снижая соответственно расценки – тогда производительность труда будет идти вверх, а рост зарплаты будет сдерживаться. Что касается благосостояния рабочих или постоянного роста цен на товары, то такие мелочи коммунистическая теория в расчет не принимает.
И вот дважды в год многочисленные «экономисты-трудовики» на заводах вместе с бухгалтерами- расчетчиками перетряхивают все нормы, выискивая, где бы как можно менее болезненно выколотить из рабочих этот заданный планом процент. Заводу ведь надо «уложиться» в фонд зарплаты, а этот фонд заранее снижен на грядущее полугодие в связи с предстоящим «повышением производительности труда». Никто в верхах не интересуется, за счет чего поднимется производительность, будет ли использована хоть одна новая машина. Надо поднять производительность труда – и баста. Не выполнит директор завода план по труду (так это деликатно называется) – значит плохой директор, дать ему для начала партийный выговор! Вот и сидят экономисты, перерывают в который раз дикие, давно изуродованные нормы, не имеющие никакого реального отражения в действительности. Наконец, появляется приказ по заводу со списком повышенных норм и сниженных расценок.
Экономисты на заводах люди опытные, и в деле пересмотра норм, как говорится, собаку съели. Они осторожно «трогают» нормы, они вообще не касаются сильно «затянутых», особенно бедных расценок. Но рабочие все равно чувствуют себя ущемленными принципиально, даже если лично их пересмотр не коснулся. Их естественная реакция в такие дни – грубость, отказ выполнять распоряжения мастеров, ядовитые вопросы о том, насколько снижена зарплата начальству (в действительности пересмотр норм даже повышает доход высшего заводского руководства, ибо оно получает жирные премии за повышение производительности труда, выведенное на бумаге). Обстановка в цехах накалена, и хотя начальство предпочитает не появляться на людях, а мастера в эти трудные дни заискивающе улыбаются, скандалы вспыхивают повсюду, по малейшим поводам.
Известное рабочее восстание в Новочеркасске в 1962 году началось как раз из-за пересмотра норм. То ли экономисты на тепловозостроительном заводе были недостаточно опытны, то ли нормы там многочисленными «пересмотрами» были завинчены до предела, но только в день очередного «пересмотра» люди обиделись особенно сильно. Большая группа самых уважаемых на заводе рабочих явилась в заводской комитет профсоюза искать защиты. Видя возбуждение людей, предзавкома обещал им поговорить с директором. Но прежде он позвонил секретарю парткома, и оба «народных избранника» отважились пойти к директору с необычайной просьбой смягчить на сей раз суровый «пересмотр».
А директор – он ведь имел план повышения производительности труда. И хотел его выполнить во что бы то ни стало. Доводы о бедности рабочих, приводимые председателем завкома, рассердили его, и он взорвался. Он закричал:
— Ладно, не плачьте мне тут о работягах! Подумаешь – несчастные. Ели пироги с мясом три раза в неделю, теперь будут есть два раза – вот и вся разница. Хватит!
Каким-то образом злополучная фраза директора о пирогах стала в течение получаса достоянием всего завода. Народ бросил работу, выплеснулся на заводской двор. Пока директор испуганно звонил в городской отдел КГБ и в горком партии, люди вышли за ворота. Они разгромили магазины города, освободили заключенных из тюрьмы, потребовали выдать им первого секретаря горкома партии, который в панике бежал из города на чьем-то частном автомобиле; они приварили колеса поездов, стоявших на станции Новочеркасск, к рельсам и прекратили этим железнодорожное сообщение. В печати ничего, конечно, не сообщали, но рабочие соседнего Ростова (35 миль) быстро узнали, что происходило в Новочеркасске, и тоже заволновались. По приказу из Москвы в город вошли регулярные воинские части с танками. Только после этого – и после заверения, что никто не будет арестован – люди вышли на работу, и порядок в Новочеркасске постепенно восстановился. Вот что такое «пересмотр норм».
Если вы думаете, что я вам все рассказал о прелестях сдельной оплаты, то ошибаетесь. Как, например, обстоит дело с простоями и сверхурочными работами?
Помните, когда мы вошли в сборочный цех, главный конвейер завода не двигался, рабочие простаивали. Но будьте уверены, что в заводском бухгалтерском отчете графа «оплата простоев» будет чистенькой. Организация производства в советской промышленности самая плохая в мире, простои случаются каждый день и на всех без исключения участках. По кодексу законов о труде администрация обязана оплачивать рабочему-сдельщику часы простоя из расчета 50% его среднего сдельного заработка (совершенно непонятно, кстати, почему 50, а не 100 процентов, если рабочий ни в чем не виноват, да уж Бог с ними, с советскими законодателями). На деле простои не оплачиваются никогда, ибо оплата простоев относится к так называемым непроизводительным расходам предприятия, а иметь непроизводительные расходы на социалистическом предприятии – страшный грех. Директор завода, главный инженер и прочие власти предержащие немедленно лишаются своих высоких премий, если в графе «оплата простоев» стоит любая цифра, отличная от нуля. Поэтому там всегда нуль – нет простоев на советских предприятиях.
Хорошо, а как же рабочие? Чтобы они не жаловались, директор завода в последние дни месяца, когда план висит на волоске, назначает премии «за перевыполнение норм». На всех участках, где выполняется план (а план в месячном разрезе всегда выполняется, скоро станет ясно, каким образом), рабочим «подкидывают» под видом премий по 5-15 рублей в месяц. Фактически это оплата простоев.
С механикой «ликвидации» простоев тесно связана другая механика – «ликвидации» сверхурочных работ. Иметь сверхурочные на предприятии тоже грех – с точки зрения начальства это свидетельствует о неритмичной работе завода, о штурмовщине в конце месяца. Кроме того, сверхурочные по закону должны оплачиваться в повышенном размере, и это вызывает перерасход фонда заработной платы, повышение себестоимости продукции, а в конечном счете – опять-таки ставит под угрозу премии руководителям завода.
Но как выполнить месячный план, если в течение месяца из-за отсутствия материалов или инструмента или неполадок со старыми, изношенными станками было много часов вынужденного простоя? Способ только один: заставить рабочих «прихватывать» по два-три часа после окончания смен. Сверхурочные? Ничуть не бывало. Мастеров строго предупреждают: ни в коем случае не оформляйте сверхурочной оплаты. Платите сдельно, как за продукцию, изготовленную в течение смены. А с рабочими договаривайтесь сами как знаете, на то вы и мастер.
Довольно скоро я понял, что именно в данном случае требуется от мастера: некая ловкость рук, а проще говоря, жульничество, для которого система сдельной оплаты дает широкий простор. Сейчас я впервые в жизни исповедаюсь. Я расскажу о жульничестве, которое вынужден был творить самолично – разумеется, будучи в сговоре с обоими наладчиками-коммунистами и с ведома всех рабочих!
Наш участок выпускал, кроме отдельных деталей, два узла двигателя: газопровод и водяной насос. На обоих узлах мы здорово «зарабатывали». Как это делалось?
Газопровод состоял из двух основных деталей – впускной трубы и выхлопного коллектора. Получая эти детали со станков по отдельности, сборщик привинчивал одну к другой. Привинчивал, понятное дело, не вручную, а электрическим гайковертом. Для того, чтобы массивная головка гайковерта могла «дотянуться» до конца резьбы и плотно соединить детали, на впускной трубе приходилось фрезеровать две специальные лунки. Они нужны были только для сборки и в дальнейшей работе двигателя никакого значения не имели.
Для этой операции – фрезерования лунок – на участке стоял отдельный станок, и в технологической карте значилась соответствующая операция. На нее была определенная расценка. И вот кто-то еще до моего прихода на участок «додумался», что лунок на трубе можно и не делать. А чтобы головка гайковерта проходила без лунок, ее, головку, несколько стачивали по окружности, делали тоньше.
Таким образом, не выполняя никакой фрезеровки лунок, мы могли начислять деньги за эту работу кому угодно из станочников. Это был «секретный фонд» мастера, он составлял примерно $4 в день. Чтобы никакое начальство, ненароком заглянувшее на участок, не обнаружило жульничества, мы каждое утро обсыпали бездействующий фрезерный станок стружкой и небрежно клали на станину одну трубу с лунками, специально хранимую на сей предмет в тайнике. В конце смены один из моих наладчиков-коммунистов прятал эту символическую трубу и аккуратно сметал со станка стружку. А утром и труба и стружка появлялись опять.
С водяным насосом дело обстояло еще проще. Норма на сборку этого узла была абсолютно дикая, ни один сборщик-виртуоз с ней справиться не мог. И вот, как ни странно, из этого грустного обстоятельства мы стали извлекать пользу. Я сам и оба мои наладчика освоили сборку насосов и в течение дня использовали
