технику, и я кинулся туда. Сумасшедший оказался серьезным противником, и обездвижить его я не смог, но с объекта вытащил.
— Ментов вызвал?
Тимур опустил голову.
— Нет… Мне показалось, что…
— Ладно, — слегка задыхаясь, кивнул Чернобаев. — Дальше.
Дальше было самое трудное. Тимур, хоть и походил характером на кавказскую овчарку, но хвостом не вилял. Накажут — значит, накажут, так тому и быть. Рассказать не трудно, труднее объяснить: почему? Почему он внезапно решил, что должен обязательно свернуть шею артисту Антону Билибину? А он и не решал. Он был взбешен, просто вне себя. Лученко упустил, не сумел наказать. Десантника из строя не вывел окончательно, не захватил. Не было логичного завершения, удовольствия от победы. И тогда, стараясь принести хоть какую-то пользу хозяину, Тимур вспомнил о недавнем звонке той пожилой женщины, которая сообщила ему о подозрительных совещаниях молодых артистов в гримерной комнате Билибина. Вот на ком он отыграется! Он немедленно туда зайдет и заставит артиста во всем признаться.
— Я не собирался его убивать, — сказал Тимур виновато. — Это получилось само собой. Рефлекс. Руки сами сделали. Виноват…
Чернобаев тяжело дышал, но уже не оттого, что крутил педали, а от гнева. Пришлось прекратить тренировку. Он слез с седла, оглянулся и подошел к стойке бара.
— Кислородный коктейль, — сказал он бармену и отошел к противоположной стене зала, встал у окна, повернулся к Тимуру. — Ты хоть понимаешь, что натворил, идиот? Ты меня подставил! Если когда-нибудь кто-нибудь узнает, что я замешан в убийстве… Тупица! Животное!
Тимур опустил голову.
— Ты должен был доложить об этом звонке мне! Я бы тогда надавил по своим каналам, через министра культуры, через режиссера театра, — сказал олигарх. — Стратегию военную он, видите ли, применяет… Дурья башка!
Охранник молчал, сказать ему было нечего. Бармен принес коктейль и сразу вернулся за стойку.
— Твое дело — разнюхивать и докладывать мне, а не кусать всех подряд! Ты же не соображаешь, что артистов напрямую трогать нельзя. Ни жаловаться на них ментам, ни сажать за решетку, ни головы откручивать — ничего. Они, может быть, и подбрасывали листовки, но на самом деле… смерти на стройке происходили из-за нарушения техники безопасности, то есть по сути — по вине администрации строительства. А это директор и хозяин. То есть я! В итоге виноватым оказался бы я! Все СМИ подняли бы вой. Нужно мне это, болван?!
Красный и задыхающийся, Чернобаев пососал через соломинку холодный коктейль, замолчал.
Толку от этого разговора мало, только пар сбросить. Тимура не переделаешь. Его счастье, что он обладает парочкой ценных качеств… Поэтому совсем убирать его не стоит. Надо только отправить подальше отсюда, пока он и сам дров не наломал, и его кто-нибудь не расколол.
— И с докторшей то же самое. Я уже поговорил со знакомыми. Ей вот-вот перекроют кислород, и тогда она прибежит ко мне. А ты… Если бы ты ее тронул, придурок, то и себя бы похоронил, и меня сжег. Ты не читал ее дело, а я читал. Во-первых, ей не так просто причинить вред. А во-вторых, близкие мгновенно объявили бы вендетту… Тоньше надо действовать!
«Пора заканчивать, — решил Сергей Тарасович. — Он только отвлекает меня. Уже минут сорок болтовни, а я к железу еще не подходил. Пропускать нельзя, мышцы станут вялыми…»
— Собирайся, я посылаю тебя в ЮАР.
Тимур удивленно поднял глаза.
— А вы?
— Я здесь пока нужен! А ты — там. Я давно искал верного человека, который контролировал бы мои инвестиции в добычу алмазов. Добросовестного и неподкупного. Эти африканцы те еще хитрецы…
Хозяин знал, как разговаривать с Акимовым. У парня в глазах появился блеск: его повышают! Теперь он будет чувствовать себя нужным. И беды не натворит, там, в общем, и делать почти нечего. Да и верный человек рядом с одним из самых прибыльных дел олигарха Чернобаева — это больше покоя. Если не местные, так свои же могут начать ловчить…
А у Тимура животное чутье на всех, кто пытается обмануть хозяина.
* * *
Через два дня после убийства.
Когда Андрей собрался и уехал в свою клинику, лечить братьев наших меньших, Вера повернулась на другой бок, уткнулась в его подушку носом и задремала. Сегодня воскресенье, можно поспать подольше, отоспаться за все недобранные за неделю часы. Но, едва зазвонил телефон, она почему-то сразу поняла: не дадут ей сегодня отоспаться.
— Извините, если разбудил, здравствуйте…
Вера сонно поздоровалась. Это Гена, хозяин квартиры. Он редко звонил, обычно они встречались раз в месяц, когда она, а часто и Андрей, передавали ему плату за аренду.
— У меня очень срочное дело… То есть… В общем… Я не могу больше сдавать вам квартиру.
Вот это новость!.. Вера села на кровати и протерла глаза.
— Что случилось? Сколько у нас времени, месяц? Два? Надо же найти новое жилье.
Гена покашлял в трубке.
— Пожалуйста, я вас очень прошу, выселяйтесь уже сегодня.
— Это невозможно! Мы так не договаривались!..
— У меня будут неприятности… — вздохнул хозяин.
Чувствовалось, что он не в своей тарелке. Гена был музыкант, почти вся его жизнь проходила в гастролях. В короткие промежутки, когда он возвращался в родной город, он жил в квартире жены или в своей студии.
— К вам приходили? — догадалась Лученко. Сна у нее не было уже ни в одном глазу.
— Да… Простите, это очень серьезные люди. Я ничего не спрашиваю, просто не хочу знать, и вы мне не рассказывайте. У меня жена, ребенок, музыка, гастроли… Мне сказали, что если я и дальше хочу продолжать свою музыкальную деятельность без проблем с налоговой и прочих неприятностей, то должен отказать вам от квартиры.
— Понимаю. С такими людьми не спорят.
— Еще раз простите… — Гена был ужасно напряжен, ему было стыдно. Но страх пересиливал стыд. — Знаете что? Не забирайте пока все вещи в пожарном порядке. Обещаю, что никого тут не поселю в ближайшее время. Тем более деньги у меня пока есть… Только выезжайте поскорее. И не сердитесь…
— Спасибо за вещи, — сказала Вера и положила трубку.
Не будет она его утешать, самой тошно. Значит, Чернобаев принял меры?..
Снова зазвонил телефон, она уже не удивилась.
— Да.
— Вера Алексеевна! Я не знаю, в какую историю вы вписались на сей раз, и не хочу знать! — Это звонил главврач Илья Ильич Дружнов. — Прошу вас поскорее пожаловать в мой кабинет. Нужно срочно поговорить.
Она позавтракала на ходу и вызвала такси. О чем будет разговор, можно легко догадаться.
— Зная вашу любовь к распутыванию всевозможных шарад, — с ходу начал Дружнов, едва она вошла, — я могу только сделать вывод, что вы наступили на чей-то очень высокопоставленный мозоль. Короче, меня пригласили на ковер в министерство, в самый высокий кабинет. И популярно объяснили, что я работаю на контракте, и если я вас не уволю, то в новом году со мной контракт не продолжат. Каково?
Лученко молчала, глядя в сторону.
— Поэтому мне объявили ультиматум: либо вы уйдете из клиники сейчас, либо мы вместе уйдем в январе. Я пожилой человек, Вера Алексеевна, но если окажусь на пенсии, то сдохну от безделья!
Илья Ильич отвернулся к окну, чтоб она не увидела, как искривилось его лицо от мучительной злости.
— Я поняла, — тихо сказала Вера, поднимаясь из кресла и идя к двери.
