Архипелаг мореплавателей

куска священного коралла используется Библия, а вместо травы — собственные пальцы. И, разумеется, никто не надеется, что пальцы завянут, а рассчитывают только на небесное знамение в виде внезапной смерти, болезни или другого бедствия.

— Наш матаи очень плохой! — доверилась мне однажды Макелита, соседка, которая заходила к нам иногда одолжить какую-нибудь мелочь или собрать в нашем саду сухие ветки для растопки уму.

— Почему? Что случилось?

— Потому что мой муж поймал черепаху и продал ее.

— Ну и что из этого?

Макелита посмотрела на меня с подозрением.

— Папаланги не знает?

— Нет, папаланги действительно не знает.

— Муж продал черепаху возле рыбного дерева, а деньги истратил на пиво.

Я одобрительно кивнула головой.

— Матаи не любит пива?

Макелита горячо возразила. Нет, нет, матаи очень любит пиво, только он не любит, когда нетитулованный мужчина, таулеалеа, продает черепаху и сам тратит деньги. Черепаху нужно отдать матаи. Он соберет всех вождей, и они ее съедят. Это и есть фаасамоа.

Мужа Макелиты наказали очень мягко — наложили на него продовольственную дань, так как его проступок был незначителен. Но в случае более серьезной провинности матаи располагают широким ассортиментом традиционных и весьма неприятных наказаний. Хотя некоторые из них ушли в прошлое, но есть и такие, которые находят применение реже или чаще в зависимости от уровня образования и степени привязанности к древним обычаям.

Один из видов наказания провинившегося, сохранившийся до настоящего времени, — усутааи. Само название уже говорит за себя: усу — идти рано утром, тааи — все. Все жители деревни во главе с вождями и ораторами направляются на рассвете к дому провинившегося и требуют угощения. Они не уйдут до тех пор, пока не съедят последнюю курицу, припасенную на черный день. Все кончается мирно, если хозяин не пытается защищать свой амбар и не отказывается насытить пришедших. Если же он осмелится это сделать, дело может принять трагический оборот. Разгневанные ораторы вправе приказать перебить всех домашних животных, уничтожить плантацию, сжечь дом и, наконец, применить самое тяжкое наказание — изгнать несчастного из родной деревни.

— Раньше применяли наказания еще более изощренные и жестокие, конечно, по отношению к самым закоренелым преступникам, — рассказывал нам один знакомый матаи, который работал в министерстве народного образования и был настоящим кладезем курьезов из истории Самоа. — Одно из самых утонченных состояло в том, что приговоренного со связанными руками и ногами бросали в хлев к свиньям, где до самой смерти бедняга боролся с ними за отбросы и питье.

Не менее жестокими были и другие приговоры. Так, преступника заставляли жевать корень и стебель теве. Это растение с исключительно отвратительным вкусом и запахом вызывало страшные опухоли на губах, языке и пищеводе, приводившие обычно к смертельному исходу. Применялся и другой легальный способ умерщвления. Осужденного привязывали веревками из кокосового волокна к стволу пальмы, плотно обматывали его, как катушку нитками, и оставляли так без пищи на солнце и дожде, пока не наступала смерть.

Смертная казнь сейчас редко применяется на Самоа, и, разумеется, только по приговору государственного суда. Единственное преступление, за которое здесь платятся головой, — это убийство. А самоанцы при всей своей безмятежности и мягкости характера очень вспыльчивы, особенно в тех случаях, когда затрагивают их личное достоинство.

— Фиа оле! (Хочу жить!) — только и успеет крикнуть несчастная жертва номер один, и жертва номер два уже идет в тюрьму на пожизненное заключение или на эшафот. Причем вторая падает жертвой собственной гордости, так как случаи убийства с целью грабежа или удовлетворения каких-либо других материальных потребностей на Самоа до сих пор не встречались.

«Укоренившееся в каждом самоанце убеждение, что его личное достоинство дожно быть сохранено любой ценой, можно прекрасно проиллюстрировать на примере Фаасее, единственного человека, повешенного за убийство во время моей работы на Западном Самоа, — пишет в своих воспоминаниях Чарльз Марсак, на протяжении четырнадцати лет исполнявший обязанности президента Верховного суда в Апиа. — Осужденных за убийство в то время было много, но во всех случаях смертный приговор был заменен генерал-губернатором Новой Зеландии на пожизненное заключение. Однако этого не произошло в случае с Фаасее. Так как не оказалось специалиста, который мог бы повесить осужденного, пригласили двух экспертов из Новой Зеландии. Исполнение приговора было намечено провести в тюрьме Ваимеа в присутствии двух самоанских судей. На следующий день после экзекуции старший из них представил мне полный отчет: „Все было очень хорошо организовано, и прибывшие из Новой Зеландии эксперты зарекомендовали себя блестяще. Они вовсе не были жестокими. Перед исполнением приговора я спросил осужденного, не хочет ли он что-нибудь сказать, с чем-то обратиться к самоанцам. Осужденный ответил:

— То, что я умираю, — справедливо. Я убил человека, и, хоть он и простил меня перед смертью, было бы несправедливо, чтобы я жил, когда он умер. Кроме того, судья сказал, что меня повесят и это должно быть исполнено. Я очень счастлив, что церемония так торжественна. Мужчины из Новой Зеландии совсем не жестокие, и они относятся ко мне с уважением. Жаль, что не все люди смогут присутствовать на церемонии. Скажи самоанскому народу, что мне не на что жаловаться. Немногие могут умереть так достойно.

И Фаасее ушел в свое последнее путешествие на запад, с молитвой на устах“…»

Однако это страшно развитое чувство собственного достоинства и национальной гордости ведет к некоторому эгоцентризму, сосредоточению на собственных проблемах.

— Что о нас подумают люди во всем мире?! — сетовали самоанцы на протяжении нескольких лет, когда комиссар Новой Зеландии обратился по местному радио к матаи с просьбой помочь ему в борьбе с эпидемией мелких краж в городе.

— В Америке и в Европе, всюду, где есть радио, люди будут думать, что в Апиа живут одни воры! — негодовали самоанцы, убежденные, что все события, происходящие на Самоа, находятся всегда в центре внимания мира.

Эти нехорошие люди из Ваиала

Рассказы о воровстве, вероятно, сильно преувеличены. С нами произошло только два и то скорее забавных случая такого рода. Первый был результатом нашей личной неприязни к… джину. Была у нас довольно старая бутылка «Гордона», которая долгое время эффектно стояла на подносе, предназначенная для гостей. Стояла себе и стояла, но содержимое ее очень медленно убывало. Так уж сложилось, что наши друзья предпочитали фруктовые соки, а не крепкие напитки. Однажды мы устроили вечеринку. Среди приглашенных было несколько поклонников сухого мартини на американский манер: стакан джина, слегка разбавленный сухим вермутом. Муж готовил напитки. И тут мы сразу обнаружили — что-то не в порядке. Едва любители мартини поднесли стаканы ко рту, как на их лицах изобразилось удивление и скрытое отвращение. Эту вечеринку нельзя было отнести к успешным. Тут же после ухода гостей мы, охваченные одним и тем же предчувствием, бросились к бутылке. Сколько мы ни нюхали ее содержимое, нам так и не удалось обнаружить ни малейшего присутствия алкоголя. Я налила немного жидкости на ладонь и осторожно лизнула. По вкусу она еще меньше напоминала джин. В бутылке была чистейшая, а скорее, протухшая вода.

Следствие не дало никаких результатов. Было малоправдоподобно, чтобы кто-нибудь чужой зашел к нам во время нашего отсутствия на рюмку джина или чтобы Солинуу, наша домработница, фанатичная адвентистка, воспылала грешной страстью к алкоголю. Зато ее муж… Муж — это совсем другое дело. Прежде