под волшебное дерево…
Очнулся я в чьём-то сыром спаханном огороде, уткнувшись в колючий куст малины. Высокий человек с мотыгой подошёл и пнул меня резиновым сапогом. Я поднял голову: ни ангелов, ни крыльев, ни неведомых миров. Не было и таинственного дерева, под которым я получил силу, став хранителем земли. Не осталось ничего, и только мужик с мотыгой опасливо косился на мои разодранные в кровь руки. Рядом в земле отражался в лучах солнца воткнутый кухонный нож. Человек оказался дедом, а огород принадлежал ему. Он поднял меня за шкирку и приволок к себе в хлев, бросив на сено. Стал расспрашивать, как же я очутился в его владении? Дед успел изъять нож и спрятать. Я не мог толком ответить, только вещал о далёких мирах и ангелах-хранителях. Дед глазел на меня с сочувствием, а потом с забавой, думая, сколько же я смогу наговорить чепухи?! Предложил хлебнуть самогона, но я наотрез отказался. Тогда дед почуял неладное, перекрестился, накинул старый тулуп, дал попить ключевой воды и отвёл меня через весь порядок в чёрный дом к таинственной бабке, которая уложила меня под печь в холодной бане и стала что-то бубнить под нос. Дед успел выйти и ждал в предбаннике. Сварила она густой отвар и всё крестилась, и молилась не несуразном шёпоте. Я же сидел и боялся пошелохнуться, уж больно бабка была зловещая, и несло от неё навозом. Она налила в ковшик отвара и заставила выпить. Очень горьким был отвар, но я не перечил ей и выпил до дна. Отдышался и ощутил небывалый жар, а затем вошёл дед и повёл меня к себе, толкнул на сеновал и запер. И я не сопротивлялся, как подкошенный, лежал на сене, грыз соломинки и уснул, обессиленный.
Долго спал, до пролежней, а когда проснулся, стал стучать в запертую дверь, разбудив деда и перепугав его до смерти. Тот вошёл с вилами, но отложил их к стенке и повёл меня в избу. Один жил дед – без старухи. Налил мне того самого самогона, и я выпил. Во рту горечь страшная, а от самогона и горечь стала кислятиной. Лёг на пол и прокемарил до утра, когда дед поднял меня и сказал, что специально водил меня в чёрный дом. В нём бабка особая и привела в чувства. Говорил дед, как дьявол меня попутал, и привёл примеры, о чём я ему куролесил. Сам я смутно помнил в мельчайших подробностях, но ещё долго собирал фрагменты, как пазлы, чтоб составить дельный рассказ. Пошли мы снова к той бабке, которая объяснила, что сглазили меня сильно. Сглазила женщина одна окаянная, и я догадался, что речь шла об Аньке. Кивал бабке и слушался во всём, а она продолжала поить отварами, молиться, окропляя святой водой. На третий день я был как огурчик, но словно другой. Многое изменилось во мне, ощутил некий сдвиг в личности, но назад пути не было. Завален он камнями, что когда-то бросали в меня эльфы. Память постепенно восстанавливалась. Бабка уверила, что я чист и свободен, посему делать мне у деда нечего. Что правда, то правда – дед устал со мной маяться – весь самогон выдули на пару, а еды у него – один хлеб, солонина и вода. Похудел изрядно, но очистился. Спасибо знахарке, что вывела меня из дурного сглаза. С тех пор никаких видений, но будто стал другим человеком – верно, плата за одержимость.
Спустя месяц я заехал в ту деревушку, располагавшуюся совсем рядом с пригородом, и отблагодарил деда и целительницу. Привёз деду провианта, ящик водки, чтоб самогоном не травился, и наличных отвесил на годовую пенсию. Дед за гармонь и в пляс, а я к бабуле. Подарил ей пышный торт, хотел всучить премиальные, но она не взяла, приговаривая: «Деньгами не расплатишься. Деньги – грех большой. До добра не доведут. Иди с миром и обходи дьявола околицей». Я и ушёл. До сих пор вроде как должен ей, а вроде и нет. Настоящие целители мзду не берут, а очищают души безвозмездно. Бабуля не шарлатанка, раз на путь правильный меня выправила. Благодарен я ей, но вновь в деревню не заезжал. Боялся наплыва воспоминаний…
Так закончил Белкин свою эпохальную исповедь, а я не знал, что на это ответить. Верить или не верить? Как-то сказочно он вещал, как легенду, и почему приключилась эта оказия именно с ним. Почему именно он стал хранителем планеты? Такой маленький человек Белкин… Не из-за комплекса неполноценности ли все эти бредни произошли? Верить надо. Он же поверил, а чем его похождения отличаются от моих? По сути – ничем. Но всё это похоже на сон, а у меня куда страшнее – реальность. Ощутить силу, власть и великую миссию куда приятнее, чем общаться с людоедами и застукать врасплох некрофилов. Белкину довелось попасть в сказку, а мне – в преисподнюю. В этом принципиальное различие наших видений. На нас определённо висела порча, и с ней следовало бороться, иначе неизвестно, чем всё закончится. Повторять полёты Белкина во сне и наяву не особенно хотелось.
– Как ты всё это помнишь? – спросил я, глядя на его обветренные губы.
Пока делился пережитым, он ни разу не притронулся к скисающим кружкам, а сейчас навёрстывал упущенное.
– Забудешь такое! Собирал по частицам. Что-то возвращалось во снах, что-то по утрам или к вечеру. Я старался вспомнить! Когда ещё облетишь земную орбиту?
– Ты будто жалеешь, что твой полёт прервался?
– Уходить от реальности иногда очень приятно.
– Реальность бывает разная.
– Не спорю.
– Но ты справился с порчей?
– Похоже.
– Поможешь мне очиститься?
Белкин согласился удружить и предложил навестить ту бабку, если она жива. Что мне оставалось делать? Я согласился. Ещё с полчаса мы глушили пиво, а потом сообразили, что зря. Белкин не сядет за руль, и я предложил добраться по старинке. Почти каждый день я разбрасывался деньгами на извозчиков. Ничего предосудительного – перемещаться как-то нужно, а я в долгах, как в шелках, и новой тачки мне в ближайшей перспективе не видать. Для меня она теперь не средство передвижения, а недоступная роскошь, но на таксистов я ещё позволял себе раскошелиться. Последние сбережения, и скоро придётся ошиваться в метро. Всему виной наведённая порча, с которой мы зареклись бороться.
– Едем сейчас? – смело предложил я.
– В таком состоянии?
– А что? Пока домчимся, протрезвеем.
– Едем! Чего тянуть? Показывай, где прячется чёрный дом.
Не допив пиво, мы расплатились, выбрались из трактира и остановили первого затесавшегося рядом бомбилу. Специально без опознавательных знаков, чтоб без проклятого счётчика. Я до сих пор подсчитывал убытки после вояжа с Адель к придорожной жрице любви.
Ехали медленно, часто останавливались, чтобы отлить, ибо пиво напоминало о себе, а мы просчитались. Бомбила слушал радио. Белкин засыпал, облокачиваясь на меня, а я толкал его в плечо и не давал захрапеть, ведь он должен доставить меня к бабке, а не наоборот. Поэтому Владик кое-как сохранял бодрствование, но он и так не уснул бы с полным животом пива. Остановки по требованию случались каждые полчаса. Небесная канцелярия не прекращала пасмурность, и ни одной прожилки света мы так и не увидели.
– Куда теперь? – останавливался он на каждых поворотах.
Белкин не знал, как объяснить, и показывал маршрут на пальцах. Сам не запомнил местоположение той деревушки – всего-то несколько домов в два порядка, а за холмами уже возвышались десятиэтажки, а неподалеку расположилось кладбище. Украдкой я спросил, как оно называется, а Белкин ответил: «Переделкино», что заставило меня демонстративно перекреститься. Приятель посудачил на подставу судьбы, и в том действительно есть высший смысл.
Я подозревал, на какую именно деревушку мы можем нарваться. Белкин отшучивался и говорил, что давно там не был, и надеялся, что бабка не умерла. Я успокаивал его тем, что подобные бабки живут долго и даже нас ещё переживут. Часто они питаются энергетикой своих пациентов, и он зря не расплатился с целительницей. Какой она сегодня предъявит счёт? Белкин испугался и попросил меня замолчать. Необъяснимая тревога нарастала в нём сильнее, чем во мне. Я же будто ехал на потеху – не верилось, что бабка может прекратить наши неудачи и содрать с нас чёрную полосу. Лучше бы она воскрешала людей из мёртвых и вернула далёкую, но не забытую сладкую девочку…
Так и есть. Мы мчались по знакомой трассе, протаранив Мичуринский проспект, но с другого направления, и свернули по просёлочным объездным путям.
Белкин лично направлял водителя, державшего в зубах сигарету и иронично поглядывавшего вперёд, в такую глушь ему суждено заехать. Перед отъездом мы выкурили по одной, когда угощал Белкин. У меня
