звал Анной, чтобы отличаться. В сущности, они были безобидные оба.
Через пять минут после назначенного срока на пороге стояла счастливая Светлана и детский доктор Олег. Светлана особо не изменилась со вчерашнего дня, а детский доктор оказался широкоплечим блондином лет тридцати, гладковыбритые щеки, темные глаза – интересный контраст. На нем были черные брюки, мягкие на вид, черная кожаная куртка, черный свитер без высокого воротника и черный шелковый шарф. Казалось, он не просто предпочитает черный цвет, а купается в нем, наслаждаясь каждой каплей.
Он совершенно не походил на предыдущих поклонников дочери – веселых ровесников в приспущенных широких джинсах и балахонах с пестрыми принтами, и Анна удивленно рассматривала букет роз, который он преподнес ей с легким поклоном аккуратно причесанной головы.
– Приятно познакомиться, – глупо произнесла Анна, хотя никогда не говорила такой банальной общепринятой чепухи, и зачем-то протянула руку.
Детский доктор слегка сжал ее холодные пальцы, и вот тут все и началось. Анна даже на минуту вышла, вежливо извинившись и проводив дочь с гостем в гостиную, зашла в спальню и остановилась растерянно. Посмотрела на свою правую ладонь – она выглядела совершенно обычно, не покрылась волдырями, не посинела и не заросла густой шерстью. Но Анна чувствовала, что детский доктор Олег инфицировал ее контактно, брызнув в кровь непонятную горячку, лихорадку, смятение и непокой. Пальцы задрожали. Она обхватила правую ладонь своей же левой, сильно сдавила, стало больно.
– Мама! – крикнула недовольно Светлана, и Анна вернулась в гостиную.
Хорошая хозяйка и внимательная мать, Анна нарядно накрыла стол. Старый стол, очень старый, когда- то он входил в состав бабушкиного приданого – большой, дубовый, прямоугольной формы, он не складывался и не раскладывался, чем доводил сначала дедушку, и без того гневливого, а потом и маму до исступления. Пару раз дедушка предпринимал партизанские попытки избавиться от «дубового чудовища», с усилием подтаскивая его к входной двери, но реально оценивал все-таки свои силы, подозревая, что в скоростном спуске с пятого высокого этажа победит не он.
Когда Анне довелось сделаться потомственной столовладелицей, в стране как раз происходил кооперативный бум, появлялись всякие разные полезные услуги, она воспользовалась реставрационными. Стол приобрел утерянную за годы лишений респектабельность и титул настоящего антиквариата. Анна считала, что он не нуждается в мещанских скатертях – и убирала его крахмальными однотонными салфетками из льна.
В этот день она выбрала ярко-красные: салфетки были достаточно торжественными и отлично сочетались с молочно-белым английским столовым сервизом, тоже частью бабушкиного приданого.
– Здравствуйте, – опять некстати сказала Анна, усаживаясь напротив дочери, которая тоненько захихикала и заметила:
– Обычно мама не такая растерянная. Перетрудилась, наверное. Мама работает много.
– Да? – Олег посмотрел на Анну и немного приподнял левую бровь. – Чем занимаетесь, Анна Владимировна?
Она помолчала, бесцельно двигая вилку и нож, меняя их местами. Собралась и ответила:
– Сейчас репетиторством. Подготавливаю школьников к ЕГЭ, математика – обязательный предмет.
– Да! – Дочь гордо глянула на детского доктора. – И не только математика, мама еще в физике прекрасно разбирается, да, мама? У нее учеников полно, только успевает поворачиваться, да, мама?
– Да, дочка, – кивнула Анна, – прекрасно разбираюсь, успеваю поворачиваться...
Детский доктор внимательно разглядывал белоснежную, безо всякого орнамента, тарелку перед собой. Светлана сунула ему в руки бутылку вина. И подвинула шампанское. Он бездействовал.
– Открой же! – рассмеялась она. – Ты тоже сегодня какой-то тормоз...
Наконец откупорили шампанское, справились с закусками, Анна внесла на круглом узбекском блюде плов, все как положено – снизу рис, сверху мясо, головки чеснока блестели перламутрово, и запах, запах...
Обед прошел как в тумане, Анна ощущала себя обернутой ватой, залепленной парафином, воском, залитой гелем.
Разумеется, она поддерживала беседу, уместно вспоминала забавные случаи на занятиях, смешные изречения учеников: «Возьмем переменную А и обозначим ее за В...» – «И зачем, Егор, мы так поступим?» – «Ну вроде бы надо что-то сделать...»
Разумеется, она отзывчиво слушала дочь, Светлана много шутила, была прекрасна, Анна смеялась в нужных местах и даже дополняла ее истории какими-то деталями, подробностями.
Разумеется, она старалась не смотреть на свою правую ладонь и вообще предпочла бы не пользоваться ею, но как истинная правша сделать этого не могла и нехотя орудовала блестящим увесистым ножом. Она хотела остаться со своей ладонью наедине. Она хотела подумать.
Что касается Олега, детского доктора, то он тоже в основном молчал, в двух словах лишь поведав о том, что стал врачом случайно, – изгнанный из школы после девятого класса, поступил в ближайшее к дому училище, им оказалось медицинское:
– Закончил. За время учебы как-то проникся... Вот как-то так...
Разливая чай в тонкостенные чашки с мадоннами, младенцами и прочим антуражем, Анна нечаянно плеснула кипятком себе на левую руку. А может быть, плеснула намеренно, желая как-то уравнять ее со страдающей правой.
Левой руке оказалось совсем не больно, она не дернулась даже, Анна удивленно полила ее кипятком еще.
– Что вы делаете? – произнес детский доктор, встал с места и промокнул воду бумажной трехслойной салфеткой.
– Мама, ты что? – Дочь смотрела испуганно.
– Простите, я очень рассеянная сегодня, – сказала Анна четко, – действительно, устала. Наверное.
– Мы сейчас пойдем, – немедленно засобиралась Светлана, – да-да, пойдем, ты отдыхай, наверное, завтра с утра опять занятия назначила, да?
– Назначила, – Анна открыла конфетную коробку, сминая в руке прозрачный целлофан, – назначила, до экзаменов два месяца осталось, самая пора выпускникам ознакомиться с алгеброй и началом анализа, неважно. Давайте чай пить.
Глянцевый целлофан громко шуршал, сминаться отказывался, нагло и победительно занимая прежний размер, Анна немного сменила род занятия и принялась складывать обертку в маленький квадратик: пополам, еще раз пополам и еще раз пополам – так, как никто никогда эти несчастные оболочки не складывает.
Охватившему ее состоянию она уже дала название, название было «все пропало»; Анна ненавидела дни, когда оно овладевало ею. Справиться с этим мороком помогали разные вещи, за годы она испробовала многое: и напряженная работа, и доверительная беседа с приятными людьми или просто чашка кофе в одиночестве. Но иногда «все пропало» затягивалось, и для борьбы с ним приходилось «подключать мозги». Садиться в удобное кресло, ложиться в пенную ванну и методично убеждать себя, что все под контролем. И будет хорошо.
Так что схема известная, и Анна решила непременно применить ее сразу после всего, торопливо закрыла дверь за Светланой и детским доктором Олегом. Прощаясь, он благодарил за превосходный обед, чуть коснулся пальцами ее плеча, и теперь срочно требовалось рассмотреть и плечо, не покрылось ли оно ожогами, не расплавилось ли от этого огня.
Она оставила грязную посуду частично на столе, частично в раковине – Анна никогда обычно не позволяла себе такого безобразия. Абсолютно без сил опустилась в старое кресло, дедушкино любимое – оно жило с ним в комнате, вместе с кроватью, письменным столом и стеллажами книг – более ничего. Закрыла глаза. Настроилась на «подключение мозга».
Через час Анна решила, что полностью пришла в себя, вновь став зрелой женщиной, преподавателем математики, отличным педагогом, матерью взрослой дочери, разумным самодостаточным человеком. Самодостаточный человек ловко убрал со стола, чистейше вымыл посуду и даже вытер полотенцем насухо, во избежание разводов, а особо ценные хрустальные бокалы человек даже ополоснул в специальной резиновой ванночке, пригодной для мытья столь хрупких предметов. Человек позвонил своей старинной
