— Люди! Сбор сегодня! Внеочередной! Специальный! Экстренный! Но кому некогда — может не оставаться! Взыскивать не будем!
Его спрашивают: что такое, зачем, какой вопрос на повестке дня?
— Узнаете, — говорит, — после уроков!
Мы с Буном не очень этому сбору обрадовались. Не хотелось, чтобы мальчишки и девчонки про нашу грязевую ванну узнали, но делать было нечего.
На сбор остались все. Ни у кого в тот день дядя не болел и тетя никуда не уезжала. И тишину Ваське не пришлось устанавливать. Когда он занял председательское место, все сами замолчали. Ждут, что он скажет. В это время в класс заглянул Борис Борисович — наш чертежник.
— Что у вас — сбор? — спрашивает. — Тогда почему так тихо? Или я помешал?
Васька не растерялся.
— Нет, — говорит, — не помешали. Наоборот! Хорошо, если бы вы могли остаться.
И зачем Ваське это понадобилось? Может, дипломатию разводит: надеется, что Борис Борисович не останется, потому и приглашает для вежливости?
Но Борис Борисович остался. Сел за последнюю парту, реденькую бородку в кулак зажал и в жгут ее сворачивает. А Васька хоть бы что! Будто с пеленок в председателях ходил! И открыл он свой первый сбор легко и просто, по-человечески.
— Добровольцы, — говорит, — нужны! И не простые, а следопыты и сыщики!
И рассказал он, как мы гнались за мальчишками, как в засаду попали, а закончил так:
— Бун и Тур начали хорошее дело, но им одним не справиться. Нужны добровольцы, чтобы выследить и поймать этих самых поджигателей!
Добровольцев нашлось много — весь наш класс. Борька Шилов тоже руку поднял. Все уже опустили, а он свою держит.
— Тебе чего? — спрашивает Васька.
— Не пионерское, — говорит Борька, — это дело. Задачи пионерской организации, насколько мне помнится, совсем другие!
— Мысль повторе?нная есть ложь!
Это Борис Борисович с задней парты изрек свою любимую поговорку. Я уже говорил: боимся мы этой «повторенной мысли» больше двойки. Борька оглянулся, покраснел, а Васька спрашивает:
— Ты, значит, против и в добровольцы записываться не хочешь?
— Почему? Записываюсь! — заторопился Борька. — Я могу добровольно заявление в милицию составить, пусть только мне приметы тех мальчишек дадут.
Смеялись все, даже Борис Борисович. А Васька, конечно, не пропустил случая и здорово подъел нашего экс-председателя.
— Сколько, — говорит, — живу, а еще ни разу не слышал, чтобы писари-добровольцы требовались. Писарей и так всегда хватает!
Посмеялись, а потом стали обсуждать план операции и ничего толкового придумать не могли. Дежурить у ямы — глупо. Они к той яме, может, целый год не подойдут. Караулить у школ, но их много в нашем районе. И к тому же караулить можем только мы с Буном. Остальные не знают тех мальчишек.
Еще было предложение: устроить в нашем доме у почтовых ящиков секретный пост, но зайдут ли мальчишки в коридор еще раз?
— Зайдут! — уверяет Бун. — У них же спор! Им надо узнать, сколько ящиков сгорело!
Решили после уроков караулить у ящиков. Начали очередь устанавливать, кому с какого часа в секрете сидеть. Васька записывает добровольцев, а сам, хитрюга, все на Бориса Борисовича поглядывает, будто ждет от него чего-то. И дождался.
— А на что они спорили? — спрашивает Борис Борисович.
— Кто проиграет, — ответил Бун, — тот должен пальто какой-то Тамарке покрасить.
— Какой Тамарке?
Бун повернулся ко мне.
— Не помнишь?.. Они, кажется, называли фамилию…
— Не помню! А ты?
Долго мы смотрели друг на друга. Весь класс ждал. Крутится у меня в голове что-то, вертится, а никак не вспомнить. И у Буна тоже.
— Помоги! — просит. — Подскажи чуть-чуть, я и вспомню!
— Колбаса, — говорю, — такая была или конфеты…
И посыпалось отовсюду: краковская, медовые, чесночная, ликерные, телячья, языковая… Настоящая лошадиная фамилия получилась!
— Почему, — спрашивает Борис Борисович, — и конфеты и колбаса сразу?
А я откуда знаю? Пришло в голову — вот и болтнул!
— Соевые? — снова спрашивает он.
И ведь отгадал! Я подскочил.
— Точно! — говорю. — Головой ручаюсь! Сысоева она! Тамарка Сысоева!.. Спасибо, Борис Борисович! Не зря вы детективы на уроках читаете!
И зачем только я это выпалил! Я ведь без всякой насмешки, от радости, а вышло плохо! Язык бы себе откусил по самый корень! Встанет, думаю, и уйдет сейчас!.. А он ничего, только бородку свою совсем в винт вогнал.
— Ты, — говорит, — довольно наблюдательный. И ассоциации в тебе шевелятся… Ну, хорошо — выяснили: Сысоева она, Тамара, а что дальше?
Все молчат. А Васька Лобов опять схитрил: откашлялся и со всей торжественностью объявил:
— Слово для предложения имеет Борис Борисович! Пожалуйста, Борис Борисович!..
Пришлось ему встать. Выпустил он из руки бородку и предложил первыми направить в разведку добровольцев-девчонок. Пусть поищут по школам Тамару Сысоеву.
Ничего не скажешь — предложение что надо! Одобрили его. Катюшу Крылову назначили самой главной над нашими разведчицами. Ей будут передавать сведения о всех Сысоевых нашего района.
Когда расходились, Борис Борисович подошел ко мне.
— Ты не торопишься, Данилов?
Ну, думаю, придется расплачиваться за детективы. Что поделаешь — заслужил! Хорошо, что хоть без свидетелей.
— Нет, — говорю. — Не тороплюсь… Вы ведь ненадолго?
— На часик.
Ничего себе, думаю, попилит он мои косточки! Но вида не подаю.
— Останусь, — говорю. — Где? Здесь или…
— Пойдем в пионерскую комнату, — предлагает он.
Идем по коридору. Все нас обгоняют. На меня сочувственно смотрят. И Бун обогнал. Прошептал на ходу:
— Извинись, язычник! Я тебя подожду!
Вошли мы в комнату, и мне сразу полегчало — никого нету. А Борис Борисович достал из шкафа шахматную доску.
— Помнишь, — говорит, — мы договаривались сразиться?
— Помню! — отвечаю. — Вы мне тогда еще четверку за ту… за ладью поставили. Вид сверху и сбоку.
— Есть сегодня желание? — спрашивает Борис Борисович и бренчит фигурами.
А я все не верю. Длинная, думаю, у него увертюра! Начинал бы уж проработку поскорей!
А он не начинает. Сели мы напротив друг друга. У меня белые, у него черные. Разыграл я ферзевой гамбит. Об игре не думаю. Переставляю фигуры по памяти. Ходов по двадцать сделали, а он про детективы так и не вспоминает. Играет молча, серьезно. И я начал по-серьезному. Стараюсь хода на три вперед заглянуть. Только поздно я взялся. Зажал он меня прилично, и есть у него в запасе страшный ход, от которого вся моя оборона развалится. Что бы такое сделать? Отвлечь чем-нибудь, чтобы прозевал он этот выигрышный ход? Двинул я свою фигуру и спрашиваю:
