Николаич прокряхтел, подобрал чарку с пола и поставил под нос, заботясь обо мне как отец. По возрасту подходил, но по содержанию вряд ли.
– Дорогая была?
– Не важно.
– Избавиться собирался?
– Типа того.
– Вот и избавился. Поздравляю! – усмехнулся он, отхлёбывая чай. – И я пить не хочу. Нет хорошего пойла, оттого чаи и гоняем. Кипяток знойной ночью – лучшее угощение. Ты не серчай на Могилыча. Он существо помешанное, за поступки свои не отвечает. Тянет его на кладбище, что не может устоять. Борется с собой, ненавидит себя, но влечение охватывает так, что мама не горюй. Невозможно устоять, вот он и идёт. Да не идёт, а летит – ноги сами несут, руки сами копают, зубы сами сгрызают крышки гробов. Несчастное создание. Не стесняйся, бери печенье, хлеб. Хочешь, масло достану?
От масла я отказался. Печенья и хлеба хватало. Попробовал – печенье вкусное, песочное, а хлеб ржаной и свежий, недавно из булочной. Всё вкусно, когда впроголодь и после потрясения, но дикого голода я не ощущал. Скорей заедал тревогу, точнее, её последствие. Вся тревога выгорела в месте с кострищем, улетучившись смрадным дымом. Радовало одно: Лизу я сохранил, не допустив эксгумации и насилия.
Приходится чем-то жертвовать. И жертва нашлась сама.
– Обозлился он, что ли? – развивал тему Николаич. – Как поджёг? Не припёр же он с собой канистру бензина? Или заранее знал, что полуночный гонщик приедет, чтоб средь могил прогуляться? Для такого славного случая Могилыч канистру и захватил – не укладывается как-то. Всполыхнула ярко, за одну секунду, словно по злому умыслу. Пироман он, что ли? Два в одном. Чего не бывает в жизни?!
Не секрет – волна поджогов авто захлестнула города. Я не опасался, держа свою тачку на платной парковке. Но переживал, старался обезопасить и на окраинах не оставлял, заодно усилив сигнализацию. А у одного приятеля из конторы сожгли внедорожник. Влип паренёк и только утешал себя возможной страховкой. Тут я нехотя улыбнулся, вспомнив, что успел застраховать Маздочку, то есть выплаты предназначались и мне. Писать заявление и унизительно плестись в страховую компанию, вызывать агента сюда – немыслимо. Мороки пурга, а полученная компенсация не удовлетворит мои притязания. Что уж рассуждать о моральном возмещении – оно не поддаётся восстановлению, вследствие чего я отбросил мысль о страховке. Гори оно все огнём. Кому суждено сгореть, тот не утонет. Деньги сейчас волновали меньше всего.
– Пироманов расплодилось как тараканов. Целая эпидемия, – вещал Николаич. – В моём Бутовском районе сгорело машин семь, не меньше. Гипотезы оперативников банальны: полоумная молодёжь резвится, жители взбунтовались от скопления груды железа или маньяк-пироман. Больше я доверял последней версии, но последовала цепная реакция. В других районах и по провинции возникли аналогичные незначительные эпизоды. В отдельных случаях сдуру могли жахнуть и квартиранты. Представь, каждую ночь воет под ухом сигнализация. Как людям уснуть? День, другой, а если несколько автомобилей залпом завоют?! Честно, сам бы не выдержал и спалил бы все к чёртовой бабушке. Лихо! Никакого терпения не хватает. Ты новости-то смотришь?
– Нет.
– А что так?
– Некогда.
– Не представляешь, что в мире творится?
– Отдалённо представляю. Не в горах живу, – огрызнулся я, присасываясь к алюминиевой чарке. – Вы здесь один? Не страшно? Напарник вам полагается. В ночь – то струхнули без меня идти.
– Ты бы не струхнул? – оправдывался Николаич. – Заболел мой напарник и пропустил маскарад. Жалеть будет. Раньше ничего такого не случалось. Всё тихо, мирно, как в цинковом гробу. А тут на тебе – пиршество с фейерверком. Удачно ты объявился, иначе я б не сообразил утром проверить, что ночью меж могилок творилось. Приходят посетители с цветочками к праотцам, прополоть, протяпать, пообщаться с усопшими, а там кошмар на улице Вязов. Ты представляешь, что было бы? Меня на хрен уволят и ещё к ответственности приставят, а так я как бы предотвратил глумление. Обману слегка – ты предотвратил, но тебе светиться западло, значит, формально я помешал вредителю, а тебя как бы и вовсе не было.
– А тачка?
– Допустим, твой ненаглядный мародёр на ней и приехал, а после побега замёл следы. Номер твой погляди и подбери его, чтоб не опознали. Пустое. Похоже, от него мало что осталось. Всполыхнуло грандиозно, будто изнутри ядерным запалом. Чертовщина какая-то.
– У меня вся жизнь чертовщина.
– Ты и сам как чёрт – весь чёрный: одежда и рожа. Умойся! Вода есть. Холодная, но в порядок приведёт. Такой грязнуля, а за столом.
Предложение здравое. Допив чай, я пошёл стирать с себя сажу. Болтающийся кран поливал в раковину тонкую прозрачную струйку. Я намылил руки и лицо, захватив шею, и сполоснулся, отчего на душе полегчало. Вытерся мокрой тряпкой, подобрав её возле нагревателя, и вернулся за стол.
Николаичу понравился мой новый облик.
– Даже на чёрта не похож, – заключил он, – но тоски в тебе немерено. Повязан ты в чём-то дьявольском одной раскалённой цепью.
Не начинал бы снова. Сам я не раз утверждал то же самое.
Сидели долго. Выпили ещё по одной. Николаич любил чифирь, чтоб почти половину пачки заварить в маленький чайник и осторожно отхлёбывать кипяток. Или шибануть заварку сразу в чашку. Чайник в сторожевой считался непозволительной роскошью, да и так удобно, но заварка поднимается кверху и щекочет губы, прилипает к дёснам – противно, а цедить её ложкой – муторно. Всем не угодишь, но от мелочных артефактов никуда не денешься.
До сих пор не представлялось ясно, как попал он в эту дыру. Сомнения не покидали – Николаич с образованием и матёрую прыть свою прикрывает, многое скрывает, живёт прошлым и от кого-то скрывается. Знал, видимо, много, за это и пострадал.
– Чем раньше-то занимался? – спросил я, предрасполагая к неспешной беседе.
– А чего спрашиваешь? Не похож я на сторожа?
– Не похож.
– Опер я бывший. В отставке. Уволился по собственному желанию.
– Так и думал, – кивал я, хваля себя за догадку. – Что же маешься здесь? Скучно? Пенсия у тебя приличная. Нужда?
Николаич начал объяснять подробно и вязко. Видимо, никому в том не открывался, а мне, чужому, но одновременно близкому человеку, решил довериться. С ним мы за ночь огонь, воду и медные трубы вместе прошли. Со мной хоть в разведку. С Николаичем я бы рискнул – надёжный чел и честный, не увиливает, как я, и на вопросы отвечает по существу, угощая чаем с хрустящим печеньем. Душа-человек. И не скажешь, что городской.
Фамилию он носил военную – Полевой. И воевал по-настоящему, но не на войне с неприятелем, а в миру с преступниками. Был начальником важного отдела, но какого, не раскрыл – секретная информация. Секреты он обязан хранить вечно, как обязан унести их с собой в могилу. Оперов, как и ФСБшников, бывших не бывает – всё в могилу. Боролся он с организованной преступностью ловко, получал грамоты и повышение по службе. Но ненароком вышел на своих сотрудников, а то и на напарников, что сами занимались запретными делами и сами составляли преступность очень даже организованную. Полевой доложил, куда следует. «Не спеши! – предупреждали высшие чины. – Займёмся расследованием. Доказательств пока не хватает». «Так точно, – обещал Полевой. – Найдём доказательства!». И работал упорно своим среди чужих, находя мощные улики, показания очевидцев, свидетелей и осуждённых уголовников. Дело набирало обороты, и по плану готовилась спецоперация для обезвреживания банды ментовских головорезов. Занимались бандиты всем подряд: шантажировали бизнесменов, беря солидную мзду, а кто отказывался платить – подставляли, подкидывая наркоту, устраивали проверки, подделывали документы. В общем, что-то вроде милицейского рейдерства – того термина тогда в обиходе не было. Чаще же они требовали деньги с преступников и приостанавливали уголовное преследование.
Полевой собрал массу данных. К расследованию подключился отдел собственной безопасности. Но
