месяца назад…
А, что об этом говорить и даже думать. Это было и прошло. Есть то, что есть сейчас. И надо надеяться на то, что будет. И делать все, чтобы это «будет» – было.
Дашка сидела на «девчоночьей» стороне стола. Я на нее старался не смотреть, отвлечься – и это вполне удавалось из-за царившего за столом настроения. Как-то даже трудно было поверить, что идет война. Что мы пока ее проигрываем, как ни крути… Что у двух третей сидящих за столом хоть кто-то в семье уже не вернется домой. И каждый вечер в каждый дом может прийти прямоугольный конверт.
Странно. Все вернулось. Треугольники, которых ждут – и прямоугольники, которых боятся[15]. И никто не хочет быть почтальоном – это делает одна из девчонок постарше. Ее не изобьют в случае чего. По крайней мере, задумаются сначала.
Я уже видел подобное в соседней станице неделю назад, когда мы возили туда корпуса гранат. Женщина била почтальона-старика лопатой. Ее оттаскивали двое молодых казаков…
Но и у нас с девчонкой-почтальоном никто не хотел разговаривать. Впрочем, ей было все равно. Ее отец и старший брат погибли в самом начале боев, а мать умерла от сердечного приступа почти сразу за похоронкой на сына. По-моему, ей даже доставляло удовольствие носить похоронки…
Бррр…
После обеда нам полагался час отдыха. Правда, сказать честно, многие все равно чем-то занимались, но лично я – стыжусь и каюсь – просто валялся на траве пузом кверху (или спиной, зависимо от настроения) и ни фига не делал. До войны это было одним из любимых (хотя и не самым любимым) мною занятий. Но на этот раз поваляться не удалось. Колька как-то тихо-незаметно стянул все наши силы на речку – пришли даже ребята из мастерской и с консервного, а и там, и там перерыв был меньше.
И я понял, что предстоит какое-то серьезное обсуждение.
Сначала мы, правда, все равно окунулись – переплыли на заросший ивой и тростником островок посередине. Там был песчаный пляжик. Выглядело это идиллически – пацаны загорают.
На юго-востоке опять шел воздушный бой. На Кубань прибыли самолеты из Казахстана – под большим секретом все передавали друг другу военную тайну: двенадцать «МиГ-23», шесть «МиГ-29», три «МиГ-31», пять «Су-24», четыре «Су-25» и двадцать два «Су-27», все – с русскими экипажами. В Казахстане официально войны не было, но шли бои с мусульманскими радикалами и уйгурскими сепаратистами, и хитрюга Макарбаев, сообразив, что ему в любом случае грозит петля (кто направляет и тех и других, было отлично ясно), стал буквально облизывать и обмазывать маслом тамошних русских (особенно семиреченских казаков) и чуть ли не лично благословил желающих помогать «северному соседу», лобызал на про?водах крест в руке опупевшего от такого сценария батюшки и громогласно клялся в вечной любви к великому русскому народу. Ему не поверил никто, но, конечно, полста с лишним самолетов с обученными экипажами – пусть многие и устаревшие – оказались для «миротворцев» неприятным сюрпризом. Тем более что и у них летали не только современные самолеты, но и турецкие «Фантомы», которые, как ни модернизируй, все равно проигрывают самому хреновенькому «МиГу»…
Колька выложил на песок фотографии. Это были довольно поганенькие снимки – какая-то железнодорожная станция и корабли в море, все – с разных ракурсов.
– Переснятые? – определил наметанным глазом Ромка Барсуков.
Колька кивнул:
– Старой мобилкой нащелкал и в правлении потихоньку распечатал ночью… Вот это, – он показал на станцию, – узловая под Краснодаром. Тылы Второго турецкого корпуса. А это – авианосная ударная группа амеросов. Отстаивается в виду Геленджика. По прямой и туда, и туда – примерно по двести пятьдесят километров. Две заправки для наших птичек.
– Ты чего придумал, сотник? – тихо спросил Димка Опришко и почесал плечо.
– Пацаны, – Колька сел по-турецки, – под Краснодаром у них – склады на тридцать квадратных километров. Горючего – Манычское море. Это раз. А два… – он провел пальцем по фотке, на которой угадывался авианосец. – Два – вот эта самая группа… вот эта самая, пацаны… Они наш Черноморский флот потопили. И самолеты с этой консервной банки даже не воюют – пиратствуют. Торчат в Черном море, как откормленный гусь в игрушечной ванне, от безнаказанности опухли вконец. На побережье ни одного целого села не осталось. Наши, греческие, немецкие, болгарские, абхазские, грузинские – все посносили. За просто так.
Все примолкли.
– Авантюра… – пробормотал Олег Гурзо. – Ты сам подумай, как они охраняют все это.
– Здорово, не пробьешься, – кивнул Колька.
– Ну вот…
– Но мы-то пробиваться и не будем.
– А корабли? – спросил Игорь Коломищев. – Что мы с ними сделаем? Насрем на палубы в знак протеста? Им все наше оружие – плевок слону.
– Ну… хоть так… – смутился Колька.
– Нет, «так» – это глупо, – сказал Сашка Гуляев, наш старший оружейник. – Так – глупо. Но можно еще кое-как. Лететь вам… – он покривился. – И рисковать вам. А наше дело – сказать, что в принципе можно довольно быстро сработать такую штуку, как торпеда.
В старых книгах это называлось «немая сцена». Тридцать пар глаз – в том числе и сами оружейники – недоуменно смотрели на Сашку, словно он объявил, что знает, как взорвать Белый дом. А Сашка, устроившись на песочке поудобней, продолжал развивать идею:
– Весить она будет килограмм сто пятьдесят, из них сорок – взрывчатка. Двигатель – электрический, запустится от сильного удара о воду. Хода в десять километров в час хватит на пять минут, не больше, поэтому сбрасывать надо почти под борт цели; взрыватель – контактный… Ну и, конечно, не стопроцентная гарантия сработки. Процентов семьдесят, скажем так.
– Погоди, ты что – шутишь? – быстро спросил Колька. – Если шутишь…
– Да какие там шутки? Старые батькины журналы «Радио», «Конструктор-моделист» и кое-какие мои распечатки с сайтов, сделанные в те времена, пока Интернет еще работал, – невозмутимо ответил Сашка.
– И когда ты сможешь… ее сделать? – недоверчиво спросил Пашка Дорош, рассыпая вокруг себя песок из обоих кулаков сразу. – Это ж не хлопушка на Новый год…
– Через три дня сделаю точно. Если не взлечу в процессе. Гексоген придется самопалить.
– Да пошел ты, гонишь ведь! – не выдержал, сорвался на крик Колька.
Сашка пожал плечами:
– Если вам не надо – продам через посредников абхазам. Они заплатят овцами. Сразу стану знатным чабаном. И с девчонками не возиться; овца – она же и удобнее, и полезнее с других сторон…
– Твою мать… – выдохнул Колька, жестом показывая Сашке, чтобы он заткнулся. Вдохнул поглубже. Опять выдохнул. Перекрестился: – Ну ладно. Не победим – так хоть намашемся…
Мы назвали операцию «Молния Суворова». Как жест отчаяния; успешно провести ее нам могло помочь лишь чисто суворовское: глазомер, быстрота, натиск.
Вы сами прикиньте. Прикиньте, оцените.
Железнодорожная станция, прикрытая двумя десятками истребителей постоянной готовности (и пятью десятками – второй волны), полусотней стволов зениток и таким же количеством зенитных комплексов, плюс полдюжины различных РЛС. На нее были брошены могучие силы – аж три мотопланера: «Атаманец», «Жало» и «Свирепый Карлсон». Старшему из шести полоумных, летевших на них, было пятнадцать, младшему – двенадцать лет.
Авианосной группе общей численностью девятнадцать вымпелов, имевшей десятки орудий и ракетных комплексов, порядка семидесяти самолетов и полусотни вертушек, угрожали еще три машины: «Саш’хо», «Аэроказак» и наш с Витькой Барбашом «Ставрик». «Аэроказак» и «Ставрик» должны были нести торпеду на специальной подвеске, что добавочно снижало скорость, увеличивало расход горючего и усложняло управление.
Обе группы летели впритык по темноте: чуть раньше вылететь – еще светло, чуть позже прилететь – уже светло. И с минимальным резервом горючего. Я не говорю о таких мелочах, как торпеда на подвеске –
