Закон сохранения массы, энергии, денег на сберкнижках и в финансовых пирамидах, а также золота партии гласит: «Если где-то нет чего-то, значит, где-то что-то есть». Пока я пребывал в неге и покое, жена и коллеги развлекались по полной.
К нашему коллеге на прием пришла дама с сыном-имбецилом, который тут же влез на стол и долго отказывался вертаться взад. Как выяснилось, семья недавно переехала из Молдовы. Доктор, сохраняя каменное выражение лица, долго наслаждался выпиской коллег из бывшей союзной республики, пестревшей перлами вроде «с детства страдает дебилизмом» и «инвалид первой группы по жизни». Чисто. Конкретно. Добила мама, в качестве куп де грас изложив цель визита. Они пришли к врачу-психиатру за эвтаназией. Ни больше ни меньше. «А то вдруг я помру, а ему в интернате будет плохо и грустно». Коллега долго пытался донести до сознания очень целеустремленной дамы, что от эвтаназии ее сыну всяко веселее не станет, да и не делают у нас эвтаназию, тут они вообще промахнулись со страной. Коллегу еще долго не оставляло ощущение, что следующей целью похода этой чудной женщины будет уже горздрав. С жалобой на нечуткого доктора, который не проникся и не обеспечил.
К супруге в тот день на прием, похоже, записалось полгорода. Принять она успела человек сорок с гаком, не считая тридцати с хвостиком на водительской комиссии. В роли гака сегодня была мелкая, но очень шустрая бабулька (несколько лет на учете, сосудистая деменция, инвалид первой группы). Воссоздавая модель броуновского движения в пределах кабинета и озаряя пространство светом горящих глаз, она вещала безостановочным монологом:
– Доктор, мне нужна справка о том, что я не бешеная, а то соседи все говорят, что я бешеная, а какая же я бешеная, это мне здесь написали, что я бешеная, а я и не была никогда бешеная, просто сто таблеток феназепама выпила, а так я не бешеная, просто на мужа обиженная, а что он меня табуреткой по голове ударил – вот я обиделась и сто таблеток выпила, а ударил он меня по пьяни, а запил он оттого, что работы нет, а работы нет потому, что он пьет, а пьет он после того, как мы из Тамбова сюда переехали, а в Тамбове я работала учителем и была уважаемым человеком, не надо было сюда уезжать, и муж бы не пил, и я таблеток бы не наглоталась, и меня бы в психушку не положили, а надо было меня просто промыть, и никто бы не говорил, что я бешеная, дайте справку, что я не бешеная, доктор…
На заднем плане все это время печально стоял сын пациентки, этакий Пиппин-алкоголик, слегка опухший, в трениках с вытянутыми коленками, меланхолично пытаясь урезонить мать:
– Ну ладно тебе, ну давай пойдем домой, ты же видишь, что тебе тут никакой справки не выпишут. Мне же в наркологии уже отказываются справки выписывать, что я не алкоголик, после того как я третий раз у них отлежал, и тебе тоже не выпишут.
Порой наша дочь очень удивляется – а чего это родители такие молчаливые с работы приходят и полчаса просто смотрят в мониторы или кого-нибудь мочат в «Фоллауте» или «Сталкере». Взрослые вроде люди…
Кто куда, а мы сдаваться
Можно бесконечно долго рассуждать о том, что содержание пациентов в закрытых отделениях ущемляет их права, наносит непоправимый вред личности, скрещивать и ломать на этом поприще рога, копья и челюсти, – все равно в итоге каждый останется сидеть на своей кочке зрения. На самом деле не все наши пациенты шарахаются от психбольницы как черт от ладана. И речь не только о страдающих госпитализмом завсегдатаях отделения неврозов. Бывает, что и отделения закрытые, и у больных далеко не неврастения – а не выгонишь. Опять же, не потому, что идти некуда.
Юра (пусть его зовут так) наблюдается довольно давно. Сравнительно молодой шизофреник, при этом имеет уже довольно выраженный эмоционально-волевой дефект – болезнь развивается довольно быстрыми темпами. Из стационара практически не вылезает. Инвалид второй группы, бессрочно. Оксана долго пыталась подобрать нужные препараты, варьировала дозировки, сочетания. Все тщетно, дома пациент держался от силы месяц, а чаще – около недели-полутора. Почему?
Через некоторое время все стало понятно. Оказывается, с самого первого дня поступления в стационар Юра становился тихим, спокойным, вполне довольным жизнью, лопал банальный аминазин с не менее банальным галоперидолом, будто кот деревенскую сметану, и только что не мурчал от счастья. Сон – богатырский, аппетит – ему под стать, настроение – даже сквозь броню дефекта видно, что хорошее.
Слоняется взад-вперед по коридору, временами перекидывается парой-тройкой фраз с другими больными, одним глазком поглядывает, что по телевизору кажут. Ухудшение начинается незадолго до выписки. Юра делается тревожен и задумчив, о чем-то спорит сам с собой, сам с собою же не соглашается и на себя же сердится и матерится. Выписывается он неизменно с вселенской тоской в глазах и тем особым отрешенно-мученическим хабитусом, что мог бы сподвигнуть Илью Глазунова написать что-нибудь эдакое, эпически-апостольское, с легким налетом садо-мазо.
Можно к гадалке не ходить – на третий день после выписки вещи будут аккуратно сложены, а Юра начнет нарезать круги по дому, будучи охвачен чемоданно-госпитальным настроением. Все увещевания мамы – мол, я тебя еще домашней едой не откормила, на дачу не свозила, родственникам не всем показала – окажутся тщетны. Сын будет непреклонен: только массовые госпитализации спасут Родину, и начинать надо с него! Это притом, что мама души в сыне не чает, всячески о нем заботится, старается приодеть, чем повкуснее накормить… бесполезно. И нет никаких признаков того, что у Юры, к примеру, бред отношения или воздействия, что он маму мнит каким-нибудь демоном или колдуньей особой вредности – ничего подобного. И «голоса» ему давным-давно ничего интересного не рассказывают. Просто Юре в отделении лучше и спокойнее. Мама даже гадала, не приглянулась ли сыну медсестра какая или санитарка – но нет, никто не признается. Помыкавшись на воле (век бы не видать!) несколько дней, Юра вприпрыжку несется в приемный покой. Не завидую пикету борцов с карательной психиатрией, окажись они у Юры на пути. Нельзя людям с неокрепшей психикой получать такой мировоззренческий поджопник. Уже в дверях он старательно прощается с мамой: мол, оревуар, сама не приходи и передачи не носи. О, эта томительно- сладкая процедура оформления истории болезни! О, этот наизусть знакомый путь до отделения! Закрывается, щелкнув замком, отделенческая дверь. Всем спасибо, все СВОБОДНЫ.
Повелительница глистов
Пришла ко мне на прием пациентка пятидесяти с лишним лет. На руках – направление от невролога на консультацию. Интересуюсь, что ее беспокоит, и получаю в ответ жалобы на головную боль и общую усталость. И все? И все, а разве что-то еще должно волновать? Пытаюсь выяснить, с чем и почему направил невролог, поскольку в направлении на консультацию написан только жутко интересный предварительный диагноз «консультация». И ни одной наводящей фразы. Дама вспомнила, что в речи доктора звучало что-то вроде нервного истощения и депрессии.
– У вас сниженное настроение?
– Не то чтобы сильно сниженное; так, есть проблемы.
– Что за проблемы, если не секрет?
– У меня завелись глисты.
– Поправьте меня, если я ошибаюсь, но вам стоило бы обратиться к инфекционисту.
– Дело не в этом. Они завелись у меня в квартире.
– Э-э-э, еще раз прошу прощения, вы имеете в виду таких маленьких червеобразных бомжиков, живущих в теле человека без прописки и разрешения хозяина, или это вы так ласково зовете домочадцев?
– Нет-нет, я живу одна. И сама глистами не болею. Они просто завелись у меня дома, и теперь от них спасу нет: на кровати, в шкафах, в посуде – они везде! Это у меня еще зрение хорошее, и я их вижу. Никто больше не может их разглядеть – ни соседи, ни участковый терапевт.
– Боже, вы и терапевта вызывали, чтобы он на них взглянул? И он приехал? Вот это, я понимаю, преданность делу! – Я пытался представить себе участкового терапевта, отважно прибывшего посмотреть на рассадник гельминтов. Почему-то в обязательной атрибутике присутствовали костюм бактериальной защиты и коктейль Молотова. И много, много спирта.
– Нашел?
– Нет, у нее тоже зрение не очень, а микроскоп она забыла в своем кабинете. Очень советовала показаться психиатру, сказала, что это от стрессов все.
– А вы?
– А что я? Я-то знаю, откуда они завелись, уж точно не от переутомления. Просто я окно раньше
