своего – пистолетом или угрозами. Сэмюэль все ждал, что Бог откроет ему новый источник доходов, но Божий замысел на поверку оказывался сложнее. Сколько ни рассылал Сэмюэль писем, работы для него не находилось. Он продолжал обращаться к знакомым священникам, но у тех был один ответ: если понадобится замена, к вам мы обратимся в первую очередь. А уже конец лета.
Перед началом учебного года Сэмюэль и Уиллади поехали с детьми в Магнолию и купили всем четверым новую обувь. Сван приглянулись черно-белые полуботинки, но мать отговорила: яркая расцветка скоро приестся, а ей в них еще ходить и ходить – пока не сносит или не станут малы. В итоге выбрали грошовые кожаные туфли – гроши предоставил Блэйд (у него теперь водилась мелочь от приятелей из бара).
Мальчикам купили кеды и по две пары джинсов каждому. В любое другое время Сэмюэль повел бы их за рубашками, а Уиллади и Сван пошли бы выбирать ткани. Сван всегда ждала этого. Представлять, что можно сотворить из куска ткани и мотка отделки, куда интереснее, чем блуждать между рядами платьев- близнецов, сплошь в полоску да в клетку, с дешевыми пуговицами и безвкусными бантиками.
На этот раз Сэмюэль даже не предложил отвести мальчиков за рубашками, а мимо прилавка с тканями прошли не оглядываясь.
– То есть как – выбрать, какие нравятся? – спросила Сван.
Минуту назад мать позвала ее в гостиную, где всюду – на диване, на стульях, на столиках – висели ткани, десятка два расцветок, не меньше.
– Ну, какие, на твой взгляд, самые симпатичные, – пояснила Уиллади. – Мне, пожалуй, больше нравятся, где рисунок помельче.
Сван зажмурила один глаз и уставилась другим на ткани – ярких и приглушенных тонов, с крупным и мелким рисунком. Их объединяло одно: все это были мешки из-под комбикорма.
– Вы с бабушкой Каллой собрались шить лоскутное одеяло? – спросила Сван, хотя ребенок, чьи родители выросли на ферме в годы Великой депрессии, хорошо знает, на что могут сгодиться мешки из-под комбикорма.
– У бабушки лоскутных одеял больше, чем людей в доме, – сказала Уиллади. – Мы нашьем миленьких платьиц.
Слово «миленькие» от мамы Сван слышала впервые. Она открыла глаз, который был закрыт, а второй зажмурила. И долго простояла не дыша.
– Я думала, платья из мешков теперь мало кто шьет, – сказала она наконец.
– Теперь мало кто в этом нуждается. – Уиллади старалась говорить бодрым голосом – как продавщица, которая расхваливает покупателю залежалый товар. – Но тебе нужны платья, а мальчикам рубашки. Выбирай первая.
Сван хотела сказать, что выбирает еще одну поездку в город за сатином и, может быть, за кружевом, но что-то в маминой решительной улыбке ее остановило. С тяжелым вздохом Сван вновь принялась разглядывать ткани. И, хорошенько подумав, объявила:
– Мальчишек не заставишь носить розовое или сиреневое, так что это мне. А им – голубые и зеленые.
У Уиллади вырвался вздох облегчения. Она сделала ставку на Сван и не прогадала.
– Значит, мы теперь бедняки? – спросила Сван.
Нет, не совсем. Настоящим беднякам нечего есть и не на что лечиться, если заболеют. Бедность и скромная жизнь – не одно и то же.
– Ведь неизвестно, сколько продлится наша скромная жизнь? Хорошо, если не до Рождества.
– Если скромная жизнь затянется до Рождества, – заверила Уиллади, – обязательно что-нибудь придумаем.
Сентябрь наступил точно по календарю и длился ровно месяц. Первый школьный день для Сван всегда большое событие, а в этом году непонятно, радоваться или нет. Главная радость – Блэйд: едет рядом в школьном автобусе, смотрит на нее снизу вверх, и от восторга ему не сидится на месте. Дядя Той заказал ему по почте черную повязку на глаз, теперь Блэйд и вправду похож на пирата – маленький пират- сорвиголова. В новой семье ему не страшно быть собой – веселым, беззаботным. Куда только подевался запуганный, робкий мальчишка.
Уиллади нашила Блэйду рубашек из той же материи, что и остальным, и в первый школьный день он настоял на том, чтобы надеть рубашку под цвет платья Сван – тоже розовую, в мелкий желтый цветочек. Бэнвилл застонал, а Нобл сказал: тебя же задразнят. Блэйд не испугался – пускай дразнят.
Главным минусом для Сван был сам автобус. В школу она всю жизнь ходила пешком и не представляла, как это – трястись в набитом автобусе, бок о бок с костлявыми деревенскими детьми, которые выглядят так, будто перед завтраком бились с быками. Блэйд уже в третьем классе, опытный ездок. Он сказал: пустяки, главное – вовремя подвинуться, если какой-нибудь верзила напирает.
Школа находилась в Эмерсоне, в одном-единственном корпусе ютились все классы, с первого по выпускной. Сван было не впервой идти в новую школу, где она никого не знает, и это ее не беспокоило. Беспокоило другое: она больше не знала, кто она. Не знала даже, что писать в анкете в графе «профессия отца», и оставила пропуск. Отец потерял место в обществе, а вместе с ним и она. Быть дочерью священника – тоже, конечно, не сахар, но все-таки что-то да значит. Теперь она никто. Зато обошлось без насмешек над ее платьем из мешковины – ни один наряд не сравнится с шедевром Уиллади.
Бэнвиллу было легче, чем Сван. В школу он пришел ради книг. На него не обращают внимания? Тем лучше, больше времени на чтение. А если начнут дразнить? Ну так он станет задавать вопросы, на которые его обидчики не смогут ответить, на темы, о которых они слыхом не слыхивали, – и его оставят в покое или, загоревшись любопытством, сами примутся расспрашивать, а уж он-то на любой вопрос ответить сумеет, да еще с рассуждениями. Подробнейшими.
Тяжелее всех пришлось Ноблу. Школьная шпана сочла его легкой добычей – наверное, из-за очков с толстыми стеклами. Или оттого, что в первый день, когда Нобл встал, чтобы представиться классу, у него сорвался голос. Как ни крути, тягаться с деревенскими мальчишками ему было не под силу – сколько ни превращайся в дерево, не поможет. На большой перемене двое местных хулиганов сбили его с ног и протащили вокруг школьного двора за пятки. Домой он вернулся с подбитым глазом и содранными локтями.
– Самый мужской поступок, – наставлял сына за ужином Сэмюэль, – уклониться от драки, отойти в сторону.
Нобл уставился в тарелку. Весь день он просидел в комнате, стыдясь показаться на глаза домашним.
– И как отойти в сторону, если тебя за пятки волокут? – изумилась Сван. Она была возмущена до глубины души.
– Главное – не доводить до рукоприкладства, – пояснил Сэмюэль. – Есть люди, которые ищут повод для драки. Надо быть выше, не опускаться до них. Ты ведь не этого хочешь, Нобл?
Бабушка Калла положила на тарелку Ноблу еще ростбифа с картофельным пюре, от души полила соусом.
– Ешь, – велела она. – А то кожа да кости, пусть хоть немного мясца нарастет. Хулиганы не пристают к тому, кто ими может пол мыть вместо тряпки.
Сэмюэль хмуро покачал головой:
– Нет, Калла, это не выход. На всякого силача найдется кто-то сильнее. – А Ноблу сказал: – Главное, сынок, быть сильным внутренне.
Нобл крепче сжал вилку и всадил в мясо.
– Ага, внутри я, может, и сильный, а кишки все равно выпустят, – сказал он. – Если уж решили меня извести, то изведут.
Сэмюэль гнул свою линию. Раз ему хорошо живется с его взглядами на жизнь, значит, они правильны для всего человечества.
– Они о тебе уже и думать забыли. Постарайся увидеть в этих ребятах что-нибудь хорошее. Это кажется трудным, но если ищешь, то найдешь. И они тоже станут к тебе относиться иначе, вот увидишь.
Той встал из-за стола. Чтобы не подумали, что он уходит из-за несогласия с Сэмюэлем (так оно и было), похлопал себя по животу и сказал Уиллади: ужин удался, пора остановиться, а то лопну. Проходя мимо
