проклятье! Неужели люди не могут соблюсти элементарных правил приличия? Неужели для них ничто не свято? Какое скотство! Семь к одному? — задумчиво произнёс он. — Вот интересно, удастся мне незаметно на себя поставить? Ты случайно не знаешь, кто предложил пари? Хотя нет, откуда тебе знать. И вообще, так дело не пойдёт. Определённо не пойдет.
— Не слишком ли ты в себе уверен? — спросил я. — Мне всегда казалось, что Уингхэм…
— Пусть он тебя не беспокоит. Я совсем забыл упомянуть, что он заболел свинкой и выбыл из игры по меньшей мере на три недели. Новость, приятная сама по себе, но это ещё не всё. Видишь ли, Уингхэм был организатором школьного Рождественского концерта, а сейчас я перешёл ему дорогу. Вчера вечером я договорился со старым Хеппенстоллом, что возьму дело в свои руки. Сам понимаешь, что это для меня значит. Я окажусь в центре внимания всей округи! Меня ждёт слава! Все будут смотреть на меня, ловить каждое моё слово, ну, и всё такое. Я произведу ошеломляющее впечатление на Мэри. Она поймёт, что я способен на серьёзные поступки, что на меня можно положиться в трудную минуту, что я не просто бабочка, порхающая с цветка на цветок…
— Ох, ну хорошо, я тебе верю, хватит!
— Рождественский концерт — большой праздник для деревни. Старый Хеппенстолл только о нём и говорит. На него съезжаются сквайры с семьями со всей округи. Это мой шанс, Берти, старина, и я его не упущу. Конечно, я скован тем, что не участвовал в организации концерта с самого начала. Представляешь, этот тупой индюк в образе викария собирался устроить представление по пьесе, написанной пятьдесят лет назад, в которой нет ни перцу, ни изюминки. Всего я переделать не смогу, слишком поздно, но по крайней мере я внесу в пьесу бодрый дух метрополии. Перепишу самые скучные места и сделаю её развлекательной на все сто.
— Ты не умеешь писать пьес.
— Украду несколько сюжетов из других произведений. Как ты думаешь, для чего я приехал в Лондон? Хочу освежить в памяти ревю «Обнимитесь покрепче». Само собой, ничего шикарного в Твинг-холле не поставишь: декорации там дрянь, а о хоре дебильных мальчиков от девяти до четырнадцати лучше не говорить вслух, но я что-нибудь придумаю. Ты видел «Обнимитесь покрепче?»
— Дважды.
— Ну вот. В первом акте там куча смешных номеров, которые мне подойдут. Затем я хочу посмотреть шоу во Дворце. До отъезда как раз успею сбегать на дневной сеанс. Так что не переживай по поводу того, что я не умею писать пьес. Можешь на меня положиться, мой мальчик, можешь на меня положиться. А сейчас, старина, — сказал малыш Бинго, укладываясь в постель и накрываясь одеялом, — ты должен дать мне немного отдохнуть. Я не могу болтать с тобой всю ночь. Вам, богатым бездельникам, не о чем беспокоиться, а у меня с утра куча дел. Спокойной ночи, старичок. Когда уйдёшь, погаси за собой свет и не хлопай дверью. Завтрак не раньше десяти, что? Так я и думал. Спокойной ночи.
В течение следующих трёх недель я не видел Бинго, но он стал для меня Гласом Вопиющего в Пустыне, так как завёл моду звонить мне из Твинга и консультироваться по поводу постановки разных сцен. Когда он поднял меня в восемь утра, чтобы узнать, понравится ли мне, если он озаглавит пьесу «Весёлого Рождества!», я решил положить этому конец и высказал придурку всё, что о нём думал. Звонки прекратились, и я постепенно начал забывать о Бинго, когда однажды днём, вернувшись домой, чтобы переодеться к обеду, увидел на кресле огромный плакат, который Дживз с интересом рассматривал.
— Великий боже, Дживз! — воскликнул я. В тот день мне было немного не по себе, и кошмарное зрелище, представшее перед моими глазами, чуть меня не доконало. — Что это такое?
— Мистер Литтл прислал мне афишу в посылке, сэр, и попросил, чтобы я привлёк к ней ваше внимание.
— Тебе это удалось!
Я ещё раз посмотрел на огромное полотно. Несомненно, оно не могло не привлечь внимания. По всей его семифутовой длине яркими красными буквами было написано:
— Что скажешь, Дживз? — спросил я.
— Признаться, я сомневаюсь в успехе, сэр. Мне кажется, мистеру Литтлу лучше было бы следовать моему совету и продолжать заниматься добрыми делами.
— Думаешь, он провалится?
— Трудно ответить определённо, сэр. То, что нравится лондонской публике, не всегда находит отклик в душах сельских жителей, я знаю это по собственному опыту. Дух метрополии, сэр, иногда кажется слишком эксцентричным в провинции.
— Видимо, мне придётся присутствовать на этом дурацком спектакле.
— Мне кажется, мистер Литтл очень обидится, если вы не приедете, сэр.
Деревенский Дом в Твинге — небольшое здание, пахнущее яблоками. Оно было переполнено, когда я пришёл туда двадцать третьего числа, специально подгадав к самому началу представления. Я был научен горьким опытом: несколько раз я приходил на подобного рода спектакли раньше срока, после чего меня зажимали в середине ряда и я не мог смыться, когда хотел. Выбрав прекрасный стратегический пункт недалеко от двери, я приготовился смотреть и слушать.
С того места, где я сидел, аудитория была видна как на ладони. Первые ряды, естественно, занимали важные шишки, среди которых находились сквайры с семьями, старый охотник с кирпично-красным лицом и седыми бакенбардами, отряд местных священников и с дюжину наиболее именитых прихожан, имеющих постоянные места в церкви. А сзади, рядом со мной, социальный статус зрителей был совсем низким. Здесь сидели Крепкие Орешки, которые пришли не для того, чтобы посмотреть спектакль, а ради бесплатного чая после представления. В общем, в зале присутствовали все слои общества Твинга. Шишки возбуждённо перешёптывались между собой, мелкая буржуазия сидела по струнке, напоминая горошины из одного стручка, Крепкие Орешки, оправдывая своё название, кололи зубами орехи и хрипло дышали. Девушка, Мэри Берджесс, сидела за пианино и играла вальс. Рядом с ней стоял викарий, видимо, вылечившийся от свинки. В зале было нечем дышать.
Кто— то игриво ткнул меня под рёбра, и, повернув голову, я увидел Стегглза.
— Привет, — сказал он. — Не знал, что вы придёте на спектакль.
Этот малый мне абсолютно не нравился, но мы, Вустеры, умеем носится маски. Я изобразил на лице улыбку.
— Здравствуйте. Бинго просил, чтобы я посмотрел его представление.
— Я слышал, он приготовил нам нечто потрясающее, — заметил Стегглз. — Сценические эффекты, и всё такое.
— Может быть.
— Конечно, успех очень много для него значит. Он ведь рассказал вам о своей девушке?
— Естественно. И я слышал, вы заключаете пари при ставках семь к одному против Бинго, — иронически сказал я, глядя на прохвоста сверху вниз.
Он даже глазом не моргнул.
— Надо же как-то развеять деревенскую скуку. Но вы несколько отстали от жизни. Это в деревне ставят семь к одному. Если хотите рискнуть, я могу предложить вам более выгодные условия. Поставьте десятку, и я отвечу сто к восьми.
— Боже всемогущий! Вы всем предлагаете такие пари?
— Да. Сам не знаю почему, — задумчиво произнёс Стегглз, — но у меня возникло странное ощущение, нечто вроде предчувствия, что сегодня вечером произойдут какие-нибудь неприятности. Вы ведь знаете Литтла. Он вечно садится в лужу. Внутренний голос говорит мне, что его спектакль с треском провалится. А
