Они пошли куда-то в темноту. Ну, точнее, не совсем было темно, я уже неплохо видел и только благодаря этому вовремя сумел нырнуть в лебеду, когда, перебравшись через загородку, нечаянно хрустнул чем-то – и все четверо обернулись.
– Это что? – спросил тихо Борька, а мне показалось – рядом сказал, над ухом. Я в лебеде перестал дышать.
– Да ладно тебе, – сказал Димка. – Не диверсанты, в самом-то деле…
– Ага. А в пятницу бензозавод в Отрадной сам взлетел?
– Разбомбили его…
– Х…я тебе-то. Он у них в бункере был – офигеть. Взорвался… Сыпанут овцам какого цианистого калия, зимой будем подметки от кедов варить…
– Не дури, где овцы, а где мы… Пошли.
– Э, ты чего, до зимы в окружении сидеть собрался?
Они все-таки еще постояли молча, потом разом повернулись и пошли дальше – по тропинке через высоченную лебеду. Я выждал и стал красться следом.
Куда вела тропинка – я не знал. Скорее всего это были какие-то заброшенные еще в незапамятно- советские времена поля, а окрестностей станицы я и приблизительно не представлял. Просто шел, стараясь ступать как можно тише и ориентируясь на негромкие голоса впереди.
Так мы шли, наверное, с полчаса, не меньше, в довольно быстром темпе. А потом…
Потом на меня свалилось что-то тяжелое и живое, закутало голову, я втянул в себя воздух – и отрубился, задохнувшись чем-то приторно-сладким.
– Морду подними!
Я получил сильный удар по щеке, всхлипнул от боли и открыл глаза.
В небольшом помещении пахло то ли водкой, то ли еще чем-то таким… Побулькивал у дальней стены сложный агрегат, сильно напоминавший аппарат из старой комедии «Самогонщики». Горел костер из какого-то мелкого сухостоя и фанерных обломков. Возле огня сидели на ящиках все трое мальчишек. Нехорошо глядели на меня. Борька с Андрюшкой курили – самокрутки, здоровые, как поленья. Димка стоял возле меня.
– Вы чего, пацаны? – пробормотал я и вдруг чихнул. Еще раз. Еще.
Они засмеялись – сухо, нехорошо.
– Как наш табачок? – поинтересовался Борька.
– Какой табачок? – спросил я, только теперь обнаружив, что плотно привязан к стулу – за руки и ноги, – а мои сапоги лежат у еще одной двери – в глубине помещения.
– Такой, дурачок, – срифмовал Борька. – Ты думаешь, что с тобой было? Я отстал, тебя подкараулил и на башку мешок набросил. А там махорочная пыль. Апп – и готов. Мой брательник старший так чехов крутил. А до него…
– Ладно, – прервал его Колька. – Ты чего за нами шел? Шпионил?
– Да на кой мне черт?! – возмутился я не вполне искренне. Что ни говори, а я именно шпионил…
– Ясно. Шпионил, – подвел итог Андрюшка и щелчком пальца бросил хабарик в костер. – Теперь осталось выяснить – зачем.
Мне стало не по себе. Они совсем не были похожи на играющих мальчишек. Ни чуточки.
– Пацаны… – начал я, но Колька меня перебил:
– Значит, так, тезка, – он, оказывается, помнил, как меня зовут! – Ты извини. Как в кино говорили до войны – ничего личного. Но таких, как ты, за последние две недели в округе уже несколько человек отловили, так что… рассказывай давай, что и как, а потом пойдем атамана будить.
– Да я просто так за вами шел! – возмутился я, ощущая какое-то нехорошее кисельное подергивание в животе.
Мальчишки засмеялись – все четверо.
– Ага, – сказал Димка, – играл просто, – и они опять засмеялись.
– Ну тогда так, – Колька усмехнулся. – Тогда мы сейчас вон тот кусок жести нагреем докрасна и тебе под ноги положим. Давай, Борь.
Борька сделал еще одну затяжку, тоже бросил окурок в костер и, поднявшись, переложил в огонь большую прямоугольную жестянку. Сел на свое место.
У меня в животе сжался комок.
– Да вы чего?! – крикнул я.
– А ты что думал – это и правда игра? – и Димка вдруг сжал мои щеки с обеих сторон пальцами – как клещами. Я увидел совсем близко его осатаневшие глаза. – Ты знаешь, сколько у нас похоронок в станице?! Сорок три уже! Тридцать шестая на моего папку была! Еще добавить решил?! На кого работаешь, гадина?!
– Пу… фти… – с трудом выговорил я.
Он правда отпустил, тяжело дыша.
– Пацаны, – я старался говорить спокойно. – Если вы правда меня мучить будете, то как же вы не понимаете – я все, что угодно, скажу. Что вы потребуете, то и скажу.
– Вообще-то он правильно говорит, – заметил вдруг Борька.
– Ты же сам его скрутил, – повернулся к нему Димка.
– Скрутил, потому что про наше дело лишним знать нечего. А что он шпион… – Борька покачал головой. – Чего ему тут, у нас, вынюхивать?
– У меня отец тоже погиб, – сказал я. И в первый раз по-настоящему подумал об отце как о мертвом. К горлу подкатил комок, а страх почти исчез. – Ну, хотите – давайте пытайте, если вам охота послушать, как человек кричит. А я наслушался уже… Казаки, пуп земли! Не бомбили вас, из дому вы не убегали…
– Горло не дери и на жалость не дави, – сказал Колька.
– Ну, тогда убейте, чтобы я никому не рассказал, как вы тут самогонку гоните! – выдал я.
Странно. Они опять засмеялись, но уже по-настоящему, весело.
– От дурак, – заметил Андрюшка. – Разве самогонка так воняет?
– Не нюхал, – огрызнулся я.
Они опять засмеялись. А мне – мне вдруг до дрожи внутри захотелось узнать, чем же они тут занимаются.
– Ладно, – Колька встал с ящика, в руке у него блеснул длинный, чуть изогнутый нож с наборной рукояткой. – Иди… шпион.
Он ловко полоснул по веревкам – раз, два, три, четыре – ножом, и я почувствовал, что свободен.
– Может, все-таки… – начал Димка.
Колька махнул рукой, убрал нож в рукав:
– Да ясно все…
– Пацаны, а что вы тут делаете? – не удержался я, подбирая сапоги.
– Пацана ты в зеркале увидишь, – сказал Борька, – а мы, слава богу, казаки.
Он сказал это без наигрыша. Я вздохнул. Пожал плечами. И, натягивая сапог, увидел сбоку от той, второй двери предмет, небрежно закинутый рваным брезентом.
Предмет, мне хорошо знакомый.
Я выпрямился.
– Это что, MZ-34?
– Откуда знаешь? – быстро спросил Колька.
– Отцовская фирма аэроклуб спонсировала, я летал. На «Грифе». Такой же точно MZ-34 на нем стоял.
– Отец шишкой был, что ли? – усмехнулся Борька.
– Был, – кивнул я спокойно. – Исполнительный директор. Ну и что? Его бомбой накрыло. Не стали разбираться…
– Погоди, не об этом речь, – Колька взглянул на меня. – Ты в движках что, разбираешься?
– Пока техминимум не сдашь, летать не допускали, – ответил я.
– Слушай… – Колька задумался.
Андрюшка недовольно сказал:
