ящик и, не успев вернуться домой, уже стала ждать ответа.
Ночью, лежа в кровати, она высчитывала. Письмо до Черновиц идет не больше трех дней. Туда три, обратно три — это уже шесть. Если округлить — неделя. И еще, еще целых четыре дня Дарка отпускала Данку, чтобы он мог прочитать, подумать и ответить на ее письмо. Итак, не позднее чем через десять дней должен прийти ответ!
Это крайний срок, а если Данко захочет ответить сразу, тогда она получит письмо на седьмой, а может быть, даже на шестой день.
Ни на шестой, ни на седьмой день письма не было. На восьмой день пришло письмо от Наталки. Оно произвело на Дарку тяжелое впечатление. Подруга шифром сообщала, что Орест получил десять лет тюремного заключения. «Мой друг поехал отдыхать на десять дней». Его переводят в злосчастную тюрьму в Йонешти. И хотя там нет гимназии, а только какие-то подготовительные курсы, дающие право сдавать на аттестат учительской семинарии, Наталка также поедет в тот город. Тем более что, как это ни странно, климат там здоровый.
Письмо подруги дышало спокойствием. Она, как догадывалась Дарка, заранее подготовилась к приговору. Сообщая этот печальный факт, Наталка попутно писала и об общих знакомых, в какой-то мере интересующих Дарку, живущую на чужбине. Например: Ивонко Рахмиструк поступил на медицинский факультет в Бухаресте и, если верить слухам, перед отъездом обручился с Лидкой Дуткой.
Да, это новость! Гиня Иванчук в порядке исключения добился приема в студенческую корпорацию «Запорожцы», хотя он не студент. Теперь Гиня расхаживает в форменной шапочке, с пестрой лентой через всю грудь и проявляет «активность» — он уже дважды участвовал в еврейских погромах. Вот и все черновицкие новости. Да, еще одна! Мици Коляска вышла замуж, Наталка случайно встретилась с ней на улице. Та просила передать подругам, что обязательно сдержит слово и угостит всех тройной порцией мороженого, только надо подождать до лета.
Привет от брата.
«Привет и спасибо твоему брату», — подумала Дарка, но на письмо ответила не скоро.
Наступило девятое утро, а письма от Данка не было.
Штефанештский почтальон, ободранный подросток в пышной барашковой шапке (единственная ценная вещь на нем), опаздывал с доставкой почты более чем на полсуток.
Почта из Черновиц (Дарка все разузнала) приходила в полдень. Чтобы не прерывать рабочий день, Думитраке являлся на почтамт вечером, забирал почту домой и на рассвете следующего дня разносил адресатам.
Дарка всегда получала письма по утрам, перед уходом в гимназию. Все эти дни она завтракала, одевалась и причесывалась у окна. Немного успокаивалась, лишь когда островерхая шапка Думитраке проплывала мимо калитки. Нервы Дарки были напряжены до предела.
Прошел десятый день — ответа не было. Это уж такая грань, за которой наступает взрыв или полная апатия. Мысль, что письмо от Данка может прийти в полдень и, вместо того чтобы попасть к ней в руки, целую ночь пролежит в сумке Думитраке, была для Дарки нестерпима. Девушка решила не ждать, а действовать. Пробурчав что-то невразумительное о том, что ей будто надо зайти к Илоне по учебным делам, Дарка бросилась к почте, чтобы перехватить Думитраке. Хотела договориться с ним (намекнув на благодарность), чтобы все письма, адресованные ей, он приносил немедленно, как только прибудет корреспонденция. Но то ли она пришла рано, то ли опоздала, но Думитраке повидать ей не удалось. Она около часа кружила возле почты и разочарованная, грустная вернулась домой.
По дороге Дарка не только обрела некоторое равновесие, но постаралась взглянуть на свое путешествие со стороны, глазами мамы или бабушки.
Права бабушка, называя внучку несдержанной, горячей натурой. Какими глазами посмотрел бы на Дарку этот Думитраке, если б она попросила принести ей письмо ночью?.. А что, если оно вообще не придет? Тогда ради престижа ей пришлось бы выдать первое же пришедшее на ее имя письмо за это «важное». А потом — кто поручится, что мальчишка не поделился бы своими соображениями с Зоиными соседями?..
Дарка уже радовалась, что разминулась с почтальоном. И, обретя хоть малюсенькое зернышко удовлетворения, немного успокоенная, вернулась домой.
Зоя встретила ее сосредоточенная, взволнованная. Глаза, обычно такие спокойные, казались растерянными, в них притаилась тревога.
— Что случилось?
— Это я хочу спросить у тебя. — Зоя держала руки за спиной, видно что-то пряча. — Дарика, кто тебе дал «эрку»? От кого ты получила ее? Вот что я хочу знать…
Девушка не только не понимала, но даже не догадывалась, чего от нее хотят. Она не знала, что означает странное слово «эрка». Дарка сморщила губы, не понимая. Тогда Зоя протянула ей брошюрку Р. К., которую Дарка, уходя из дому, забыла на столе…
— А… так ты это называешь «эркой»! Не имеет значения, кто дал мне ее. Я поступила неосторожно, оставив ее на столе… а ты поспешила поинтересоваться?..
— Вот именно, я оказалась настолько неделикатна, что сунула нос в чужие дела. Хватит, я уже обожглась на своем братце… Хватит! Ты скажи, кто тебе ее дал?
— Зоя, — попробовала Дарка по-хорошему, — ты должна понять. Я не могу сказать тебе, кто дал мне брошюру, ведь у человека могут быть неприятности, понимаешь?
— Ах, так? — еще больше вскипела Зоя. — Ты хочешь, чтобы неприятности были у меня? Сейчас же… сейчас же говори, кто дал тебе эту заразу, а то…
Дарка смерила ее презрительным взглядом:
— А то пойдешь в сигуранцу и донесешь, что твоя квартирантка читает запрещенную литературу? Ты это хотела сказать? Можешь идти… Человек, давший мне эту книгу, не живет в Штефанешти. Брошюру я привезла с собой из Черновиц… И еще раз повторяю: я не назову фамилии человека, давшего мне книжку… Делай со мной, что хочешь, — мне все равно…
По мере того, как Дарка говорила, Лицо Зои становилось все ласковее и ласковее, наконец совсем просветлело. Тон был еще груб, слова не очень нежны, но глаза уже сияли радостью. Откуда эта внезапная перемена, где причина радостного возбуждения? Дарка ничего не понимала. Она просто относила все за счет Зоиного изменчивого и склонного к крайностям характера.
— Ты не удивляйся, что я так… Но у меня было много неприятностей из-за брата. Чуть не выгнали из церковного братства за его штучки… Да всякие… запрещенные книжки…
— Зоя, — сердечно заговорила Дарка, безмерно радуясь тому, что недоразумение так счастливо разрешилось, — Зоечка, если б ты только захотела внимательно прочесть брошюрку… Погляди, она совсем тоненькая, вступление читать не надо, оно скучное… Но если ты вот это… здесь прочитаешь… поверь мне, станешь глядеть на мир другими глазами. Я уверена… что тебе… будет все равно, выгонят тебя из братства или не выгонят…
Зоя искоса поглядывала на Дарку, машинально разглаживая складочки на скатерти.
— Легко купить тебя, Дарика, разрази меня гром, так легко! Прочитала тонюсенькую книжицу, которая и ста граммов не весит, и сразу гляди, как запела… Не поспешно ли? А?
Волна нежности схлынула, перед Даркой снова стояло не только несознательное, но и закостенелое в своей ограниченности существо.
— Зоя… ты сама не знаешь, что говоришь… Что значит поспешно? Допустим, — Дарка догадалась, что, разговаривая с Зоей, надо оперировать не понятиями, а образами, — ты думала о каком-то человеке, что он порядочный, так же как считаешь монахов благодетелями…
— Ну! О монахах ты поосторожнее, — прервала ее Зоя, хмуря брови.
— Ты думала, например, что твой сосед честный человек, — продолжала Дарка, — а тебя взяли за руку и показали, как этот «честный», ну, скажем, ворует у тебя виноград. Тебе понадобилось бы много времени, чтобы поверить, что твой сосед вор? Да ты сразу же, собственными глазами увидав, как он ворует, поверила бы, что он вор. Так и с этой, как ты говоришь, тонюсенькой книжицей… Мне сказали, и я поверила… Почему ты думаешь, что надо не раз повторять одно и то же, чтобы убедить человека? Так «понимать» учат только попугаев…
— Ого! — Зоя заговорила веселым, лишенным злых и иронических интонаций голосом. — А вы уже