Проповеди Сэмюэля имели такой успех, что нельзя было предсказать, как скоро придется сворачивать расставленный шатер. Одни говорили, грех жене Сэмюэля работать в пивной, когда он через дорогу славит Господа; другие – что Сэмюэлю не пришлось бы раскидывать тент, если бы его не выгнали из методистской церкви. Но Сэмюэль этих кривотолков не слышал, а если бы и услышал, то вряд ли бы принял близко к сердцу. Каждый вечер прибывают новые души – значит, таков Божий замысел.
И Сэмюэль был счастлив.
А Бернис так и вовсе наслаждалась.
Той шел на поправку, и вовсе не благодаря заботам жены, которой было недосуг сидеть подле больного. Где ей взять время, когда у нее столько дел: каждый вечер помогать Сэмюэлю на службах, после служб обсуждать с Сэмюэлем всевозможные духовные вопросы, а днем разъезжать с Сэмюэлем по окрестностям – раздавать листовки, приглашать людей. Да и за собой ведь надо ухаживать, а красота требует трудов, и многочасовых. В конце концов, жизнь Тоя уже вне опасности. К дьяволу все.
Уиллади выбивалась из сил – всю ночь на ногах, а днем худо-бедно хозяйничала и присматривала за детьми – и уже не знала, сколько еще сможет продержаться. Под утро, когда она валилась в постель, Сэмюэль уже вставал. История Джона и Каллы повторялась.
Калла Мозес тоже смотрела за детьми и бегала как встрепанная курица, потому что от Бернис помощи кот наплакал.
А дети есть дети.
Не успели оглянуться – вот и День благодарения. Дети выступали на школьной сцене, и Уиллади чудом успела на концерты ко всем, кроме Нобла – у него представление было вечером. Вместо нее пошла Калла. Сэмюэль попал на концерты к Бэнвиллу и Блэйду – в один день, после обеда, – а все остальное время был занят делами церкви. Сван ни капельки не расстроилась, что отец не пришел на ее представление. Папа служит Господу сколько она себя помнит, ей не привыкать.
Рас Белинджер снова появился на службе (на этот раз Сэмюэль был уверен, что не ошибся), и снова обошлось без неприятностей. Блэйд будто почуял, что отец рядом, оглянулся, увидел Раса и неделю промаялся кошмарами. По ночам Блэйд стал залезать в постель к Сэмюэлю, и страшные сны прекратились так же внезапно, как и начались.
Той наконец вернулся из больницы – но не к себе, а в дом матери. У себя ему было бы одиноко, Бернис целыми днями пропадала по церковным делам. К тому же Уиллади с Каллой рвались за ним ухаживать.
Бернис считала, что Тоя выписали рановато.
Настало Рождество, и, к радости Сван, бедняцкая жизнь семьи Лейк подошла к концу. С холодами народу на службах сильно поубавилось, но до той поры пожертвования были щедрыми, и Сэмюэль успел отложить денег. Без подарка никто не остался.
Вся родня съехалась на рождественский ужин. Калла была рада, что дом полон гостей. Это первое Рождество без Джона, и она не хотела весь день по нему убиваться. И все равно, когда гости разъехались по домам, Калла пошла на кладбище и долго-долго простояла на холоде рядом с его могилой, мечтая повернуть время вспять.
Ближе к вечеру явился Рас Белинджер, с подарками для Блэйда. Калла снова благодарила его за спасение Тоя, но Блэйд спрятался в комнате Бэнвилла, к отцу не вышел и наотрез отказался открывать подарки.
Ночные кошмары вернулись.
Наступил январь. Поток прихожан заметно редел, но не настолько, чтобы даже думать о закрытии. Службы сделались более сердечными. Прихожане каялись в грехах (Бернис так и вовсе каялась каждый вечер и всякий раз трогала людские сердца), под конец каждой службы грешники выстраивались в очередь к Сэмюэлю, а музыка становилась совсем уж задушевной.
Сван исполнилось двенадцать, а Ноблу – тринадцать, с разницей в несколько дней. Сван просила у мамы в подарок лифчик, а получила маечку – по почте, из каталога. Той вручил Ноблу ключи от дедушкиного грузовика, мотор по-прежнему барахлил. Калла испекла ананасовый пирог-перевертыш – свечки на него не ставят, задувать нечего, желания загадывать не на что. Впрочем, про свечки никто и не вспомнил.
Чего еще желать, когда объедаешься ананасовым пирогом-перевертышем?
К концу января Той объявил за завтраком, что готов через пару дней вернуться в «Открыт Всегда». Уиллади от радости чуть не пустилась отплясывать на столе. Бернис вовсе не была уверена, что Той правильно поступает, он же был на волосок от смерти и до сих пор не до конца окреп.
Но беспокоило ее совсем другое. Едва Той вернется к своим обязанностям, Уиллади тоже вернется к своим, и справедливости тут ни на грош. Бернис за это время заслужила уважение Сэмюэля, он верит в нее, а когда они поют, голоса их порой так чудесно сливаются, будто у них одна душа на двоих, – и теперь Уиллади все испортит. Бернис знала, ночная кукушка дневную перекукует, и понимала, что ее надежда на успех (возможно, и так призрачная) тает на глазах.
Она изначально собиралась повернуть дело таким образом, чтобы Сэмюэль верил, будто все исходит от него, – но Сэмюэль может раздумывать вечность, а вечности у нее в запасе нет. У Бернис не оставалось выбора, кроме как соблазнить его. Захоти Сэмюэль сделать первый шаг, давно бы сделал.
Если план удастся, она и Сэмюэль соединятся в восторженном порыве и начнется жизнь, полная счастья. А если ее ждет неудача, жизнь потеряет всякий смысл и останется только наложить на себя руки.
В тот вечер богослужение вышло на редкость задушевным. Бернис это было на руку, ведь религиозный пыл может излиться совсем иными чувствами, как родник дает начало полноводной реке.
– Нет слов, как я благодарна Богу, – сказала Бернис, когда они расставили стулья и навели порядок. Они стояли в глубине шатра, и Сэмюэль протянул руку, чтобы выключить свет. Как раз подходящая минута, вставить словечко о Боге весьма кстати. – В жизни я не была счастливей, чем в эти несколько недель.
Сэмюэль улыбнулся.
– Ты столько сил вложила, Бернис. Что бы я без тебя делал?
Бернис погасила свет.
– Не знаю, как мы жили друг без друга все эти годы. – Она придвинулась ближе, коснулась его.
Сэмюэль отпрянул, включил свет. У него дрожали руки.
– Что с тобой? – спросил он хрипло.
Его вспышка привела Бернис в чувство, но она все же надеялась, что он потерял дар речи от возбуждения.
– Сэмюэль…
– Бернис, нам пора домой. Тебя ждет муж, меня – жена.
– Мы хотим одного и того же. – Бернис взяла его за руки, направляя туда, куда, по ее мнению, они стремились. – Сам знаешь.
Сэмюэль отдернул руки, смерил ее взглядом.
– Нет, – сказал он. – Я не хочу. А если тебя одолевает искушение, молись. Бог поможет побороть неуместные чувства.
– Неуместные? – Бернис обуял гнев. – Неуместные? – Голос ее срывался.
– Бернис, пойдем домой.
Он взял ее под руку.
Бернис отшатнулась.
– Черта с два! – прошипела она. – Думаешь отвести меня домой и усадить к Тою на колени? «Забирай, у меня с ней все кончено»?
Сэмюэль невольно отступил, не веря ушам.
– Нет, не кончено между нами, Сэмюэль. От меня так легко не отделаешься. Я одна тебя поддерживала, когда на тебя сыпались неудачи. Да что там, от меня помощи было больше, чем от твоей женушки. Она пьянчуг обихаживает, и ее, может, сейчас лапают.
Сэмюэль покачал головой, отвернулся. Бернис поняла, что затронула больное место, решила развить тему.
– Слышала я, Кэлвин Фарлоу не вылезает из бара с тех пор, как там Уиллади хозяйничает. А Кэлвин знает подход к женщинам. Оглянуться не успеешь, а он уже затесался в твои сны.
