Отметив, что девушка хорошенькая и чем-то знакомая, он сменил котелок на дорожную шапочку и задремал.
Тем временем в соседнем купе лорд Икенхем уточнял всякие мелочи.
— Решим насчет имен, — говорил он. — Это очень трудно. Тогда, на бегах, я выдумал неудачно. «Джордж Робинсон» и «Эдвин Смит». Смешно! Ну, я — Родерик Глоссоп. Ты, Полли, будешь Гвендолин. А вот Мартышка?
— Не важно, — горестно сказал тот. — На месте меня назовут «Этот субъект». Леди Констанс прикажет дворецкому: «Птармиган, кликните…»
— А неплохо! — перебил его граф. — Птар-ми-ган…
— «…кликните Герберта и Чарльза и выкиньте этого субъекта».
— А, опять ты ноешь! Вспомним кинозвезд…
— Фред Астер?
— Нет.
— Уорнер Бакстер?
— Очень хорошо, но нельзя, у герцога такой секретарь. А, знаю! У сэра Родерика был брат, кроткий священник, который оставил ему сборник гимнов и сына Бэзила. Естественно, тот помогает дяде. Будет о чем потолковать с леди Констанс у нее в будуаре. Если ты туда попадешь. С кем общаются секретари: с хозяевами или с прислугой?
Мартышка немного оживился:
— С прислугой! Нет, вы и скажете!
— Хорошо, попробуем хозяев. Только уж не вини, если леди Констанс осмотрит тебя в лорнет. Да что там, разве это лорнеты? Вот в мое время… Помню, гулял я по Гровнер-сквер с тетей Брендой и ее мопсом Джаббервоки. Подошел полисмен и сказал, что надо надеть намордник. Тетя не проронила ни слова. Она оглядела его в лорнет — и все, он окаменел, в глазах его застыл ужас. Послали за доктором, но бедный констебль уже не стал таким, как прежде. Ушел в отставку, открыл магазин. Так началась карьера сэра Томаса Липтона[80].
Когда он заканчивал свой рассказ, к дверному стеклу приникло чье-то лицо; теперь же вошел высокий, солидный человек, чья голова напоминала купол Святого Павла.
— А! — величаво, но благосклонно сказал он. — Это вы, Икенхем. Вы меня не помните?
Лорд Икенхем вспомнил и просиял.
— Как же, как же!
— Я не помешаю?
— Что вы, что вы! Мы беседуем о лорнетах. Они уже не те. Куда направляетесь?
— В такое местечко, Маркет-Бландинг. Оттуда меня повезут в Бландингский замок.
— В Бландингский замок?
— Да. Замок Эмсвортов. Вы там бывали?
— Нет, но много слышал. Кстати, вы не знакомы с моей дочерью и моим племянником? Гвендолин, Бэзил — сэр Родерик Глоссоп.
Взглянув на новых знакомых, сэр Родерик испытал к ним профессиональный интерес. Молодой человек забулькал, словно тонущий пловец; глаза у девицы увеличились до размеров блюдечка. Дышала она странно, уместней сказать — задыхалась. Если бы его спросили, он рекомендовал бы врачебную помощь.
Явственно не замечая, что племянник его обратился в груду развалин, лорд Икенхем вел милый, непринужденный разговор.
— Рад вас видеть, — сказал он. — Мы не встречались с того банкета, где вы так напились. Как ваши больные? Интересная у вас работа! Сядешь человеку на голову, а верный служитель уже несет смирительную рубаху.
Сэр Родерик немного помягчел. Конечно, намек на то, что он выпил лишнего, оскорбил его; не понравилось и описание врачебной практики. Но он жить не мог без разговора, а потому помягчел.
— Да, — ответил он, — работа у нас интересная, хотя и нелегкая.
— Вероятно, — предположил граф, — вам неведом досуг. Не иначе как едете к больному, э?
Сэр Родерик поджал губы.
— Врачебная тайна, Икенхем, — напомнил он. — Но все же признаю, что визит мой профессиональный. Друг этой семьи немного нездоров.
— Какие тайны, Глоссоп! — воскликнул граф. — Ваш больной швыряется яйцами.
— Однако! — сказал психиатр. — Вы много знаете.
— Еще бы! — согласился лорд Икенхем. — От самого Эмсворта.
— Вы знакомы?
— Что там, дружны! Мы были в клубе перед его визитом к вам. Позже он дал понять, что ничего не вышло. Вероятно, он вас обидел?
Сэр Родерик покраснел.
— Да, Икенхем, вы правы. Эмсворт ужасно себя вел. Но сегодня я получил письмо от его сестры, леди Констанс. Она меня уговорила. Вы с ней знакомы?
— Со старой доброй Конни? Помилуйте! Не разлить водой. Бэзил (это вот он) видит в ней вторую мать.
— Вот как? Я с ней не встречался.
— Очень хорошо.
— Простите?
— Радость — впереди, — объяснил граф.
— Конечно, — сказал психиатр, — но очень уж это не ко времени. Завтра у меня важное заседание. Есть утренний поезд, 8.20. Вероятно, успею.
— Вам достаточно одной встречи?
— Да, вполне.
— Мне бы ваш ум! Поразительно. Что именно вы делаете? Задаете коварные вопросы? Ведете беседу и следите за реакцией?
— Примерно.
— Так, так, так… Скажем, завели речь о птицах, пациент слегка захлопал крыльями — все, болен! Понимаю, понимаю. Что ж, тогда это просто.
— Что именно?
— Вам повезло. Ваш пациент едет в соседнем купе. Такой зеленоватый, в очках. На мой взгляд, ничего страшного. Конни, при всей ее прелести, — трепетная душа. Упомянул не к месту яйца, она и всполошилась. Может быть, вам стоит с ним потолковать? Шестое чувство мигом подскажет, болен ли он. Если нет, пересядете в Оксфорде на лондонский поезд.
— Это было бы замечательно.
— Естественно, не говорите, что я вас послал.
— Что вы, Икенхем! Спрошу, нет ли спички — так, между прочим.
— Гениально! — заметил граф.
Когда психиатр ушел, Мартышка глухо простонал:
— Я знал, что так будет!
— Дорогой мой, — сказал ему дядя, — о чем ты? Побеседовали с умнейшим человеком. Он выйдет в Оксфорде.
— Как и я.
— Да? Куда же ты поедешь? К себе? Не ждет ли тебя некий Эрб?
— О Господи!
— Вот именно. Подтянись, мой дорогой. Еще король Генрих V советовал разжечь кровь, укрепить мышцы. Все идет прекрасно. О чем ты задумалась, Полли?
— О том, почему лорд Эмсворт называет его «Прыщ».
— Тогда как прыщей не видно? Да, я заметил. Это бывает. Начинаем в прыщах и думаем с юным дерзновением, что им нет конца. Но приходит день, засыхает последняя дюжина… Какой урок… А, Глоссоп!
