Оркестр состоял почти из одних малайцев; дамы держались что, танцевали будто по нотам, никто не сделал ни одной ошибки, ни лишнего движения: скучно, скучнее даже нежели у нас на балах. На мой вопрос, часто ли бывают здесь собрания. Одна дама поспешила ответить, что очень редко, и что одна из главных причин этого — что бы вы думали? — то, что нет средств отыскать слугу, который согласился бы служить вечером; все они (т. е. слуги) проводят это время в своих семействах, или по своему усмотрению. Оригинальная причина необщительности в городе!
Кажется, будто все народы мира прислали в Каптаун по образчику своей национальности; на улицах пестрота удивительная: то краснеются малайские тюрбаны, то стоит толпа кафров, людей сильно сложенных, с лицами темно-медного цвета, то мозамбик, то негр pursang, то индус в своем живописном белом плаще, легко и грациозно драпированном. Прибавьте англичан во всевозможных шляпах, как например, в виде серой войлочной каски с каким-то вентилятором, чем-то в роде белого стеганого самовара; то в соломенной шляпе с вуалью. Между кафрами, неграми, англичанами и малайцами, изредка являются шкиперы и капитаны с купеческих судов, и солдаты в красном мундире, наконец и мы, жители Орла, Тамбова, Твери… Вся эта толпа постоянно движется, как муравейник:. на улице, на рынке у пристани, хлопочет около тюков, на площади обступает акционера, мчится в щегольских кебах, фиакрах, омнибусах, с империалом и без империала, скачет верхом, бежит пешком, суетится…
Костюм негров здесь чисто европейский — шаровары и куртка, да на голове иногда что-нибудь; так как их привозят сюда совершенно голых, то они поневоле должны носить что дадут, часто не впору и вовсе не к лицу. Часто попадается английским крейсерам испанское или португальское судно, с неграми для Америки; судно это приводится обыкновенно в Капштадт, и негров, чтобы не наводнить край бродягами, раздают по рукам на условное время, по прошествии которого они получают полную свободу. Негры — отличные слуги и, как хороший рабочий народ, вытесняют готтентотов, мало полезных членов колонии. Готтентоты — первоначальные обитатели мыса, и может быть поэтому число их быстро уменьшается, и тип их, столь оригинальный, исчезает. Такова судьба всех дикарей, в соседстве которых поселяются европейцы. Готтентот большею частью, слабого, хилого сложения, и небольшого роста (редко пяти футов); на голове у него короткие пучки волос, растущие в виде перечных стручков (почему буры и зовут их peper-koppe); нос едва заметный и приплюснутый, но с раздутыми широко ноздрями; губы выдаются вперед и отвисают, составляя по крайней мере треть всего лица. Женщины отличаются страшно развитыми седалищными мускулами, что частью происходит от большего изгиба позвоночного столба, но еще более от самых мясистых частей, которых поперечный разрез, по отзыву медиков, бывает в фут и даже полтора. Таким дамам не нужны кринолины!.. Трудно вообразить себе что-нибудь отвратительнее старой готтентотки; молодые, впрочем, немного лучше. Кроме упомянутой особенности, замужние женщины отличаются необыкновенно длинными грудями, которые они перекидывают за спину или закладывают под мышку, для кормления ребенка, сидящего обыкновенно на спине у матери. Ребенок прикреплен сзади ремнем или кожей и упирается в выдавшуюся заднюю часть матери, как в спинку турецкого седла. За то природа наградила этих красавиц самыми маленькими ручками и ножками, так что башмаки и перчатки европейских девятилетних детей впору взрослым готтентоткам. Народ этот имеет еще одну неприятную особенность — сильный «собственный запах», так что, спустя час еще слышно, что готтентот был в комнате. Все готтентоты, без исключения, ленивы, нерадивы, беспечны в высшей степени; выработанная копейка идет на табак, водку и таха, род дикой конопли, опьяняющей как опиум. Насекомое, похожее на саранчу, чтется ими как символ божества; но божество их по преимуществу есть водка, для которой они готовы на все — готовы продать жену, детей и посягнуть на убийство. В одежде их нет ничего особенного; если они в услужении у бура, то разные лохмотья европейского костюма прикрывают их коричневое тело. Нож, огниво и таха в мешке — и готтентот считает себя богатым. Многоженство у них допускается, но встречается редко; его впрочем и не нужно для поддержания породы: готтентотки замечательно плодовиты и рожают так легко, как вероятно никакие женщины в свете; часто, в дороге, готтентотка уходит на несколько минут за куст и возвращается с приращением так равнодушно, как-будто ничего особенного не случилось. Причиною же быстрого уменьшения их числа должно считать необыкновенно неправильную их жизнь. Иногда готтентот голодает целую неделю и стягивает себе живот кожаным поясом, чтоб утолить желудочный жар давлением; но вдруг случайно нападает он на изобильную пищу и обжирается до последней возможности, как волк; потом опять питается кое-чем, опивается водкой и одуряет себя наркотическим таха. Целые ночи проводят они в оргиях, a день волочат за работою, превышающею их силы. Дети брошены на произвол судьбы; они, как обезьяны, инстинктивно отыскивают в земле коренья и все, что можно проглотить; редко достается им что-нибудь от стола родителей, они буквально на подножном корму. Готтентот находится в услужении у бура только до тех пор, пока не отъестся, не потолстеет; едва он увидит, что стал сыт и полон, сейчас же, обыкновенно ночью, потихоньку убегает от хозяина в свою хижину. Здесь все говорят, что готтентот никуда не годится при хорошем с ним обращении: что «пока голландцы действовали на них своею schambek (ремень из шкуры носорога), они занимались делом, a когда явились англичане. с своими филантропическими идеями, с эмансипациею рабов, готтентоты сделать никуда негодны. Англичане стали обращаться с ними как с людьми, как с детьми природы; английские миссионеры явились между ними с своим религиозным энтузиазмом, и готтентоты перестали работать и предпочитают собираться вокруг этих апостолов, петь за ними псалмы, ничего не делать, пить и прокармливаться на счет европейских филантропических обществ и разных пожертвований». Таково здешнее мнение; за справедливость его не ручаюсь.
Только недавно стали называться готтентоты какими-нибудь именами; прежде они имели только клички: плясун, проворный, плут и т. п. От них и от белых распложается племя метисов, которое селится по границам колонии и известно под именем бастардов; впрочем, они ведут больше кочевую жизнь, перегоняя с места на место свои стада, и до сих пор называются голландскими именами. Эта порода со временем, без сомнения, заменит готтентотов. Лучшего образчика dolcn far niente нельзя найти как в готтентотской бонтоке (хижине). Дети, голые, как мать родила, предоставленные самим себе, бегают или валяются по земле, покрытые пылью, землею и грязью, с раздутым от случайной пищи животом, или с подобранным брюхом, после долгого поста; между ними, на корточках, сидит мать, покуривая таха из продолбленной кости; около лея, растянувшись на спине, бренчит готтентот на скрипке, сделанной из травинки, часа два повторяя один мотив. Нельзя не заметить, что эти полу-звери, готтентоты, обладают все вообще музыкальными способностями! В Ииаарле мне случилось слышать одну готтентотку, которая, моя на рынке белье, распевала свои национальные песни; сильный контральто, верный и гармонический, поразил всех нас; может быть, раза два, три в жизни удавалось мне слышать подобный голос…
Итак, мы отправились осматривать город; останавливались перед лавками с африканскими редкостями, то есть с разным оружием диких, с страусовыми перьями и яйцами, с тигровыми шкурами и разными вещами из кожи. Пошли в знаменитый ботанический сад и нашли его, действительно, не ниже своей репутации. Тропические растения цветут, зеленеют, группируются и оттеняют друг друга, составляя то красивые клумбы, то целые рощи. Цветы пестреются всевозможными красками; не знаешь, на чем остановиться, — у целой ли семьи разнообразных уродливых кактусов, у финиковой ли пальмы, ствол которой покрыт густою вьющейся зеленью. Здесь трепещущая грациозная акация, там широкий лист хлебного дерева, за которым возвышается перистая вершина пальмы. На одной дорожке, образуя род свода, стоят два дерева, которых зелень, висящая книзу, дала им название метел, broomtree; там дубы и лавровое дерево, кипарис, орешник и кедр; и все это со вкусом разбросано вокруг газонов, среди которых находятся бассейны для прибрежных и водяных растений. Любуясь этою благодатною природою, поднимаешь глаза — и перед ними возвышается Столовая гора с своими уступами, впадинами и тенями.
Вид открывается еще лучше, когда выйдешь совсем из города, через дивную дубовую аллею, и очутишься среди рощей кедров, в виду хорошеньких вилл, украшенных затейливо разнообразною зеленью, и опять перед глазами является Столовая гора, с Чертовым пиком и со Львом.
Есть. в Капштадте и музей редкостей и естественной истории. Там, между прочим, висит русское ружье, заслонка от печи и кожаные ножны офицерской сабли; все эти трофеи приобретены в Бомарзунде. Есть еще греческая куртка лорда Байрона, судя по которой, знаменитый поэт был необыкновенно узок в плечах. Еще останавливают внимание несколько алебастровых крашеных фигур, изображающих бушменов и кафров в их национальных костюмах, и, как будто для контраста с ними, стоит тут же слепок «присевшей Венеры» (Vernis accroupie); разница между Венерой и бушменской женщиной такая же, как между двумя противоположными полюсами, и первый естествоиспытатель затруднился бы поместить их в одно
