однако, сразу после революции воплотилось в кровавые погромы), Ленин «пристегнул» крестьян к марксизму, объявив, что послереволюционное правительство будет «революционно-демократической диктатурой пролетариата и крестьянства».
Пожалуйста, не пытайтесь постичь суть последней формулировки. Ее никто никогда толком не понимал, ее лишь послушно повторяли. Сочетание таких слов как «демократическая диктатура» равносильно фразам «черный снег» или «сухая вода», но ведь слова Ленина обсуждению не подлежат. Любое их извращение – ересь, и масштабы применения аутодафе за эту ересь совсем не те, что были в XVI веке у гуманной и нерешительной Святой инквизиции...
По Ленину, все крупные землевладельцы должны были быть экспроприированы. Лозунг революции звучал заманчиво – «земля – крестьянам», но это вовсе не означало отдельным крестьянам. На первом этапе допускалась передача отобранных земельных наделов в пользование крестьянам-беднякам, однако это была не их земля, а государственная. Крестьяне на ней были в лучшем случае испольщиками, так как львиную долю урожая следовало безвозмездно сдавать государству.
Нетрудно понять, что это означало откровенную классовую дискриминацию. Рабочие практически ничего не должны были отдавать бесплатно, они с первого дня революции обкладываются весьма низким налогом. Крестьяне же, формально уравненные в правах с рабочими («диктатура пролетариата и крестьянства»!) были обязаны без малейшей компенсации отдавать куда больше, чем прежде доставалось помещику. Пропагандистский ленинский тезис гласил, что «за это» рабочие посылают им сельскохозяйственные машины, но это был совсем уж откровенный обман: сразу после организации машинно-тракторных станций с крестьян стали брать дополнительно тяжелую «натуроплату» за пользование машинами.
Вероятно, сам Ленин понимал, что подобная политика по отношению к крестьянам – просто-напросто высасывание соков, обыкновенный грабеж. Стало быть, требовались особые меры, чтобы удержать в повиновении и беспрепятственно грабить десятки миллионов людей. В качестве главной меры ленинская теория рекомендовала старинный метод всех тиранов – «разделяя, властвуй». Было сказано: крестьяне отнюдь не равноценны перед лицом революции. Истинно революционны только бедняки, им вся власть в деревне. К так называемым «середнякам», то есть чуть более зажиточным крестьянам, революция относится терпимо при условии их полной лояльности и сдачи государству в срок всех податей. Наконец, благополучные крестьяне, образцовые хозяева – это «кулаки», заведомые враги революции. Их надо на первом этапе всячески притеснять, а затем и экспроприировать.
Так для удержания крестьян в повиновении теория вводила в действие зависть – могучий стимулятор самых низких, самых недостойных поступков. Черная сила зависти известна любому исторически грамотному человеку. Ленин определенно был исторически грамотен, он хорошо понимал, что духовное совершенствование личности есть подавление низменных чувств, в первую очередь зависти и нетерпимости. Он это понимал и потому сделал ставку на зависть и нетерпимость.
Однако теория Ленина о судьбе крестьянства шла еще дальше. На следующем этапе, когда с «кулаками» будет покончено, и все крестьяне превратятся в бедняков (обратного движения по той же теории быть не могло, ибо крестьянин, становившийся богаче, «зачислялся» в контрреволюционеры), у них не останется иного выбора, как объединиться в коммуны. Эти коммуны, по мысли Ленина, обрабатывая землю сообща и пользуясь машинами, смогут исправно кормить рабочих и партийных чиновников. Ни земли, ни сколько-нибудь серьезного имущества в личном пользовании членов коммун быть не должно – им следовало выдавать пищу в ограниченных размерах и пропаганду в неограниченных. Так окончательно «решался» крестьянский вопрос.
Несколько забегая вперед, скажу, что еще при жизни Ленина были в порядке опыта организованы единичные крестьянские коммуны. Несмотря на исключительную поддержку государства, они распались довольно быстро. Эксперимент явно провалился, но через тридцать пять лет был, тем не менее, повторен в Китае для полумиллиарда крестьян. Результаты вам, по-видимому, известны.
В Советском Союзе нет крестьянских коммун – вместо них порожденные уже Сталиным колхозы, – но теория Ленина о рабоче-крестьянском государстве продолжает «изучаться» как ни в чем не бывало. Зайдите в любой институт на лекцию по обязательному предмету «основы марксизма-ленинизма»: будущие врачи, математики, химики или адвокаты зубрят формулировки о революционно-демократической диктатуре пролетариата и крестьянства, стараются запомнить положения ленинского доклада на VIII съезде партии в 1919 году о политике «перетягивания крестьянина-середняка на нашу сторону в борьбе с кулачеством» и тому подобные важные вещи. Стороннему наблюдателю может показаться, что все это чистая схоластика на манер средневековой – «сколько чертей может уместиться на острие булавки», – но впечатление обманчиво. Конечно, ленинская теория революции в деревне, как и весь курс основ марксизма-ленинизма – насильственная пропагандистская жвачка, словесный мусор для забивания молодых мозгов. Однако, помимо этого, гениальные предначертания Ленина продолжают по сей день играть свою роль в судьбе крестьян России. Чтобы понять эту роль, надо обратиться к практике, к тому, что случилось с русскими земледельцами после 7 ноября 1917 года.
III.
Со дня захвата власти Ленин прожил шесть лет и два с половиной месяца. Срок не такой уж долгий, но за этот срок деревня узнала три новых слова: – «продотряды», «продразверстка» к «продналог». Каждое из этих слов наводило на крестьян изрядный ужас.
Продотряды – это группы вооруженных рабочих, которые по приказу Ленина формировались из самых отборных, самых идейных членов партии. Они имели задание обходить деревни и силой оружия отбирать у крестьян продовольствие. Волна грабежей и расстрелов, захлестнувшая Россию, была неплохим подтверждением ленинской «смычки» города и деревни (эта самая «смычка», чудовищный революционный неологизм, означающий «содружество», «соединение», «взаимодействие», была пропагандистским лозунгом того времени).
Продотряды не руководствовались какими-либо правовыми нормами или количественными ставками отбираемого продовольствия. Формально они должны были опираться на «революционное правосознание» и «классовое чувство» вооруженных рабочих, экспроприировать следовало в первую очередь кулаков, но фактически принцип действия продотрядов был краток и прост: увидел – отбери. Сцены, которые при этом разыгрывались, казались крестьянам карой Божией, пределом мук. Но истинный предел, как выяснилось, наступил двенадцатью годами позже, в период сталинской коллективизации. А пока что на смену продотрядам пришла другая форма грабежа – продразверстка.
Это означало, что каждая деревня должна была сдать государству определенное количество продовольствия после сбора урожая – столько-то хлеба, столько-то мяса, шерсти и так далее. Была постоянная разверстка на молоко и яйца. Власти не интересовались, как будет собрано заданное количество продуктов, кто даст больше, кто меньше. В деревнях были созданы так называемые комбеды – комитеты бедноты, – они и должны были собирать продовольствие для сдачи.
Сами понимаете, к чему это вело – к страшной междоусобице в деревнях, к протекционизму, коррупции, взяточничеству, часто к дракам и убийствам. Это не очень беспокоило бы тогдашних вождей – междоусобица в деревнях была им даже на руку – но неприятность состояла в том, что продразверстка хронически не выполнялась, несмотря на усердие новоявленных начальников – членов комбедов, несмотря на аресты и даже расстрелы «саботажников». Словом, эксперимент опять-таки провалился, но интересно, что и он был повторен, подобно эксперименту с коммунами, о котором я упоминал в предыдущем разделе. Спустя 21 год после отмены продразверстки она «воскресла» в западных областях России, на Украине и в Белоруссии: ее ввели гитлеровцы на оккупированных ими во время войны советских территориях. Есть зловещая логика в том, что фашисты и коммунисты заимствовали друг у друга разные «новшества» и «достижения».
Итак, незадолго до смерти Ленина была отменена и продразверстка. Ее с большим пропагандным шумом заменили продналогом. На сей раз власти добрались до отдельного крестьянина, обязав каждый деревенский двор платить дань государству. По сравнению с феодальным крепостным правом, отмененным