азиатскому жилищу из саманного кирпича с совершенно плоской крышей, на которой летом сушат абрикосы и виноград-кишмиш. — Принеси воды, сынок!
Лютаев осторожно приблизился к дувалу — высокому забору из самана — и заглянул во двор через трещину между кирпичами. Тот ли это Али, которого он ищет?
Через двор с двумя пластиковыми ведрами бежал к торчавшей посреди двора колонке чумазый, худющий белоголовый мальчуган, в середине февраля одетый лишь в рваные штанишки, дохлый замызганный свитерок и резиновые тупоносые галоши на босу ногу. Но ведь даже в сравнительно теплом Пенджабе в феврале температура воздуха не поднимается выше восьми градусов!
У Лютого сердце обливалось кровью, когда он смотрел, как мальчонка тонкими ручонками, надрывась, накачивает ручным насосом воду из бетонного колодца. Налил два красных ведра и потащил в дом — откуда только взялись силы.
— Али, — закричала все та же женщина. Саму ее Лютый пока не видел, она была в доме на женской половине. — Где тебя ветер носит? Покорми овец, да потом убери за ними.
И мальчишка послушно побежал за кухонную пристройку к клетям, где недовольно блеяли голодные овцы. Долго скреб там кетменем — набрал полные корзины помета и потащил все в печь-тандыр, установленную посреди двора. Сухой помет шел на растопку. Хозяйка дома пекла в тандыре самсу — пирожки с мясом, ароматные лепешки и тандыр-кабоб — здешний шашлык.
— Али! Неси дрова — скоро хозяин придет, кормить его надо!
Пацан валился от усталости с ног, но побежал выполнять новое поручение. Набрал в чулане заранее приготовленный хворост и потащил к печи.
Из женской половины вышла хозяйка дома. Это была дородная — килограммов под сто двадцать — тетушка, одетая в цветастые национальные штаны из натурального шелка и такое же пестрое платье, поверх которого была накинута кофта из ангоры и толстый пуховый платок. Запястья рук женщины, ее пальцы, уши и шею украшали золотые побрякушки, а брови были подведены сурьмой.
— Скройся с глаз! — крикнула она мальчишке, и тот с проворством бездомного котенка юркнул в какую-то щель.
— Эй! — Кто-то хлопнул Лютого по пояснице. — Ты чего здесь стоишь? Чего высматриваешь? Ты кто такой?
Олег повернулся и увидел перед собой толстопузого коротышку-таджика в стеганом халате-чапане и лохматой белой папахе.
— А ты кто такой? — соответствующим тоном поинтересовался Лютаев.
— Что? — возмутился пузан. — Это мой дом! Ты зачем пришел сюда?
— Я привет тебе привез издалека, — сказал Лютый первое, что пришло на ум.
— Привет? Какой привет? От кого привет?
— Не привет, а предложение.
— Что за предложение?
Надо было как-то выкручиваться. И Лютый показал пузану единственную ценную вещь, которая у него была при себе.
— Смотри, — он чуть откинул полу своей черной кожанки, под которой в плечевой кобуре красовался новенький парабеллум.
Олег очень хорошо знал, что в этих краях такие машинки та же валюта, как водка или самогон в России. Украшение жещины — золото, украшение мужчины — оружие.
— Вах! Закрой, на улице не показывай. Шавкат прислал, да? Из Душанбе, да?
— Да-да! — ухватился за соломинку Лютый. — Шавкат из Душанбе.
— Слушай, дорогой! — расплылся в улыбке толстопуз. — Что ты сразу не сказал? Почему в дом не пошел?
— Как я в дом могу войти без хозяина? Харам!
— Молодец! — похвалил его брюхоногий толстяк. — Харам понимаешь! Проходи в дом! Дорогим гостем будешь!
— Вай, ханум! — увидел он во дворе свою жену с неприкрытым лицом. — Брысь отсюда! Не видишь, у нас гость дорогой! И не появляйся, пока тебя не позовут! Ах, эти женщины, — осуждающе покачал он головой. — С ними строго надо!
Дородная таджичка прошмыгнула на женскую половину дома. А толстяк, усаживая Олега на ковер на полу, спросил его, сколько он хочет за свой парабеллум. И по тому, как спрашивал, нетрудно было догадаться, что пистолет ему страшно понравился. Короче, он мгновенно подсел на немецкую технику.
— Меняю на парня, который у тебя воду на себе носит, — предложил Лютаев.
— Согласен, бери парня, только зачем он тебе? Слабый, совсем дохлый…
Олег без слов снял с себя кобуру и протянул таджику. А тот выхватил пистолет, снял с предохранителя и направил его Лютаеву в лоб.
— Хозяин, харам, — осуждающим тоном напомнил ему Олег с легкой улыбкой на лице.
— Харам, харам, — повторил тот, — только зачем мне отдавать парня, если у меня есть такой пистолет? Объясни, а? — И он нажал на спусковой крючок.
Раздался металлический щелчок, выстрела не последовало. А уже через минуту коротконогий толстяк был аккуратно связан по рукам и ногам и с надежным кляпом во рту усажен в мужской половине на почетное хозяйское место за достарханом. Лютый даже подложил ему под спину мягкие подушки, чтобы было удобно. Рядом сидела его стреноженная ханум.
— Али… — позвал Лютый тихонько, выходя во двор и надевая на себя кобуру с пистолетом. — Алеша! Алешенька!
Мальчишка с опаской выглянул из дверей хозяйственной пристройки.
— Ты кто? — спросил он удивленно. — Откуда знаешь, что меня Алешкой зовут?
— Иди сюда, малыш, — поманил его Лютаев, присев на корточки. — Не бойся, иди. Я — русский.
Пацан подошел. Елки-палки! Как же он похож на Белоснежку, просто одно лицо. А Лютый даже имени ее не знал.
— Ты знаешь, как звали твою маму? — спросил он дрогнувшим голосом.
— Конечно, знаю. Мне хозяйка сказала. Мама умерла, а звали ее Наташа. А ты? Ты кто такой? Почему ты меня Алешкой зовешь? Меня все тут Али называют…
— Я, — замялся Лютый, выпрямлясь. — Я это, как его… — он набрал в грудь воздуха и выпалил на выдохе. — Алешка, я твой папа.
Мальчишка бросился к Лютаеву, крепко-крепко обвил ручонками, прижался чумазым лицом к его коленям.
— Папка, ты пришел… — прошептал пацан сквозь тихий плач и слезы. — Я так ждал. Я знал, что ты за мной придешь… Обязательно придешь…
У Лютаева подступил к горлу комок, но он взял себя в руки. Времени на сантименты не оставалось…
Оставаться в Пенджабе им было не с руки, а в Душанбе они пробираться не стали — на попутках доехали до Ташкента. Там брат Курбаши Пернебай, тоже ветеран афганской войны, помог Олегу с оформлением документов, и уже через пару дней счастливый Алешка летел с папой самолетом узбекских авиалиний в Красноярск.
Сначала парень возбужденно вертелся в своем кресле у окна, смотрел за борт в иллюминатор, спрашивал, почему летают самолеты и откуда берутся облака. А потом в одно мгновение скис и заснул, сладко посапывая носом.
Олег накрыл сына одеялом, которое принесла стюардесса, и достал из нагрудного кармана групповое фото, которое подарил ему на память Пернебай. На ней он был запечатлен в ташкентском госпитале вместе с его Олей и другими состоявшими на излечении ребятами.
Оказывается, она не поверила в гибель Воробья после получения похоронки, и рванула в Туркестан искать его по госпиталям и медсанбатам. Ей удалось найти несколько ребят, которые рассказали ей, как погиб ее жених. И они упросили Олю сфотографироваться с ними, потому что она была чем-то похожа на Белоснежку, только в сто раз красивее.
