он шагнул внутрь пустого чума, наклонился, щелкая прозрачной трубочкой малого храмика. На ее кончике мелькнул сине-золотистый лепесток, и Голубой огонь в чувале весело вспыхнул, бросая на стены теплые отблески. Хадамаха повернулся… И почувствовал себя медведем, в берлогу к которому вломилась разъяренная стая охотничьих псов.
– Ты зачем нас сюда привел? – прошипела Аякчан – на ее скрюченных пальцах просверкивали синие искорки.
– Мне показалось – тебе понравилось, – на всякий случай пятясь так, что едва не угодил задом в чувал, пробормотал Хадамаха.
– А мне совсем не понравилось, однако! – насел на него с другой стороны Донгар.
– Ты ж шаман! Не знаешь, как шаманы людей развлекают?
– Так они ведь Белые! – взвыл Донгар. – Им Ночью камлай не камлай, не услышат духи! А я – Черный! Начну представление камлать, а с неба верхние духи посыплются, из-под земли нижние полезут – что делать будем?
– Скажем, что это Хакмаровы спецэффекты, – разозлился Хадамаха. – Забыли? Вы, все трое, в Храмовом розыске! Ваши приметы на каждом вестовом столбе висят! Стоит тебе где-нибудь в городе платок снять… – он ткнул пальцем в Аякчан, – и вас тут же опознают и схватят!
– А тут? – уже неуверенно возразила Аякчан.
– А тут Ковец-Гри восхитится необыкновенным гримом и вставит в свое новое камлание трагическую историю любви жрицы и черного шамана, – усмехнулся Хадамаха.
Глаза Черного вдруг стали круглыми от ужаса.
– Ты что говори-ишь! – испуганно просипел он.
Голубой ореол окутал Аякчан. Волосы, тихо потрескивая от пробегающих по ним золотистых искр, поднялись вокруг головы ультрамариновым шаром. Зрачок исчез, полностью утонув в сплошном сапфировом сиянии, а между кровавых губ с шипением выскочил раздвоенный змеиный язык.
– Не было никакой истории, – трепеща языком у самого лица Хадамахи, прошипела девчонка. И на руках у нее с тугим щелчком выметнулись отливающие сталью когти.
Он не успеет обернуться! Ни в медведя, никак!
– Не было, не было, успокойся, – подоспевший Хакмар ухватил девчонку за плечи. – Успокойся, хочешь, мы тебе молока отморозим – тут молоко есть, – кивая на выкопанную в полу холодильную яму, забормотал он. – Она очень нервно… к вопросам любви и брака относится, – слегка извиняющимся тоном бросил он Хадамахе.
Тот только судорожно сглотнул, вытирая с лица горячий пот.
– Вы мне лучше сразу скажите, к чему она еще… нервно относится, – выдохнул он. – А то мои нервы могут такого и не выдержать.
– Подумаешь, – глубоко дыша, прохрипела Аякчан. – А сам-то… когда в медведя превращаешься… лучше выглядишь?
Хадамаха был глубоко убежден, что да – лучше. Но говорить об этом девчонке благоразумно не стал.
– Тут сидите! – очень надеясь, что его слова звучат как приказ, отрезал он. – А я попытаюсь пока разобраться – что такое творится в храме и при чем тут Рыжий огонь. И кто за этим стоит, – задумчиво добавил он. – Странно мне все-таки, что верховные жрицы, которые и так над всем Сивиром властвуют, вдруг вздумали… – он усмехнулся, – черную воду мутить. Друг друга они и иным манером кончить могли.
– Какая разница – верховные, Королева… – равнодушно возразила Аякчан. – По мне так все просто: наше дело храм разрушить, а там пусть они между собой выясняют – кто его строил!
Хадамаха поглядел на нее с сожалением. Если уж от природы не охотник – никогда не поймешь. А вот он очень хотел знать – кто! Аж ноздри трепетали, чуя запах новой охоты.
– А как ты собираешься тот храм рушить? – вкрадчиво поинтересовался он у девчонки. – Вон, вы через Нижний мир попытались – и как, получилось? А вы ведь даже не знаете, что его за твари такие охраняют!
Троица неуверенно переглянулась.
– Может, покамлаешь? – неуверенно спросила девчонка. – Пусть Калтащ нам поможет…
– Она ж тебе не куль и не лунг какой, а верхний дух, – буркнул в ответ Донгар. – Я ей приказывать не могу: захочет – придет, поможет. Не захочет… – он развел руками.
– А часто она к тебе того… приходит? – старательно глядя мимо черного шамана, спросил Хадамаха. – Девчонка эта, золотокосая…
– Какая она тебе девчонка! – немедленно оскорбился Черный. – Она повелителя неба Нуми-Торума жена! Правда, он ее на землю скинул… ну… когда она с повелителем Нижнего мира Куль-отыром… – засмущался он.
– А на земле она стала четвертой женой нашего Урал-батыра, – вдруг выпалил Хакмар.
– Че-его? – черный шаман резко повернулся к нему. – Какого еще… Ты соображаешь, однако, чего несешь-то!
– Да у нас про это каждый ребенок знает! – повел плечом Хакмар. – Урал-батыр, который со змеями и великанами-дейяу, ну, мэнквами вашими, воевал и горы Сумэру сложил. Четвертой его женой была девица Умай – она его в бой снарядила, и крылатого коня Акбузата дала, и булатный меч. А когда погиб Урал, превратилась в лебедя…
– В гусыню, – с несчастным видом поправил Донгар.
– В лебедя, – жестко повторил Хакмар. – И улетела. А ты что, не знал? Вот оно, хваленое северное образование!
– Не знал, – убито откликнулся Донгар. Кажется, по его представлению о мире – о всех трех мирах – был нанесен тяжкий удар.
Зато лицо Аякчан вдруг озарила улыбка, похожая на первый золотистый луч рассвета в еще темных Ночных небесах.
– Вот это я понимаю! – удовлетворенно протянула она. – А то вы, мужчины, думаете, только вам дозволено: завел жену – выкинул жену, завел следующую… А мы тоже можем, не хуже вас, одного поменять на другого, потом на третьего…
– Наверное, ты хотела сказать – не лучше вас? – с едкой, как жидкость для травления металла, кротостью уточнил Хакмар.
– Что хотела, то и сказала! – отчеканила девчонка. – Мы хотя бы не ломаем своим старым мужьям кости, когда выставляем их из чума! – это прозвучало веско, будто за свои тринадцать Дней она успела выставить из чума не меньше тринадцати мужей. По одному в День. – Как мой отец моей матери, – тихо добавила она, разом теряя всю горделивость. – В смысле, приемный отец приемной матери. А вот интересно, – она снова оживилась, аж глаза заблестели, – моя настоящая мама Уот моего папу Эрлика, ну, Куль-отыра, у тетушки Калтащ отбила, или они к той поре уже расстались? Ты не знаешь, Донгар?
Черный шаман только мотнул головой, похоже, он даже не слушал, весь уйдя в свои переживания. Хотя ему-то что? А вот Хадамахе… Мальчишка вздохнул. Смутно кольнуло любопытство: с чего это Аякчан зовет Уот, создательницу Огня, мамой, Эрлика Нижнего – папой, а Калтащ – тетушкой, но так, едва-едва… Все было ерундой перед сокрушительным пониманием, что он-то не повелитель верхних небес или Нижнего мира. И не герой – победитель змеев. Зачем золотокосой такой простой лесной парень, как он?
– Пойду я, – поднимаясь, мрачно буркнул Хадамаха. – Как что узнаю – появлюсь.
Свиток 20,
о том, как Хадамаха попадает в Храм Голубого огня и едва спасается от Алого пламени
Хадамаха брел по улице, хмуро пиная попадающиеся под ноги обломки и осколки. Вот недаром женщинам запрещено ходить на охоту! И не потому, что они плохо охотятся – его мать, например, отлично охотится, хоть и выросла в городе! А потому, что при них мужчины начинают плохо охотиться! Им
