— Добрый день, мистер Муллинер, — сказала мисс Уотлинг.
Она говорила своим обычным спокойным до невозмутимости голосом. Если, узрев своего нанимателя и не углядев при этом практически ничего, кроме его головы, она и удивилась, то ничем этого не выдала. Личные секретарши с самого начала службы зарубают себе на носу ни в коем случае не удивляться, что бы ни проделывали их наниматели.
Тем не менее Мэртл Уотлинг не была совсем уж лишена женского любопытства.
— Что вы тут делаете, мистер Муллинер? — осведомилась она.
— Что-то кусает меня за ногу! — вскричал Седрик.
— Вероятно, Смертный Грех, — сказала мисс Уотлинг, знаток христианского вероучения. — Почему вы стоите здесь в этой несколько скованной позе?
— Рама упала, когда я выглядывал в окно.
— Зачем вы выглядывали в окно?
— Проверить, можно ли выпрыгнуть.
— Зачем вы хотели выпрыгнуть?
— Я хотел выбраться отсюда.
— Зачем вы забрались сюда?
Седрику стало ясно, что ему придется поведать свою историю. Все в нем восставало против этого, но, если промолчать, Мэртл Уотлинг простоит тут до заката, произнося вопросительные предложения, начинающиеся с «зачем». Хриплым голосом он рассказал ей все.
Когда Седрик закончил, девушка несколько секунд молчала. На ее лице появилось задумчивое выражение.
— Вам, — сказала она, — необходим кто-нибудь, кто будет за вами присматривать.
Она опять помолчала.
— Хотя такая задача не всем по плечу, — добавила она задумчиво, — но я готова за нее взяться.
Жуткое предчувствие оледенило Седрика.
— О чем вы? — ахнул он.
— Вам необходима, — сказала Мэртл Уотлинг, — жена. Я уже некоторое время рассматривала этот вопрос со всех сторон, и теперь мне все ясно. Вам следует вступить в брак. Мистер Муллинер, я вступлю с вами в брак.
Седрик испустил придушенный крик. Так вот что означал взгляд, который последние недели он время от времени перехватывал в обрамленных стеклами глазах своей секретарши.
По песку дорожки заскрипели шаги. Раздался голос — голос спавшего в кресле. Он явно пребывал в недоумении.
— Мэртл, — сказал он, — как тебе известно, я не из тех, кто поднимает шум по пустякам. Я принимаю жизнь такой, какая она есть, не страшась невзгод. Но мой долг предупредить тебя, что в этом доме действуют потусторонние силы. Атмосфера стала абсолютно зловещей. Из ничего возникают цилиндры. Черные ботинки становятся желтыми. А теперь еще этот водитель… шофер такси… Я не разобрал вашего имени. Ланчестер? Мистер Ланчестер — моя дочь Мэртл. А теперь мистер Ланчестер уверяет меня, что его пассажир некоторое время тому назад вошел в наш палисадник и мгновенно исчез с лица земли, после чего его никто не видел. Я убежден, что тут действует некое малоизвестное тайное общество и что номер семь, вилла «Настурция», принадлежит к тем домам, которые показывают в мистических пьесах, где из темных углов доносятся стоны, а там-сям мелькают загадочные китайцы, многозначительно жестикулируя и… — Он оборвал свой монолог, испустил вопль отчаяния и выпучил глаза. — Боже великий! Что это?
— Что — это, папа?
— Вот это. Эта бестелесная голова. Это лицо без туловища. Даю тебе слово чести, что сбоку этого дома торчит отрубленная голова. Подойди ко мне. Отсюда ты ее увидишь яснее.
— Ах это? — сказала Мэртл. — Это мой жених.
— Твой жених?
— Мой жених. Мистер Седрик Муллинер.
— Он на этом и кончается? — изумленно спросил таксист.
— Внутри дома есть еще, — сказала Мэртл.
Мистер Уотлинг, несколько успокоившись, внимательно рассматривал Седрика.
— Муллинер? Вы тот тип, у которого работает моя дочь, так?
— Я — он, — сказал Седрик.
— И вы хотите жениться на ней?
— Конечно, он хочет жениться на мне, — сказала Мэртл, опередив Седрика.
И внезапно что-то внутри Седрика словно сказало: «А почему бы и нет?» Правда, если он порой и помышлял о браке, то лишь с тем ледяным ужасом, который испытывают все холостяки средних лет, когда в минуты депрессии подобная мысль закрадывается им в голову. Правда и то, что, попроси его кто-нибудь составить спецификацию приемлемой невесты, он набросал бы портрет, отличающийся от Мэртл Уотлинг во многих и многих отношениях. Но в конце-то концов, подумал он, глядя на ее волевое компетентное лицо, с такой женой он, во всяком случае, будет огражден и укрыт от мира, и больше ему никогда не придется терпеть то, что он терпел весь этот день. В целом очень даже неплохо.
И еще одно соображение. Пожалуй, самое решающее для человека с такими воинствующими республиканскими взглядами, как Седрик. Что бы там ни говорили о Мэртл Уотлинг, она не была членом безответственной и бессердечной аристократии. В ее семье не было ни суссекских Булей, ни хантсфордширских Хилсбери-Хепуортов. Она происходила из пригорода Лондона, из доброй солидной семьи, по мужской линии состоящей в родстве с Хиггинсонами (Тэнджерин-роуд, Уондсворт), а по женской — с Браунами из Бэркли, Перкинсами из Пекхема и с Вуджерсами — уинчморхиллскими Вуджерсами, а не со сбродом из Пондерс-Энда.
— Это мое заветнейшее желание, — сказал Седрик негромким твердым голосом. — И если кто-нибудь любезно освободит мою шею от этой рамы и даст пинка этой мерзкой кошке — или кто там царапает мою ногу, — мы сможем расположиться поудобнее все вместе и обсудить, что к чему.
Тяжкое испытание Осберта Муллинера
Когда мистер Муллинер вошел в зал «Отдыха удильщика», нас всех поразила непривычная мрачность его лица, а угрюмое безмолвие, в котором он прихлебывал свое горячее виски с лимонным соком, окончательно убедило нас, что случилось что-то очень скверное. И мы не поскупились на сочувственные вопросы.
Наше участие, казалось, было ему приятно, и он слегка повеселел.
— Что же, джентльмены, — сказал он, — у меня не было намерения удручать моими личными горестями тех, кто сошелся тут для приятного времяпрепровождения, но раз уж вы хотите знать, то мой молодой троюродный брат оставил жену и готовит документы для развода. Это меня крайне расстроило.
Мисс Постлетуэйт, наша добросердечная буфетчица, перетиравшая кружки, заговорила ласковым тоном сиделки у постели больного.
— Ядовитый змей проник в его семейный очаг? — спросила она.
Мистер Муллинер покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Змеев не было. Вся беда как будто заключается в том, что каждый раз, когда мой троюродный брат обращался к жене, она раскрывала глаза во всю ширь, наклоняла голову набок, точно канарейка, и говорила: «Что?» Он заявил, что терпел это одиннадцать месяцев и три дня — новый европейский рекорд, по его мнению, — и пришел к выводу, что настало время принять меры.
Мистер Муллинер вздохнул.
— Суть в том, — сказал он, — что нынешний брак стал слишком уж простым делом для мужчины. Ему приходится прилагать весьма незначительные усилия, чтобы заполучить какую-нибудь прелестную девушку, и поэтому он ее не ценит. Вот, по моему убеждению, истинная причина нынешнего бума в сфере
