двенадцатый год. Мой сводный брат, его отец, был очень музыкален. Другой мой сводный брат, его дядя, совсем не смыслил в музыке. Этот дядя был правителем, пока, как вы знаете, его не прогнали. Но вы же не знаете! Откуда?
Мы беседовали в тутовой роще невдалеке от холма, где оставляли умирать нежеланных детей. Мы прогуливались под мяукающие крики умирающих младенцев, сливающиеся с криками летящих на юг птиц. Китайцы предают смерти уродливых мальчиков и большинство девочек. Таким образом, они поддерживают равновесие в численности населения, которое и так не кажется слишком большим. Я так и не смог понять, почему обычай бросать младенцев так решительно сохраняется в этой большой, богатой и малолюдной стране.
Правда, такая практика распространена повсеместно и в самом деле необходима: никакое общество не хочет иметь слишком много способных рожать женщин, особенно греческие города, где скудная почва не может прокормить большое население. Тем не менее рано или поздно всякий греческий город оказывается перенаселенным. И тогда лишних людей посылают осваивать колонии — в Сицилию, Италию или Африку, — куда только можно доплыть на корабле. В результате греческие колонии простираются от Черного моря до Геркулесовых столбов — и все из-за бесплодных земель Аттики и большинства островов Эгейского моря. Греки любят хвастать своей доблестью на войне и в спорте. Они приписывают ее отбору и поэтому-де убивают не только нежелательных девочек, но и несовершенных мальчиков. Жить дозволяется только сильным — и, разумеется, красивым. По крайней мере, так они говорят. Но Демокрит считает, что афиняне в последние годы явно ослабли. Он говорит, что большинство мужского населения города безобразны внешне и подвержены всевозможным болезням, портящим внешность, в частности кожным. Не знаю. Я слепой.
Когда я спрашивал Фань Чи, почему китайцы всегда притворяются, что в их благодатном безлюдном мире слишком много народа, он обычно прибегал к той же фразе, что и диктатор Хуань: «Когда нас было мало, а всего много, царило всеобщее счастье. Теперь же всего мало, а людей много…» Подозреваю, за всем этим кроется какая-то религиозная причина, но я так и не смог ее выяснить. Когда китайцы не хотят чего-то говорить, они очень изощренно и скучно пустословят.
Шэ-гун упомянул о своем сводном брате Чжао-гуне, которого изгнали из Лу тридцатью годами раньше.
— Он обладал очень скверным характером. Чжао-гун был много старше меня, и хотя наш отец не слишком любил его, это был законный наследник, как признавали все, даже потомственные министры. Чжао
К тому времени я уже знал, что мой хозяин сам придумал не только эту династию, но и саму страну. В действительности он был сыном не то третьей жены, не то первой наложницы старого луского гуна, никто точно не знает. Но все признают, что он имел полное право на титул хоу, если бы не предпочел стать самопровозглашенным правителем несуществующей страны.
Мой фантастический хозяин взглянул на холм, где среди тысяч тоненьких белых костей лежало с полдюжины иссиня-серых младенцев. В ярком зимнем небе лениво парили стервятники. Я подумал о смерти и умирающих в Бактре и произнес про себя молитву о них.
— Банальные вещи могут привести к большим катастрофам.
Шэ-гун промолчал. Я внимательно слушал. В Срединном Царстве никогда не знаешь, что — пословица, а что — бессмыслица. Для иностранного уха в них таится опасное сходство.
— Да, — продолжил Шэ-гун, поправляя нефритовые, золотые и слоновой кости украшения на поясе, — петушиный бой изменил историю Лу. Петушиный бой! Небеса не перестают смеяться над нами. Один нань из клана Цзи приобрел боевого петуха. Представитель правящей фамилии приобрел другого. За Высокими Южными Воротами столицы состоялся бой. О, что за трагический день! Я там был. Я знаю. Конечно, я был очень молод, совсем мальчишка.
Позже я узнал, что Шэ-гун не был на знаменательном петушином бое. Но поскольку он так часто говорил о своем присутствии, то, несомненно, и сам поверил в свою выдумку. Мне понадобилось прожить немало лет, чтобы освоиться с людьми, лгущими без всякой цели. Поскольку персы не должны никогда лгать, они и не лгут — как правило. Перед сокрытием правды у нас прирожденный страх, восходящий к Мудрому Господу. У греков такого чувства нет, и они лгут вдохновенно. Китайцы лгут при случае. Большинство евнухов и Шэ-гун лгут для своего удовольствия. Но я несправедлив к Шэ-гуну. В нем так перемешались правда и выдумки, что я уверен: он сам уже не мог отличить одно от другого и жил в придуманном мире под прямым или острым углом к неизменному, как сказал бы Пифагор.
— Цзи-нань намазал шпоры своего петуха несильным, но быстро действующим ядом. После недолгой схватки петух правителя упал замертво. Не стоит и говорить, что в тот день за Высокими Южными Воротами царили распри. Там собралось полгорода, в том числе и сам правитель Чжао. Клан Цзи ликовал. Семейство правителя — нет. Пока Цзи-нань собирал кошельки с деньгами, произошло немало стычек. Коварный Цзи-нань на ночь удалился к себе во дворец. На следующее утро перед дворцом собралась толпа. За ночь яд был выявлен. Взбешенный правитель лично прибыл со своей гвардией и приказал арестовать преступника. Но, переодевшись слугой, тот ускользнул и бежал на север в Ци. Чжао-гун бросился в погоню. Тогда… — Мой хозяин вдруг с торжественным и напыщенным видом сел на пень. — Скверные времена для Срединного Царства. — Он понизил голос, словно кто-то мог нас подслушать, хотя рядом никого не было. — Клан Цзи пришел на помощь своему родственнику. А с ним кланы Мэн и Шу. Эти три фамилии незаконно правят Лу. На Желтой реке их войска напали на моего брата. Да, на волею небес властителя Лу, потомка Желтого Императора, потомка Даня из династии Чжоу напали его собственные рабы и вынудили переплыть реку и искать убежища в земле Ци. И хотя Чжао-гун был всегда добр к тамошнему правителю, тот не помог ему вернуть законное место. Клан Цзи слишком могуществен, их личное войско самое большое в Срединном Царстве, и Цзи хозяйничают во всем Лу. И мало того — о, я с содроганием произношу эти слова! — глава фамилии
Шэ-гун потянулся рукавом к глазам, но стая черных птиц отвлекла его внимание. Он следил за их кружением, ища знамения, однако если и нашел, то ничего не сказал. Но его улыбку я принял за благоприятное знамение — для себя.
— И кто наследовал вашему брату, почтенный Шэ-гун?
— Наш младший брат, великодушный. Потом он умер, и ему наследовал его сын, мой милый племянник Ай-гун.
— А как же Цзи?
— Теперь они во всем слушаются своего правителя. А как же? Иначе они бы нарушили волю небес. Вы увидите, как раболепствуют эти Цзи перед наследником славного Даня.
Моя душа пела. Мы едем в Лу!
Когда мы выехали из Лояна, стояла весна. Только что зацвел миндаль, и поля меняли цвет с грязного красно-коричневого на желто-зеленый. Вокруг цвел кизил, словно на землю упали розовые облака. Когда распускаются первые листья, все кажется возможным. Для меня весна — лучшее время года.
Мы ехали по суше. Пару раз Шэ-гун попытался было спуститься по реке на барже, но течение было слишком бурным. Кстати, на баржах здесь не только спускаются вниз по течению, но и поднимаются по нему вверх. Для этого веревку с баржи цепляют за бычью упряжку, и быки тянут ее за собой вдоль берега. Они идут по специальной дорожке, вырубленной в мягком камне. Таким образом, в любое время года можно преодолевать даже узкие горловины. Но не весной, когда неожиданные разливы делают подобное путешествие небезопасным.
Сельские пейзажи меня очаровали. Тучные земли, колдовские рощи, и прекраснее всего — сопровождающая нас серебрящаяся река. Ночью ее мягкое журчание вплеталось в приятные, спокойные сны.
Порой дорога подходила к самому берегу. Причудливой формы острова, казалось, были разбросаны в серебряной воде каким-то божеством или демоном. Многие напоминали миниатюрные известняковые горы, покрытые соснами и кипарисами. На каждом острове есть хотя бы один небольшой храм местному божеству.
