«Евразийское уклонение» в музыке 1920-1930-х годов

Набокова рисованию, — с предложением составить либретто для так и не осуществленной оперы «Идиот», то Набоков ответил буквально следующее: «С „Идиотом“, к сожалению, не выйдет. Во-первых, потому что не терплю Достоевского, а во-вторых, потому, что у меня с Лурье (судя по его статье о музыке — в Нов[ом) Журн[але], кажется) взгляды на искусство совершенно разные» (НАБОКОВ — ДОБУЖИНСКИЙ, 1996: 101). На повторный запрос Добужинского, сделанный уже в конце января 1949 г., в котором художник подробно делится с бывшим учеником новым замыслом Лурье — оперой на основе «Арапа Петра Великого», — Набоков отвечает столь же решительным нежеланием принимать участие и в этом проекте: «Что касается моего активного участия в составлении либретто, то, как мне ни жаль, не могу найти времени, чтобы сделать все нужные для этого изыскания» (Там же: 103). Судя по тону переписки, «безухий» (по определению Дукельского) писатель, притом гордившийся собственной нечувствительностью к музыке, не только не представлял себе масштабов дарования Лурье, но и был доволен тем, как здорово отшил оба раза докучавшее ему лицо. Зависимость Набокова-Сирина от Достоевского, отрицавшаяся им при всяком удобном случае, кажется, не требует специальных разъяснений (и свидетельствует о хорошем знакомстве Лурье с творчеством младшего соотечественника); в случае же с «Арапом Петра Великого» можно только пожалеть, что Набоков отказался от участия в многообещавшем замысле. Наконец, совсем невозможно понять, с чем же Набоков расходился в статье Лурье: с критикой внешних по отношению к музыкальной конструкции советских эстетико-идеологических установок? с отказом восхищаться «искусством без искусства»? с патриотизмом Лурье? Похоже, что если писатель все-таки статью прочитал (как он сообщает Добужинскому), то решительно ничего в ней не понял.

*

Не нарушайте моих кругов! (лат.).

554

Переиздано по-французски в: LOURIE, 1964: 78–82. Перевод с английского И. Г. Вишневецкого. Конъектуры принадлежат переводчику.

Настоящая статья, формально выходящая за рамки «евразийского периода», — одна из ключевых в наследии Лурье. Подобно культурно-политическим прозрениям Сувчинского, предсказавшего в статьях 1928–1929 гг. (которые см. ниже) будущее положение России относительно Европы и Америки и возможные варианты для ее посткоммунистического развития за шестьдесят лет до того, как была предпринята попытка реализовать эти варианты, Лурье касается в «Приближении к массам» проблемы, ставшей вновь актуальной в 1990-е, в пору мирового натиска новой «прогрессивной» (по-западному) модели мирового развития: демократически регулируемого рынка американо-британского толка. Проблема эта может быть сведена к следующему: подмена национального по корням своим культурного поведения и искусства интернациональной, определяемой «прогрессивными» — идеологически конформистскими и подавленными — культурными элитами моделью. Даже еще шире: проблема сознательной борьбы «прогрессивных» элит с не выносящими неправды дешевой, но экономически успешной имитации, симулякра — Лурье использует этот термин за десятилетия до Бодрийяра — просто «людьми» данной культуры (будь то культура русская, американская или какая иная…). Автор статьи, как легко предположить, разрешает ее в диалектическом ключе: как снятие народного и народнического в объединяющем «свободном искусстве, творимом свободными людьми за пределами национальных границ». В действительности ситуация куда драматичнее: «единственно правильная» модель, пропагандируемая ныне по обе стороны океана совершенно разными по корням и вкусам людьми, включает в себя и понятие «свободного» преодоления национальности и ее границ, правда, на условиях вхождения в новый культурный союз мессиански настроенной Северной Америки и Новой Европы (Великобритания «новых лейбористов», преодолевших коллективизм, и ее союзники).

*

Эти слова произнесены Пушкиным за одну строфу до окончания «Евгения Онегина». В действительности роман завершается на куда более меланхоличной ноте:

Блажен, кто праздник жизни рано
Оставил, не допив до дна
Бокала полного вина,
Кто не дочел ее романа
И вдруг умел расстаться с ним,
Как я с Онегиным моим.

(ПУШКИН, 1962–1966, V: 191)

*

Речь идет об издании: Орфей: Книги о музыке. — Кн. 1. — Пб.: Государственная филармония, 1922.

*

Начало стихотворения Пушкина «Заклинание» (1830). Романс Фридриха Ницше, как и большинство написанной им музыки, принадлежит к перепевам романтической традиции; в «Заклинании», в частности, заметны влияния Шуберта и Шумана.

*

Лурье упоминает оперы Мусоргского, Чайковского, Даргомыжского, Рахманинова («Алеко», а не «Цыгане»), Римского-Корсакова, Направника, Ильинского, Стравинского. Из созданных к моменту публикации статьи не упомянуты «Русалка» (1856) Даргомыжского, «Мазепа» (1883) Чайковского, «Моцарт и Сальери» (1897) Римского-Корсакова, «Кавказский пленник» (1857–1882), «Пир во время чумы» (1901) и «Капитанская дочка» (1911) Кюи, а также «Барышня-крестьянка» (1-я ред, 1928–1931; испр. и доп. редакция -1957) Дукельского и опера-балет «Пир во время чумы» (1931–1933) самого Лурье.