Ладонью по щеке, шее провел, от шеи вниз к животу. Дуса орех выплюнула, забилась в панике, а Шахшиман засмеялся, как куклу тискать начал. На силу та вырвалась и бежать сама куда не ведая, себя не помня. Наг за ней: дорогу преградит, то за подол рубахи придержит, то за талию, языком по лицу девы скользнет, вовсе ее сил и разума лишая и опять выпустит. Та с криком в сторону — он за ней то на спине по снегу проедет и снизу ее подхватит, то хвостом легонько подсечет и в падении схватит, приподнимет. Дева бьется, кулаками машет без толку, царапает свою кожу о чешую, а тот смеется.
Сколько Дуса по поляне металась, сама не знала — снег уж весь вытоптан и сил бегать нет, сердце заходится, дыхание сбито, глаза ничего не видят, руки, ноги онемели, а нагу хоть бы что — резвиться с пленницей, веселиться довольный. Дева в очередной раз в снег упала и не противиться, не бегать уж больше не смогла. Шахшиман сгреб ее и к костру потащил. Кусок мяса взял, пожевал и, зажав руками деву так, что не шевельнешься, своими губами ее губы накрыл, в рот мясо протолкнул, как она не противилась. Девочка заплакала от бессилия, но что палачу слезы жертвы?
Афина еще кусочек мяса на ветке нагу протянула.
— Теперь ты наша, — сестре улыбнулась.
И думать стыдно, но в тот момент Дуса искренне Афину ненавидела, и так зла была на нее, что, пожалуй, будь рез у нее, кинулась, не посмотрев, что кровь одна у них, что родные.
Наг глянул на нее и мясо выставил:
— Съешь сама, дам рез.
Заманчиво, но Дуса пересилила соблазн и отвернулась.
— Как хочешь.
И вновь мясо ей в рот впихнул своим языком.
Дуса лежала на хвосте нага, свитом кольцом как колодец и смотрела на далекое небо, с которого сыпал снег не переставая. Шахшиман спал, свесив руку в глубь «колодца», Афину и Ареса не было слышно, и можно было попытаться бежать, но ни сил на то не было, ни смысла в том девушка уже не видела. Жуткий день, страшный ужин, поведение сестры и ужасного чудовища, которого Дуса боялась до дрожи, раздавили ее, превратив неизвестно во что. Она больше не чувствовала себя арьей, дочерью кнежа, ведуньей, ранской девой, частью этого мира совсем недавно прекрасного, чистого, как роса на лугах по утру. Она четко поняла — его больше нет и не будет, как нет вчерашней Дусы. Не вернется она, не вернется тот мир, а новый построит кто угодно, но опять же, не она. И дай Щур, если это будут арьи и дивьи сыны, а не навьи.
Война, начатая человеком на одной плоскости, дала толчек к битвам на всех прилагающих плоскостях, во всех близлежайших мирах и уже аукалось яви то безумие, рождая еще большее. Не только полюса поменялись местами, с ног на голову встало исконное, едино истинное для любого живущего. Какие договоры? Какие законы? Их больше не было, тех, что мирили веками, эолами массу мировых кластеров, а тех, что уже писались, входили в обиход и становились девизами жизни, были хуже смерти и несли лишь беду сложившимся отношениям меж природой, землей и ее жителями, разъединяли их. Кому то на руку, кому в радость?
Нагам, кадам, тем кто жил и живет для себя. Они и сеят новые семена, всходы которых породят рабов так нужных им, так приятных. Рабов по сути, не ведающих, что они рабы.
Вот он, один из новых хозяев жизни — Шахшиман.
Дуса вспомнила с каким задором он гонял ее по поляне, как радовался играя ею. Как куклой. Как Арес и Афина спокойно взирали на то, а потом помогали осквернить ее падальной пищей. И представился ей вдруг мир, в котором сестра сестре враг, человек человеку зверь. Мир, в котором сколько людей, столько законов и правит лишь сила и власть в руках нагов, что унизить, что убить — потеха. Мир в котором на мех и пищу меняют дружбу и добрые отношения с лесными, где чистые энергии порицаемы и достаются на поругание низшим. Мир, в котором правит страх и попраны, забыты законы предков. Звери — пища для людей, люди, пища для нагов, а дивьи племена вынуждены жить меж мирами и сторониться что арьего народа, что навьего. И каждый сам для себя, и каждый сам за себя. И нет святого из истинного, и нет самой истины. Кривда и разобщенность пирует на радость нагам.
Как можно будет жить в том мире?
Кто остановит его нашествие?
Кто исправит уже начатое движение колеса времен?
От ужаса, что мир, привидевшийся ей, грядет, фундамент его заложен нагами и их помощниками из людей, Дуса встрепенулась. Что может быть ужаснее? Что Шахшиман по сравнению с ним?
Нужно что-то делать. Важно сделать все возможное. А для этого она должна найти в себе силы и сбежать, добраться до врат, хотя бы закрыть их, если не получится вывести родичей. Последний шанс, единственная возможность остановить наплыв нагов, преградить их разрушительное внедрение в другие планы, в саму страну предков, что как могли много эол берегли мир и лад.
Устрой войну в одном месте и будет война в других местах. Останови разор одного дома и не будет разора в других домах.
Встанет один воин, значит, встанет второй, за ним третий и четвертый и уже не будет важно, что первый пал, и хана его не будет напрасной. То Дусе по душе, то истина для арья и только так должно жить ему и умирать.
Дева с трудом поднялась, прислонилась к свитым кольцам хвоста и посмотрела вверх. До края далеко, но влезть можно. Лишь бы наг не проснулся, лишь бы сил хватило у нее. И куда они делись? Их словно выпили разом. А может не «словно», а так и есть — выпили, вытянули? Наг.
Как страшно, если это станет нормой и случиться не только с Дусой, но и с другими детьми земли.
— Щур, батюшка, помоги, — прошептала и, поборов усталость, парой глубоких вздохов с заклятьем набралась немного сил: вылезти их хватит, а вот змея на всякий случай дополнительным сонным мороком опутать, уже нет. Но выбор небогат. Коль вылезти не сможет — смысл нага морочить? А так, может и не проснется он, поможет Щур вызволиться дщери рановой.
Острая чешуя у змея и скользкая. Пока Дуса до последнего витка хвоста добралась, все пальцы да ладони изранила, а там вниз еще спускаться. Глянула: высоко. Прыгать — калечиться. Слазить — рисковать, время лишнее тратить.
Глаза зажмурила, воздушным племенам пожалилась да помощи у них попросила и прыгнула. В сугробе почти по пояс увязла, но то не беда. Выкарабкалась и спешно к деревьям, под защиту леса двинулась. Быстрее бы хотела, бегом бы помчалась, да не получалось: снег где твердый, а где рыхлый, где держит, а где как трясина затягивает, ноги вяжет.
— Быстрее, — услышала очень тихое, и приметила свет за сосной. Никак сама Рарог явилась?
Дусу то подстегнула — ринулась вперед не таясь и дороги не разбирая — только бы успеть до дерева, а там мать Рарог подсобит.
Вот уже рядом совсем она, но тут за спиной Дуса шуршание услышала и замерла, понимая, кто это.
— Суть-я твоя видно такая, — услышала вздох Рарог. Огненная птица ввысь взметнулась из темноты и исчезла, унося надежду девы.
Конец, значит? Сдаться?
И вдруг такая злость обуяла Дусу, что силы сами собой прибавились, и преград вроде вовсе не стало. Что снег, что наг? Ничего не сдержит! Прочь помчалась, только рубаха меж деревьев замелькала. А за спиной рев обиженный раздался, еще более подстегнул.
Не бежала Дуса — летела, земли под ногами не чуя. Может, воздушные в том помогали, может отчаянье да гнев на неправедность произошедшего с ней. Не ко времени разбираться ей было — скрыться мечтала, успеть спрятаться или убежать так далеко, что наг не достанет, не найдет. Но тот быстрее и сильнее — нагонял ее.
У склона кто-то будто подножку ей подставил — полетела вниз кубарем. Лесовик корягу приподнял, лаз в лисью нору расширяя — Дуса туда и влетела. Миг и вновь коряга на своем месте оказалась и снег вокруг нетронут, будто никого не было.
Дева замерла, в щель меж корнями, льдом и снегом поглядывая, дыхание восстановить попыталась. Само оно сдержалось только Шахшимана девочка увидела. Тот совсем близко был, плащ за спиной раздув
