всегда бывает так, что надо помнить, — не помнится, а что хочется забыть, — крепко-накрепко врезается в память.
Санька с беспокойством поглядывал на телефон — если мама на собрание не придёт, Вера Николаевна обязательно позвонит. Лидия Семёновна тоже может позвонить Ирине.
«Хватит врать! — решил Санька. — Вот скажу сейчас всё маме, пусть ругает, это всё-таки легче, чем вот так совсем запутаться».
Он поднял на мать умоляющий взгляд. Александра Дмитриевна тронула его лоб.
— Пойди погуляй, сынок, — с беспокойством сказала она. — Ты сегодня очень бледный, наверно, устал…
И странное дело! Санька почувствовал не угрызения совести, а облегчение. Выход есть! Сегодня он соврёт последний раз и после этого — баста, хватит: начнёт жить честной жизнью.
Он помчался в школу. В раздевалке встретил Веру Николаевну и сказал, что мама собирается ехать в командировку и прийти на собрание не может.
— Жаль, — заметила классная руководительница, — но я надеюсь, что ты сам сказал ей о своих отметках.
— Да, да, — поспешил соврать Санька и побежал на четвёртый этаж в Зойкин класс, перепрыгивая через две ступеньки.
Пустой коридор школы выглядел огромным и неуютным. Лидия Семёновна стояла у окна, поджидала родителей.
— Зоина мама просила вам передать, что она занята на работе и прийти на собрание не может, — выпалил Санька, как хорошо заученный урок, и собрался было уже бежать обратно.
Но Лидия Семёновна придержала его за плечо:
— Останься на собрании ты, тебе это тоже будет полезно.
Ноги у Саньки стали сразу тяжёлые. Вот этого он уж никак не ожидал!
— Так тебе и надо, — бормотал он себе под нос, — не будешь врать, — и повёл самого себя в класс и усадил на последнюю парту в угол, чтобы никто не заметил.
В класс заводили родители. Они рассаживались за партами, старались говорить шёпотом и вели себя как примерные ученики.
Лидия Семёновна и разговаривала с ними как со школьниками. Она объясняла им, почему необходимо приучать детей к труду и воспитывать, себе дома помощников, говорила, что детям надо больше доверять и быть с ними правдивыми, тогда и они не будут врать, велела родителям почаще заглядывать в школьные тетрадки.
Потом учительница по алфавиту вызывала родителей и рассказала об успехах и поведении каждого ученика.
С задней парты Саньке было видно, как покраснели уши у Колькиной мамы, когда Лидия Семёновна сообщила, что у Кольки устойчивая тройка по арифметике: он плохо готовит домашние задания, ленится. Санька знал, что Колька — первый забияка во дворе и это он показал Зойке пример самостоятельного хождения в школу.
Ну, и строго же разговаривала Лидия Семёновна с Колькиной мамой! Ей, наверно, было очень тяжело и стыдно, потому что уши у неё горели, как лепестки мака. Санька готов был уже сорваться с места, разыскать этого Кольку и отлупить так, чтобы он на всю жизнь запомнил, но ему самому хотелось превратиться сейчас в костяшку на счётах или в любую букву алфавита на классной таблице, только бы не слышать, как отчитывают Колькину маму. «Ну, чем она виновата, — думал он, — если Колька такой несознательный? Пусть его Лидия Семёновна и ругает… У моей мамы, наверно, тоже вот так краснеют уши, когда ей Вера Николаевна при всех рассказывает о моих отметках и поведении!»
Он готов был на всё, лишь бы Лидия Семёновна как-нибудь случайно пропустила Зойкину фамилию.
Но Лидия Семёновна сказала:
— Теперь поговорим о Васильевой Зое.
И родители стали искать глазами её папу или маму.
— С Зоей просто беда! — Учительница посмотрела в дальний угол.
Заскрипели и затрещали парты, родители повернулись, и двадцать пять пар глаз пригвоздили Саньку к месту.
— Этот мальчик — её брат? — спросила Колькина мама.
И Санька услышал сочувствие в её голосе.
— Это её дядя, — ответила Лидия Семёновна.
Санька ждал, что раздадутся смешки, злые шутки, но ничего этого не случилось.
— Вот полюбуйтесь, — продолжала Лидия Семёновна и показала на парту, за которой сидела Зойка.
Парта была вся в щербинах, словно её изглодали козы.
«Приду домой, я ей покажу, как парты обгладывать и меня перед всем родительским собранием срамить!» — негодовал Санька.
На передней парте сидел Нил Палыч — дворник дома, где жил Санька. В первом классе вместе с Зойкой училась его дочка Таня. Нил Палыч поднял руку. Лидия Семёновна предоставила ему слово.
— Эти гуси лапчатые ещё ничего не научились, делать, а портить, ломать уже стараются. Позор это! Ну вот, пусть дядя и скажет, что он думает дальше делать? А? — допытывался Нил Палыч.
— Я её отремонтирую в столярной мастерской! — поспешил сказать Санька.
— Это ты парту отремонтируешь, а что с Зоей собираешься делать? — спросила Лидия Семёновна. — Ей надо помочь.
— Обязательно помогу! — храбро ответил Санька.
— А как сам-то учишься? — спросила Колькина мама. — Без двоек?
— Без двоек! — выпалил Санька и так густо покраснел, что родители опустили глаза.
Нил Палыч крякнул и отвернулся, и только Лидия Семёновна продолжала смотреть на Саньку чёрными строгими глазами.
Саньке хотелось провалиться сквозь все этажи и выскользнуть на улицу.
В классе стояла тишина.
Потом Олин папа — машинист паровоза — сказал:
— На двойки учиться нельзя, время сейчас не такое.
— Не такое сейчас время! — подтвердил Нил Палыч. — Все должны учиться, и хорошо.
Сам он учился в шестом классе вечерней школы и не имел двоек.
Лидия Семёновна назвала фамилию Тани. Нил Палыч откашлялся, застегнул пиджак, сел навытяжку, и о Саньке все забыли.
Гимнастёрка
Домой Санька вернулся больной. Ночью он метался в постели, что-то бормотал, и мама сказала Ирине, чтобы его не пускали в школу и смерили температуру.
Санька слышал, как мама попробовала губами его лоб — нет ли жара, поцеловала и вздохнула. Ему не хотелось открывать глаза, чтобы мама не прочитала в них всё, что его мучило.
Мама ушла, она спешила на поезд. Провожать её поехал Виктор. Ирина повела Максимку в детский сад. Последней из дому уйдёт Зойка, вот только тогда Санька встанет, но Зойка уже ворвалась к нему в
