выходила длинная пристань, устроенная на живую нитку, на козлах. Далее были опять следы батарей, строенных палладскими, и еще небольшое протестантское кладбище.
Мы простояли в Императорской гавани несколько дней. К нам приезжали на миниатюрных лодочках местные жители, из племени орочи, близко подходящего к гилякам. Отдельное ли это племя, или местное название тех же гиляков, нам осталось неизвестным. Знаем только, что они очень мало различаются между собою, как в образе жизни, так и в обычаях, и в костюме. Лаперуз и Браутон назвали береговых жителей татарского берега айнами, но это несправедливо; айны живут на юге Сахалина и на Матсмае; айны — курильское племя, и резко отличаются своими выразительными физиономиями, длинными черными волосами и длинною вьющейся бородой, от безбородых, одутловатых лиц береговых жителей Маньчжурии, или Сахалина, как называют эту страну туземцы (Таттана у японцев). Китайские географы, (Учень, например, живший в Маньчжурии в конце XVII и в начале XVIII столетия) дают всем народам, населяющим северную сторону Маньчжурии при устьях Сунгари и Уссури, также как и по правому берегу Амура и по береговой морской полосе, общее название у-цзы-да-цзы или юй-п’и да-цзы (жители северных стран, одевающиеся в рыбьи кожи). Между ними он различает племена ху-р-ха, хэй-узинь (племя, известное у наших под именем мангунцев) и фей-я-ха, или гиляки. Резко набросанными чертами характеризует он их и так; верно, что нельзя не узнать в его описаниях тех народностей, с которыми мы теперь познакомились.
Этот народ не имеет понятия о летосчислении и месяцах, не знает времени своего рождения; когда кто умирает, труп обвертывается куском полотна и кладется в гроб, поставленный в поле на деревянных козлах, и только когда труп загниет, его зарывают в землю. У них нет ни чиновников, ни старшин, поставляемых от правительства. (Они зависели от губернатора Нингуты, куда доставляют соболей, лисиц выдр и белок, за что получают различные подарки). Народ этот очень прост, если не глуп, и притом честен. Когда, например, они берут в дом китайские товары, то расплачиваются на следующий год верно, в срок и по образцу; сели же кому-нибудь нельзя приехать самому, то они пересылают через других, одним словом, исполняют обещание, хотя бы кто жил за тысячу миль и не был старым знакомым. Сверх того, они мужественны и почему-то не боятся смерти.
Они отпускают волосы, связывают их в пучок, в уши продевают большие кольца, a гиляки носят и в носу маленькие кольца. Ни мужчины, ни женщины не носят панталон. Из мехов делают постели; из бересты — лодки, в которых помещается только один человек; лодкою правят веслом о двух лопастях. Кроме рыбного и пушного промысла, они собирают женьшень и растительный трут. Иные занимаются обжиганием древесного угля, рубкою больших дерев и приготовлением из них домашней утвари и деревянной посуды. Дома их устроены совершенно так же, как дома, виденные нами во Владимирской бухте. Тот же к’ан по стенам, та же посуда и складочные места. Религия их состоит из различных шаманских обрядов, исполняемых при случае радости в доме, или болезни. Обряды сопровождаются жертвоприношениями, праздниками и пирами; хозяйка бьет в бубен и, приходя в исступление и коверкаясь, обращается к западу, где на столике расположено съестное и сверху на веревке висят пятицветные лоскутки, означающие присутствие предков. Нечего говорит, что рождение, свадьба, похороны, все это сопровождается соответствующими случаю обрядами. Значение всех обрядов — призывание доброго духа против злого. Шаманы их называются цамо. Одежда этих цамо состоит из головного убора с висящими бумажками и кусками древесной коры, рубашки из оленьей кожи, раскрашенной различно, и тройного пояса; цамо всегда носит барабан и пилу.
Я упомянул о женьшене; это знаменитое китайское растение, называемое ботаниками Panax schinseng Nees. Оно водится в Маньчжурии до 47° с. ш. не далее меридиана Мукденя на запад. В Корее и Японии, женьшень разводится искусственно. Говорят, что один корень этого растения, толщиною в палец, стоит от 1,600 до 2,000 руб. серебром. Ежегодно около 9,000 человек, имеющих позволение от правительства, заняты исканием этого корня. Много гибнет от голода из числа тех, которые слишком далеко заходят в необитаемые степи и леса для отыскания драгоценного растения. Женьшень считается лучшим тоническим средством; когда изменяют все лекарства, китайская терапия прибегает к нему. На европейцев он действует, однако, очень мало, что заметили и наши офицеры, зимовавшие в Ольге и покупавшие его у китайцев на вес серебра. Лучший женьшень — дикорастущий. Вероль говорит, что один фунт стоит 50,000 франков; Де-ла-Бруньер видел по Уссури уединенные хижины, служившие складочным местом для собираемого женьшеня; a так как эта река теперь принадлежит России, то можно считать ее драгоценным приобретением, — не говоря о её важном значении, как коммуникационного торгового пути.
Типы и костюмы жителей, приехавших к нам на клипер, говорят о Сибири; видно, что им, при окружающих их условиях, приходится вести жизнь не совсем человеческую, но вместе и тюленью, или рыбью. Их лица одутловаты, глаза часто узкие, с неопределенным выражением. Для того, чтобы согреваться, они едят много жиру, вероятно тюленьего, что производит какой-то масляный отпечаток на всей их внешности. На головах, покрытых черными волосами, перепутанными и связанными в пучок, носят они шапки с наушниками, в ушах большие кольца, на ногах торбаса из рыбьей шкуры; они приехали на таких маленьких лодочках, что в каждой могло поместиться никак не больше одного человека, и то надо иметь искусство канатного танцовщика, чтобы не свернуться с этого ялика; малейшее неловкое движение — и ялик непременно должен перевернуться. Туземец управляется в лодке байдарочным веслом, которым вертит с замечательною легкостью и быстротой, и лодка идет очень скоро. Зимою они привозят соболей, выменивая их на табак, дабу, крупу, свинец; привозят также и другие меха — белок, выдр, медведей, рыбу и т. д. К русским они питают уважение. Раз какая-то один из них попался в воровстве, чего между ними, говорят, почти никогда не случается; русский офицер, бывшими в это время там, созвал стариков и спросил их, как наказать вора? Они решили, что его надо высечь. Виновный, лежа под розгами, казалось, не понимал, что с ним делают, и как будто не давал себе отчета в испытываемом ощущении. Когда кончили экзекуцию, он поблагодарил за науку.
Разломало лед и двинуло его всею массой на нас; почти целый день наша команда работала, ломая льдины и не допуская напора их на клипер. Когда вынесло главную массу в море, и остались небольшие, отдельно плававшие льдины, мы отправились на тузике осмотреть глубину Константиновской бухты. Она, точно река, извивалась, имея на всем протяжении своем почти одну ширину. Тот же сплошной, хвойный лес отражался в тихой воде её, с живописными подробностями своей иглистой листвы; иногда сосна, свалившись, лежала над водою; иногда светлая ветвь резко отделялась на темном фоне лесного мрака; недалеко проникал взор, останавливаемый пестрою сеткою переплетенных ветвей и дерев. Груды желтых камней, обросших мхом, местами виднелись на берегу. Пейзаж имел свою оригинальную красоту, напоминавшую некоторые рисунки, или, скорее, этюды Калама. Бухта больше двух миль в длину, a за нею,
Императорская бухта, известная англичанам (видевшим ее уже после нас) под именем Barracula bay, может дать нам два продукта: лес и лед. Между лиственницей попадаются превосходные корабельные строевые деревья, также как и между соснами; a лед хороший пресный. В прошлом году был здесь небольшой опыт торговли льдом. Один гонконгский купец, с позволения нашего правительства, нагрузился им в Императорской гавани и привез его в Гон-Конг, куда обыкновенно возят лед из Америки. Мы в Гон- Конге имели удовольствие пить эль с своим, русским, льдом. Пушной промысел, в сравнении с более северными провинциями, в этих местах довольно маловажен.
Больше, кажется, ничего не дает Императорская гавань. Леса её бедны дичью: в одно время, какая- то, достать ворову считалось большою удачею. Никакая огородная овощ не вызревает на тундрах. Всякое обрабатывание земли стоило бы необыкновенных усилий, едва ли вознаградимых. В морском отношении заманчивая прелесть гавани парализуется длинною зимою, льдом, расходящимся только в мае месяце, и морозами, доходящими до 40.
Странно, что Лаперуз, довольно внимательно осмотревший здешние берега, не видал огромной бухты.
