен белорусским народом к смертной казни. Путей к исполнению приговора искали многие командиры партизан и подпольщиков. Если Линке одеть в
