— Он такой смешной…
— Истинный клоун. А что?
— Он не поймет.
— Это да. Странно, что он мне не сказал про тебя. Дружим с детства…
— Он боялся.
— Ты намекаешь на то, что Хьюго Кармоди — сплетник?!
— Немножко есть, правда!
— Ничего подобного. Я сильный, сдержанный человек.
Чтобы это проиллюстрировать, он молчал до конца танца.
Сью удивилась:
— В чем дело?
— Я оскорблен. Нет, только подумать! Я — сплетник! Да если хочешь знать, я тайно помолвлен и молчу.
— Хьюго!
— Да. Помолвлен. Настал день, когда любовь осенила и Хьюго Кармоди.
— Кто эта несчастная девушка?
— Счастливая, ты хочешь сказать. На что я наступил, тебе на ногу?
— Да.
— Виноват. Новые танцы… Эта счастливая девушка — Миллисент Трипвуд.
Чтобы высветить величие этого мгновенья, джаз умолк, и сильный, сдержанный человек повел даму к столику. Она восторженно на него смотрела.
— Быть не может!
— Может.
— Это же замечательно!
— Мне тоже нравится, — признал Хьюго.
— Я к ней так ревновала! Ронни говорит, их хотели поженить. Ну, теперь все в порядке.
— Да, в полном.
Джаз очнулся, но Сью не встала.
— Что такое? — удивился Хьюго.
— Посидим, поболтаем. Ты не представляешь, до чего мне это важно. Потом, ты разучился танцевать. Совсем другой человек.
— Практики нет. — Хьюго закурил и, глядя на крутящиеся пары, впал в рассудительность. — Когда живешь в лесах, трудно поспеть за этими новыми па.
— Нет, танцуешь ты хорошо, но раньше… Когда я с тобой танцевала, я плыла на розовом облаке над сверкающим океаном.
— Исключительно точно, — одобрил Хьюго. — А сейчас…
— Давай поговорим про Миллисент, — предложила добрая Сью. — Расскажи мне все, ладно?
— Когда мне было лет пять, — начал Хьюго, — я ходил к учителю танцев. Меня учили, как сейчас помню, перебрасывать мячик из одной руки в другую. Не люблю хвастаться, но все как один шептались: «Кто это? Кто это?»
— Она очень красивая?
— Дай мне мячик, и я бы тебе показал. Но кто меня поймет? Где мячики? Где шимми[29], в конце концов? Так циником станешь, честное слово!
— Расскажи мне про Миллисент!
— Минутку! Танцы, насколько я знаю, восходят к древним египтянам, которые полагали, что изобрел их бог Тот. Фригийские корибанты[30] плясали в честь какого-то типа, а на праздниках Реи Сильвии[31] римляне тоже не ленились. Но что теперь бог Тот! Выдумывают, придумывают… И так всегда. Был ли хоть миг в истории, когда несчастный, но вполне благонамеренный танцор не садился в лужу?
— Господи! — сказала Сью. — И это все потому, что ты наступил мне на ногу!
— Хьюго Кармоди не любит наступать на ноги, — сказал он. — И у него есть своя гордость. Слышала про отца Мариану?
— Нет.
— Мариана, Хорхе[32]. Тысяча двести что-то. Учился дома и в Лейпцигском университете. Увлечения: рыбная ловля, роспись рукописей, жевание какого-то корня. Неужели не слышала?
— Бог с ним. Расскажи лучше про Миллисент.
— Папаша Мариана считал, что танцы — смертный грех. Особенно он ополчился на сарабанду. Как я его понимаю! Без всяких сомнений, он учился плясать фанданго. Научился — и что же? Не танцуют, в моде сарабанда! Стоял он у стенки, стоял, и пожалуйста! Ты хотела узнать про Миллисент?
— Да.
— Лучшая девушка в мире.
— Правда?
— Еще какая! Это всем известно. Съезди в Шропшир.
— И она тебя любит?
— Между нами, — доверительно сказал Хьюго, — я тоже удивляюсь. Я не бросаю слов на ветер. И я тебе признаюсь: я ее не стою.
— Ты очень симпатичный!
— Возможно. Но ее — не стою. Она — это ангел, спустившийся тихим утром в сады старого замка, к лаврам и розам.
— Хьюго! Вот не знала, что ты еще и поэт!
— Тут станешь поэтом. Ты бы ее видела!
— Ты ее очень любишь?
Хьюго пылко хлебнул шампанского и выкатил глаза, словно служил в джазе у Леопольда.
— Безумно. А когда я вспомню, что я ее обманул…
— Обманул?
— Еще нет, но сейчас обману. Сейчас меня соединят с замком, и я скажу, что вот-вот лягу спать. Понимаешь, Миллисент не всегда правильно реагирует. Если что-то дойдет до ее перламутровых ушек…
— Понимаю. Ронни такой же.
Хьюго удивился:
— Ронни?
— Да.
— У него перламутровые ушки?
— Нет, он ревнует. Он просто взовьется, если узнает, что мы здесь были.
— Не узнает!
— Конечно. Потому я тебя и попросила: не говори ему.
— Кто, я? Мой девиз — «Молчание и тайна». Слава Богу, Миллисент никто не скажет. А, вон идет добрый вестник! Готово? — спросил он мальчика, подходившего к столу. — Ну, я недолго. Не скучай.
— Постараюсь, — сказала Сью.
Проводив его взглядом, она стала смотреть на пары. Глаза у нее сияли, щеки алели, и Перси Пилбем, притаившийся неподалеку, думал о том, что не видел ее такой красивой. Пропетляв между теми же парами, он сел на пустой стул. Некоторые просят разрешения у дамы; некоторые — но не все.
— Добрый вечер, — заметил Пилбем.
Сью оглянулась и увидела очень неприятного человека, сгустившегося из воздуха.
— Разрешите представиться, — сказал он, — Пилбем.
В этот самый миг Роналд Овербери Фиш в изящнейшем, но не вечернем костюме оглядывал ресторан пламенным взором.
